ПРОТЕКЦИОНИЗМ, ИЛИ ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ БОГАТСТВА ОТ НЕПРОИЗВОДИТЕЛЬНОГО ТРУДА
Перевод с английского Я.Новикова
СПБ
1893
ГЛАВА I. ОПРЕДЕЛЕНИЯ И ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
А. Система, плодом которой является протекционизм
Б. Старое и новое представление о государстве
В. Определение протекционизма и "теории"
Г. Определение свободной торговли и охранительной пошлины
Д. Протекционизм создает чисто домашние пререкательства
Е. Охранительная пошлина не есть налог
ГЛАВА II. РАССМОТРЕНИЕ ДОВОДОВ ПРОТЕКЦИОНИЗМА
А. Положения протекционизма
Б. Условия успешности охранительного законодательства
В. Исследование предлагаемых мер обложения
Г. Разбор плана взаимных обложений
Д. Исследование положения: "нужно создавать отрасли производства"
Е. Разбор положения: "необходимо обрабатывать местные продукты"
Ж. Рассмотрение положения: "охранительные пошлины увеличивают заработную плату"
З. Рассмотрение вопроса о "конкуренции иностранных пролетариев"
И. Исследование положения: "протекционизм повышает уровень благосостояния"
ГЛАВА III. ДОВОДЫ ПРОТИВ ПРОТЕКЦИОНИЗМА
1). Протекционизм – враг торговли
А. Признаки выгодности торговли
Б. Несовпадение экономических единиц с политическими
2). Протекционизм - враг всяких усовершенствований
А. Пошлины для удорожания перевозки
Б. Сахарные премии
В. Торговые договоры для завоевания иностранных рынков
3). Охранительные пошлины и заработная плата
А. В Соединенных Штатах нет рабочего класса в истинном смысле слова
Б. Налоги и заработная плата
В. Неумелое отношение к статистике
ГЛАВА IV. РАЗНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ ПРОТЕКЦИОНИЗМА
Б. "Охранительные пошлины не возвышают, а понижают цены обложенных товаров"
В. "При свободной торговле Соединенные Штаты оставались бы чисто земледельческим государством"
Г. "Фабричные государства богаче чисто земледельческих"
Е. "Фабрики увеличивают цену земли"
З. "Пошлины приносят пользу земледельцам и тем, что избавляют их от конкуренции фабричных рабочих"
И. "Наша промышленность погибнет без охранительных пошлин"
К. "Охранительной пошлиной каждая страна должна ограждать свою экономическую независимость"
Л. "Без охранительных пошлин иностранные монополисты заполонят наши рынки"
Р. "Протекционизм необходим, как средство всегда быть готовым на случай войны"
С. "Охранительная система порождает и некоторые нравственные качества
"Американцы один из самых образованных народов земного шара, однако и они обзавелись запретительным таможенным тарифом; нам подавно надо следовать их примеру".
Так говорили и продолжают говорить некоторые органы нашей печати, претендующие быть вершителями одного из самых трудных и сложных экономических вопросов. Прежде всего, такой аттестат незрелости выдается умному от природы русскому человеку едва ли осторожно, так как суть его сводится к тому, что де мы сами не можем уразуметь ни общих законов политической экономии, ни своих собственных интересов; а потому и должны довольствоваться скромной ролью копиистов.
Вдвойне кажется мне невозможным согласиться с такой постановкой вопроса: во-первых, не вечно же оставаться недорослями, способными только обезьянничать; а во-вторых, всего менее уместным нахожу я подражания кому бы то ни было в сфере экономической, где надежнейшие решения только и могут давать: с одной стороны, основательное знание законов политической экономии, с другой - умение применять их к данным условиям страны, немыслимое без обстоятельного знакомства с этими условиями.
Любознательному человеку без сомнения есть чему поучиться в Соединенных Штатах; очень поучителен в них и самый протекционизм; но только в сторону ли подражания?
Чтобы ответить на этот вопрос с полнейшим беспристрастием, достаточно прочесть доклад известного знатока американских дел, сэра Плейфэйра, представителя от фабричного города Лидса в английском парламенте, ездившего в Америку с нарочитой целью изучить ту обстановку, которая завершилась злополучным тарифом Мак-Кинлея [*The tariffs of the United States in relation to free trade, London, 1890. С докладом этим Е.И. Ламанский ознакомил уже русских читателей; но это было в начале 1891 года, когда о результатах нового тарифа еще нельзя было говорить так решительно, как теперь.] В связи с данными за последнее время, доклад этот дает нам следующую картину.
Первым протекционным тарифом в Северной Америке был тариф Гамильтона 1789 г., по которому средняя пошлина на привозные товары не превышала 8,5 процентов с объявленной цены, причем наиболее распространенные из этих товаров были обложены еще ниже; шерстяные ткани, напр., платили всего 5 процентов с цены, чугун допускался к привозу беспошлинно.
По мере того как протежируемые фабриканты и заводчики входили во вкус своего положения, влияние их на законодательные палаты росло и пошлины на привозные товары все более и более возвышались. В тарифе 1828 года средняя пошлина на все эти товары была поднята уже до 43 процентов с цены, следовательно, за 39 лет упятерилась. Неудивительно, что этот тариф получил у американского народа характерное название "тарифа омерзения": широкий разгул спекуляции и страшная дороговизна жизни, стачки и кризисы, промышленный застой и сокращение торговли, крупная нажива миллионеров и упадок общего благосостояния разразились, наконец, таким взрывом негодования, что уже в 1846 году конгресс нашел вынужденным понизить средний размер обложения привозных товаров до 23, а в 1857 г. даже до 15 процентов с цены.
К несчастью для Америки, тарифам этим суждено было действовать недолго. гигантская война с южными штатами и нужда в денежных для нее средствах побудили северную Америку возвратиться к тарифу еще большего "омерзения": на скорую руку и чисто арифметическим путем был состряпан в 1860 году сумбурнейший тариф, возвысивший средний размер пошлин на привозные товары до 47,5 процентов с цены.
В 1883 году, хотя и сглажены были некоторые явные шероховатости и несообразности этого тарифа, но существенных изменений в нем не последовало, доколе в 1890 году не заменил его тариф Мак-Кинлея, поднявший размер обложения привозных товаров от 40 до 60, а в среднем до 50 процентов с их цены и распространивший "благодеяния покровительства" на все отрасли производства: добывающая промышленность облажена для поддержания обрабатывающей, обрабатывающая - для поддержания добывающей, та и друга – для искусственного поднятия торговли, путем разных премий и субсидий.
Следует заметить, что в деле составления этого тарифа сам Мак-Кинлей, честный и искренне верующий сторонник протекционизма (волею судеб закончивший теперь свою карьеру банкротством), был в Конгрессе только влиятельной ширмой, позади которой усердствовала в свою пользу та небольшая клика миллионеров и синдикатов (по-американски, "попечительств" [очевидно, Я. Новиков имеет в виду trust, -- Гр.С.]), которые держат в своих руках главные отрасли туземной обрабатывающей промышленности и торговли и распоряжаются ценами товаров по своему усмотрению.
До какой беззастенчивости дошла эта клика в деле обложения разных продуктов, смотря по тому, составляют ли они предметы потребления бедных или богатых классов населения, легко убедиться из следующих данных:
1) Такая "роскошь" за столом бедняков, как картофель, бобы, пшеница, лук, яйца, ветчина, сыр и масло, обложена запретительной пошлиной, которая в неурожайные годы должна была сделаться прямо самоубийственной, тогда как в урожайные была чисто фиктивной, потому что все эти продукты составляют в Соединенных Штатах предметы отпускной, а не привозной торговли
2) Пошлину с простых шерстяных тканей клика возвысила на 100, тогда как с тонких только на 10 процентов; пошлину с подкладочной ткани для платья простого народа она удвоила, тогда как с шелковой для фраков и визиток оставила без изменения; пошлину с простых носовых платков увеличила на 25, а с шелковых только на 10 процентов; пошлину с простых ковров возвысила на 50, тогда как с роскошных на 18 процентов; синдикат стеклянных заводчиков успел добиться пошлины на оконные стекла в 120-125 процентов; а синдикат фабрикантов, изготовляющих перламутровые пуговицы для простонародных костюмов, – даже в 1400 процентов с их цены!..
3) И параллельно со всем этим, в явную насмешку над здравым смыслом, к беспошлинному привозу великодушно допущены мох, морская водоросль, искусственные зубы, окаменелости, сахар-сырец, манна в каплях и аптекарский бальзам gilead.
Одним словом, через весь тариф белой ниткой была проведена та руководившая творцов его истина, что гораздо большую дань можно получить, собирая ее центами с 62-миллионного населения, нежели долларами с нескольких тысяч богачей; чуть не за каждой ставкой ее красуется во весь рост тот или другой, единоличный или коллективный миллионер, – и Плейфэйр скорее преуменьшил, нежели преувеличил, когда высчитал, что к прежним переплатам американцев за разные предметы потребления новый тариф прибавил ежегодно до 3 млн. ф. ст. за шерстяные изделия, 2 млн. за металлические, 1 млн. за льняные и 400 тыс. ф. ст. за хлопчатобумажные, а всего до 6,5 млн. ф. ст. в год за одни эти только товары!
Есть впрочем и более широкая почва для сравнительных выводов, – это именно период умеренных тарифов 1847-1860 годов, сопоставленный с периодом непомерно высоких за последующее тридцатилетие. Вот цифры, которые почтенный исследователь американского протекционизма добыл из первых рук. Никогда в текущее столетие (говорит он) общее благосостояние Соединенных Штатов не возрастало так быстро и заметно, как именно в десятилетие по 1860 год: цена земельной фермерской собственности поднялась за это время на 101 процент, тогда как в десятилетие по 1880 год она увеличилась только на 9 процентов; число крупных фабрик и заводов, с миллионами рабочих, возросло в первое из этих десятилетий на 75, тогда как во второе только на 27 процентов; первые из этих фабрик были притом чисто туземные, тогда как в числе последних очень крупную долю заняли уже английские, переселившиеся в Америку именно с той целью, чтобы собирать пошлинную дань в свою пользу; общая сумма народного богатства страны поднялась в первое десятилетие на 126 процентов, в последнее только на 46 процентов. В частности, избыток протекции туземной шерсти привел к тому, что число овец, простиравшееся в тринадцати наиболее овцеводных штатов еще в 1867 году до 35 млн. упало к 1890 году до 16 млн. голов. Избыток протекции обрабатывающей промышленности за счет земледельческой обесценил продукты последней до того, что 2,622 млн. бушелей разного хлеба, собранного в 1880 году, представляли собой ценность в 237 млн. ф. ст., тогда как 3,355 млн. бушелей, собранных в 1889 году, ценились только в 198,5 млн. ф. ст.; другими словами, сбор хлеба увеличился на 28 процентов, тогда как ценность его понизилась с лишком на 19 процентов и фермер, получавший ранее 10 ф. ст. за 111 бушелей, вынуждался отдавать за ту же цену 170 бушелей или на 53 процента больше. Наконец, искусственно насажденная дороговизна жизни повела к тому, что самое население Соединенных Штатов увеличилось в десятилетие по 1890 год на 23,50 процента и в том числе от перевеса рождений над смертями только на 13,25 процента; тогда как в десятилетие по 1860 год оно возросло на 30 процентов и в том числе от перевеса рождений над смертями на 23 процента; другими словами, нужда и бедность дошли в последнее десятилетие до того, что уменьшили естественный прирост населения на целых 74 процента!
В виду таких ужасающих цифр, удивительным представляется не тот факт, что даже мягкий от природы Сомнер не мог не отнестись к туземным протекционистам иначе, как с чувством презрительного негодования; но именно тот, что столь разорительный для народа тариф мог продержаться в "образованной" республике так долго.
Объясняется это очень просто. Дело в том, что правительство Соединенных Штатов состоит из выборных президента, сената и палаты депутатов. Президент - далеко не конституционный монарх; он "управляет" страной и пользуется огромной властью. Его избрание проходит через две инстанции: в каждом штате народ избирает выборных, а выборные - президента. Понятно, что выборными являются представители большинства. Так, Пенсильвания избирает 32 выборных; если в этом штате 500000 лиц подали голоса в пользу выборных республиканской партии, а 499999 в пользу демократической, то и все представительство Пенсильвании будут принадлежать республиканцам. Такие же порядки соблюдаются при избрании сенаторов и депутатов.
В настоящее время в Америке 44 штата. Если республиканцы получили большинство в 21 штате и демократы в 21, то решение в деле избрания президента зависит от остальных двух штатов, которые поэтому и называются "решающими" - pivotal states. До последнего времени численность республиканской и демократической партий в Америке была почти одинакова. Так в 1876 году в пользу республиканского кандидата на президентский пост Хейза подали голоса 185 выборных, а в пользу демократического Тильдена - 184.
Понятно, что при одинаковой почти численности обеих партий перевес в решающих штатах получается также от небольшого сравнительно числа голосов. И вот, чтобы заручиться этими голосами в свою пользу, заинтересованные лица открыто и бесцеремонно подкупают тамошних избирателей, платя от 10 до 250 руб. за голос. А как свойство высоких таможенных тарифов в том и состоит, что они создают личные интересы, то протежируемые фабриканты и заводчики не затруднились образовать специально-подкупной фонд, который так и называется фондом, портящим нравы (corruption fund), и в который при избрании президента миллионеры вносят обыкновенно громадные суммы: в 1888 году, например, один из них вложил 500, другой 200 тыс. рублей и т.д.
То же самое, но в несколько меньших размерах проделывается обыкновенно при выборе сенаторов и депутатов, так что в конце концов вся власть сосредотачивается в мощных руках "своих" людей, а кто же не знает, что "своя рука - владыка" и что "охулки на руку она не покладает"? В ту пору, как у нас, в Европе, взяточничество и всякая панамщина считаются уголовным преступлением, corruption fund'ы привели американцев к той вере, что "победителям добыча", и чем дальше, тем усерднее они исповедывали эту веру.
Не далее, как в 1887 году, роспись Соединенных Штатов давала на наши деньги в приход 771.680.000 руб., в расход 555.360.000 руб. и в остатке 216.320.000 руб. Тариф Мак-Кинлея начал возделываться в следующем году и вступил в действие 1 октября 1890 г. При обсуждении его в разных инстанциях, Мак-Кинлей и его сторонники напирали главным образом на то, что "дороговизна предметов потребления хороша именно тем, что приучает людей к бережливости", и что, наоборот, в дешевых странах и люди дешевы. В соответствие с такими софизмами, роспись 1891 г. показывала уже крупное вздорожание людей; в приходе значилось по ней 815.360.000 руб. (на 6 процентов более), в расходе 759.200.000 руб. (на 37 процентов более), а в остатке 56.160.000 руб. на 285 процентов менее).
В 1868 г. инвалидам кровавой войны, их вдовам и сиротам выдавалось пенсий на 48 млн. руб.; а в 1891 году уже на 240 млн. руб. [*У нас содержание всей армии не превышает 226 млн.; а пенсии всем чинам империи поглощают не более 34 млн. руб.], или на 400 процентов более. Вместо того, чтобы уменьшаться из года в год после войны, число инвалидов-пенсионеров, волею республиканской партии, поднялось со 198.666 в 1870 г. до 676.160 в 1891 году или на 240 процентов - и всякому американцу очень хорошо известно, что эти quasi-инвалиды не более, как излюбленные "свои люди", которых отчуждать для закулисных воротил властной партии не выгодно; а содержать на собственные деньги слишком уж тяжело.
Все эти подробности, к сожалению, мало известны в России, чем и объясняется, что даже в среде профессорствующей братии находятся у нас люди, советующие подражать американцам. Очевидно, они не ведают, что творят.
Чтобы сколько-нибудь помочь этому неведению, я решился ознакомить читающую нашу публику с книгой известного экономиста, давно уже профессорствующего в одном из просвещеннейших штатов северо-американского союза - в Коннектикуте.
Знаю заранее, что из верующих и лично не заинтересованных [*С лично заинтересованными, как заметил Сомнер (§10), и рассуждать бесполезно.] русских протекционистов, которые дадут себе труд в полчаса "пробежать" любопытнейшее исследование Сомнера, скажут: "а, это все фритредеры" и на этом успокоятся. Но такова участь всяких верований. Попробуйте убедить верующего в домовых и русалок, что их вовсе нет, и точно также услышите: "а, это все безбожники и либералы".
Понятно, что к таким верховной важности вопросам, как вопросы экономического благосостояния страны, нельзя относиться так легко: здесь важно не то, кто писал; важно то, что написал; а в этом отношении ведь не случайность же, что, подобно Сомнеру, лучшие из современных экономистов поголовно фритредеры, как не случайность и то, что тарифу Мак-Кинлея теперь уже готовятся торжественные похороны. Плейфэйр, значит, имел полнейшее основание закончить свой доклад пророчеством, что "реакция наступит в Америке скорее, чем ожидают и тогда исполнится предсказание величайшего из финансистов нашего века Гладстона, что корабли, поддерживающие рейсы между двумя странами, подобно челноку на ткацком станке, выработают ткань согласия между народами".
Кто следит за периодической печатью, тот без сомнения заметил, что навстречу этому "согласию" начинает выступать уже и Западная Европа. Если засим сторонники умеренных и чисто фискальных тарифов не без гордости могут сказать - "и моего тут капля меду есть", то, конечно, больше всех вправе сказать это именно Сомнер. Наболевшая душа его не могла не содрогаться зрелищем того "колоссального самообмана", под гнетом которого так долго изнывал американский народ. Он не задумался бросить на время любимую кафедру и предпринять поездку по разным штатам для специального собеседования со своими согражданами по этому вопросу. Противопоставив их верованиям науку и факты живой действительности, он с неподражаемым искусством разобрал самообман по косточкам, сорвал с него маску и на всех пунктах разбил его в такие дребезги, что американцы, сколько ни приучали их туземные Крезы к "бережливости", не задались бросить своим избирателям 10 млн. долл., чтобы наконец избавиться от него и снова начать жить по правде.
Буду очень счастлив, если книга почтенного профессора убедит хоть малую толку моих соотечественников, что в сфере экономической слишком убыточно в наше время пробавляться одними верованиями, да отжившей свой век "мудростью предков", – каждому овощу свой день.
Я. А. Новиков.
Вернуться на оглавление книги | Вернуться в начало данного предисловия | Вернуться на главную страницу
Я написал эту книгу для народных масс, не помышляя о специалистах-ученых и о профессорах, и старался как можно целесообразнее и скорее исполнить свою задачу по отношению к моим читателям. Я предполагал у них среднее образование, добросовестное отношение к нуждам отечества и желание уразуметь всю суть нашего протекционизма [*Возобновляю в памяти читателя, что речь здесь идет о том бессовестном протекционизме, который завершился тарифом Мак-Кинлея и с подробностями которого ознакомил русских читателей Е.И. Ламанский в 1891 г. ("Новости" №№36 и 44. – Прим. переводчика, 1893 г.] , почему и повел свою речь на общедоступном языке, со всею подобающему этому протекционизму резкостью, так как на мой взгляд ничего, кроме насмешек и негодования он не заслуживает. Он так цинично и нагло облекся в тогу науки и философии, что настала пора сорвать с него маску и расправиться с ним, как со всяким подобным ему шарлатанством.
Имея однако в виду, что, с одной стороны, протекционизм, в смысле особой теории, пользуется еще большим авторитетом, как проявление мудрости наших предков, а с другой, - что экономическое невежество народа очень велико, я счел необходимым шаг за шагом изложить сущность этого учения. Читатель убедится вместе с со мной, что это не что иное, как грубая экономическая ошибка и политическое зло.
Глубокое негодование, которое возбудил во мне наш протекционизм, заставил меня оторваться на время от моих научных занятий и предпринять специальный поход в защиту народных интересов. Голос совести повелевал мне бороться, по мере сил, против обмана и несправедливости. Вот почему я читал ряд лекций в разных городах Соединенных Штатов, которые и составили настоящую книгу.
ГЛАВА I. ОПРЕДЕЛЕНИЯ И ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
А. Система, плодом которой явился протекционизм
1. Государственные люди XVIII столетия считали своим ремеслом искусство создавать народное благосостояние. Их приемы были очень просты: с одной стороны, они составляли себе идеалы политического величия и гражданского благополучия, с другой, – вызывали из своего сознания догматы человеческого счастья и общественного благоустройства, а затем старались приискать меры для осуществления своих представлений. Их идеал политического величия был тоже не особенно затейлив: низшие классы платили деньги в пользу высших; высшие ниспосылали свои благоволения на низших и все вместе были счастливы.
Что же касается до великих политических и социальных догматов той эпохи, то они были главным образом чужестранного происхождения и мало соответствовали потребностям времени. Они были заимствованы у классических авторов. На самом деле, эти догматы с особенным усердием проводились в общее сознание философами, а с течением времени проникнулись ими и государственные люди.
Старые деятели уступили место новым, с более глубоким патриотизмом и высокими национальными идеалами, которые, в свою очередь, они ревностно старались провести в жизнь. Но не обладая еще достаточно определенными понятиями, основанными на точных определениях о том, что такое человеческое общество и нация, и не имея положительного знания о природе и значении социальных сил, эти деятели должны были руководствоваться чисто эмпирическими приемами, которых не могли подвергнуть ни опыту, ни проверке. Они составляли проекты за проектами, но получались неудачи за неудачами, и когда их измышления не только не достигали предположенной цели, но порождали непредусмотренное зло, они сочиняли новые мероприятия для устранения этого нежданного зла.
2. Главными, необходимыми для процветания промышленности мероприятиями почитались следующие:
1) вывозные пошлины на сырые материалы, дабы эти материалы были изобильнее и дешевле дома;
2) вывозные премии на обработанные продукты, дабы их можно было отправлять за границу в больших размерах;
3) ввозные пошлины на иностранные товары, чтобы сократить их привоз и таким образом, совместно с действием второй меры, создать благоприятный торговый баланс, обеспечивающий прилив звонкой монеты;
4) вывозные пошлины на машины и прямое запрещение их вывоза, чтобы лишить иностранцев возможности пользоваться выгодами новых изобретений;
5) запрещение выезда искусных мастеровых, дабы они не распространяли у иностранных конкурентов усовершенствованные приемы производства;
6) монополии, для поощрения предприимчивости;
7) навигационные законы, поддерживающие кораблестроение, обеспечивающие перевозку товаров на отечественных судах и создающие моряков для военного флота;
8) колониальная система, имевшая целью силою оружия создать ту самую торговлю, которая была парализована другими стеснительными вмешательствами законодательства в область экономическую;
9) законы, устанавливающие заработную плату и цены на предметы потребления, дабы предупредить естественное стремление беднейшего класса спасти себя от неприятных социальных условий;
10) законы о благотворительности, для смягчения тех же условий, посредством обязательной поддержки бедняков;
11) безумно-суровые уголовные законы, направленные к подавлению страхом всякой попытки угнетенных рабочих классов улучшить свой быт и пр., и пр., и пр. [*Кто мало-мальски знаком с историей Англии, может убедиться, что картина, которую рисует г. Сомнер, представляет вернейшую копию с законодательства этой страны в конце XVIII столетия. – Прим. переводчика, 1893 г.]
Б. Старое и новое представление о государстве
3. В изложенных выше мероприятиях мы видим полное представление о былом взгляде на человеческое общество и на государство. Согласно этому взгляду, общество представлялось искусственно и чисто механически созданным существом, которое может быть переделываемо на любой манер внешней силой. Как и всегда, здание, построенное на идеале и наугад, а не на естественных законах и опытом добытых истинах, оказалось неуклюжим и уродливым. Как и всегда, заключение от чисто априористических положений оказалось чем-то вроде насмешки над здравым смыслом. Такое фантастическое государство с успехом можно уподобить карточному домику школьника, готовому рушиться при первом дуновении, или музею алхимика, наполненному образцами его неудач, или наконец машине невежественного изобретателя, не понимающего законов механики и воображающего, что он творит чудеса, увеличивая число рычагов и колес, хотя на самом деле это только усиливает трение и удаляет машину от предназначенной цели.
4. Конечно, такое понятие о государстве идет совершенно вразрез с понятием о государстве, как об организме, обладающего своими прирожденными силами, с которыми надо постоянно считаться; как об организме, жизнь которого непременно будет бить ключом, невзирая на искусственно создаваемые препятствия и насилия, как о средоточии жизни, в котором ничего не пропадает, но где всякое предшествующее явление сочетается с последующим, производя результаты, снова воздействующие на новые явления и т.д. без конца; как о сфере таких громадных бытовых сил, которые должны привести в ужас того, кто пожелал бы стать наперекор их естественному течению; наконец, как об организме, вооруженном столь поразительной силой самосохранения, что было бы бесконечным наслаждением для мудреца следить за ее работой и достаточной для него славой оказать ей хотя бы только легкую поддержку.
Если бы государство исполняло удовлетворительно свои обязанности, поддерживая порядок и безопасность, как условия, при которых народ может самостоятельно жить и работать, то самым блестящим доказательством преуспеяния такого государства было бы полнейшее воздержание его от всяких воздействий, ибо если в обществе все идет гладко и складно, вмешательство правительства становится излишним. Точно таким же образом, когда человек работает успешно, без торопливости, без тревоги и не изнуряя своих сил, мы заключаем, что он действует целесообразно.
Люди, воображающие, что постоянное вмешательство в чужие дела есть признак бдительного исполнения государством своих обязанностей, полагают обыкновенно, что хорошее правительство должно непрестанно издавать новые и новые постановления и что когда оно этого не делает, то бездействует. Государство несомненно может исполнять очень многое сверх своих обязанностей чисто полицейского свойства. Но оно должно только следить за жизнью и развитием социального строя, чтобы успешнее удовлетворять вновь нарождающимся общественным потребностям. Оно может могущественно влиять на возникновение новых условий строя, создавая руководящие начала для взаимных отношений; оно может систематизировать такие порядки, которые, за недостатком согласования, не приносят всего максимума пользы, оно может освящать новые права, возникающие вследствие новых отношений, под влиянием изменяющихся социальных условий и т.д.
5. Последнее представление о государстве только что начало еще проникать в жизнь. История и социология свидетельствуют об относительной верности этого представления, по крайней мере по сравнению с предшествовавшим. Благодаря этому новейшему взгляду на государство, человечество поняло наконец, что свобода есть сила, разбивающая цепи и уничтожающая препятствия, созданные "мудростью" прошлого, и принцип laissez fair или "не мешайте", сделался краеугольным камнем политического искусства, так как сущность его сводится к предложению –"прекратите эмпирические приемы, установите научные, дайте государству возможность вернуться к здоровой и нормальной деятельности – и только тогда вы в состоянии будете понимать положительные факты из точного наблюдения общественных явлений, тогда только сможете регулировать ваши действия, согласно разумно приобретенным знаниям".
Государственные люди последнего закала пока еще не многочисленны. Даже политические деятели с радикальными взглядами не расположены оставлять соседа в покое; они воображают, что их поставили у кормила власти именно вследствие понимания ими потребностей этого соседа. Правители старого типа, убеждавшие народ, что они способны осчастливить и осчастливят всех, оплачивались гораздо лучше, чем правители нового типа когда-либо будут оплачиваться; хотя, странно, постоянные неудачи правителей старого типа никогда не влекли за собою потери народного доверия. Нам надоели эти старики не потому, что им не удалось осчастливить нас, но потому, что изменились наши априористические взгляды и наши моды. Мы отдали управление в руки юристов, издателей, литераторов и профессиональных политиканов; они же нисколько не расположены отречься от функции их предшественников и отказаться от искусства "творить всеобщее благоденствие". Главная разница заключается лишь в том, что новые наши правители признают себя обязанными служить только тем лицам, которые избрали их на должность.
6. Некоторые из перечисленных выше мер (§2) уже отжили или отживают свой век [*4 февраля 1884 г. Робинсон, депутат Нью-Йорка в палате представителей, предложил изменение конституции Соединенных Штатов, "для того, чтобы дать возможность Конгрессу наложить вывозную пошлину на хлопок, для поощрения отечественных мануфактур"].
К ним , однако, не относятся пошлины без фискальной цели (§3); они начинают опять входить в моду. Возрождение в исходе XIX столетия веры в возможность увеличить народное благосостояние посредством охранительных пошлин служит лучшим доказательством отсталости социологии в сравнении с другими науками: ни одно из 11 перечисленных выше мероприятий, включая даже пошлину на вывозимые машины и запрещение эмиграции рабочих, отнюдь не менее рационально, чем покровительственная пошлина на привозимые товары.
Приступим же к анализу и критике этой возродившейся веры.
В. Определение протекционизма и "теории"
7. Я понимаю под словом протекционизм учение о том, что пошлина есть средство, при помощи которого можно создавать народное богатство.
Протекционисты любят выставлять себя "практиками", а фритредеров называть "теоретиками". Вообще слишком часто злоупотребляют словом теория и главным образом виноваты в этом ученые. Они допустили употребление этого слова даже на своем языке, для выражения вымышленного объяснения, или гипотезы, или спекулятивного предположения, или догадки, не проверенной опытом, или правдоподобной и простодушной теоремы об отвлеченных отношениях, или направления людской деятельности под влиянием известных побуждений.
Газеты часто употребляют слово теоретический в смысле воображаемого, или фиктивного.
Я же употребляю выражение теория не отдельно от фактов, но в его истинном, научном смысле. Для меня теория есть рациональная группировка фактов, распределенных согласно взаимным их отношениям. Теория может, ради известной цели, рассматривать только некоторые стороны данного явления, не касаясь остальных. На практике же факты являются во всей их сложности и тот, кто отнесся небрежно к пределам своей теории, бывает удивлен неожиданными явлениями; но удивление это происходит от его ошибок и ни в коем случае не может служить поводом к осуждению теории.
8. Свободная торговля не есть теория ни в каком смысле этого слова. Она только один из видов свободы, один из видов борьбы, предпринятой развивающимся умом нашего времени против преград, унаследованных от прошлого.
В пределах Соединенных Штатов вполне свободная торговля распространяется на целый континент и никто об этом не думает, никто этого не "чувствует", потому что "чувствуется" только давление и гнет. Кто пользуется свободой, тот обращает на нее внимание лишь до тех пор, пока сохраняет в своей памяти воспоминание о неволе. Я много и много раз видел удивление людей, когда обращали их внимание на тот факт, что они всю свою жизнь пользовались свободной торговлей и никогда об этом не думали. Когда весь свет добьется ее и будет пользоваться свободной торговлей, никто не станет говорить о ней ни одного слова; понятие это не будет более доходить до народного сознания и перестанет быть предметом споров; в будущих учебниках политической экономии исчезнет отдел под заглавием "свободная торговля", как ныне исчезает раздел под названием "рабство"; несуществование свободной торговли будет казаться таким же странным, как кажется теперь странною для американца мысль, будто он не может путешествовать в своем отечестве без паспорта.
Называть свободную торговлю теорией столь же неосновательно, как называть этим словом реформацию, переделку законов, уничтожение крепостной зависимости, отделение церкви от государства или какое-нибудь другое обеспечение народных прав.
Рабовладельцы тоже называли теорией идею об отмене рабства, и весьма основательно, если признать справедливыми те из значений этого слова, которые мы опровергли выше. В самом деле, для человека, воспитанного в идеях рабства, и главным образом для самих рабовладельцев, требовалось очень сильное воображение и высокий полет ума, чтобы представить себе социальную и экономическую пользу освобождения негров. Такие же соображения необходимы для всех вообще подобных реформ, не исключая и свободной торговли, которая в сущности есть только противодействие искусственным преградам и восстановление естественного политического порядка; это все то же, что свобода совести, веры, слова, печати, свобода приобретения земли; но ни в каком смысле фритредерство не может быть названо теорией.
9. Протекционизм тоже не есть теория в истинном значении этого слова, хотя и подходит несколько под разговорный, неточный смысл этого слова. Это есть верование совершенно априористическое. Имеется желание увеличить народное богатство – и на охранительные пошлины указывается, как на средство.
Очевидно, здесь предполагается какое-то соотношение между охранительными пошлинами и народным благосостоянием, какая-то взаимно-причинная связь между этими двумя явлениями. Если "теория" есть умозрительное соображение о каких-то таинственных соотношениях, которых никогда не проверяли и нельзя проверить опытом, то протекционизм можно назвать самым удачным образцом "теоретического" воззрения.
Астрология представляет нам подобный же пример. Она точно также предполагает взаимно-причинную связь между движениями планет и судьбою человека и на этом предположении строит искусство предсказывать будущность каждого.
Можно указать сверх этого и на алхимию, как на умозрение, совершенно аналогичное протекционизму. исходя из соображения, что было бы очень выгодно превращать свинец в золото, алхимия предполагала тоже существование какого-то философского камня, посредством которого такое превращение казалось возможным, – и в течение многих столетий применяли метод "постоянных попыток и постоянных неудач".
10. Протекционизм – учение совершенно бездоказательное, основанное не на фактах, а на вере; оно силится подкупить нас только предвзятыми идеями, или похожими на правду фактами.
Конечно, когда человек откровенно говорит: "я стою за охранительные пошлины, потому что они приносят мне пользу, а ничего другого я знать не хочу и употреблю все усилия для их сохранения, пока это возможно", то с ним согласиться очень не трудно и рассуждать неуместно. В отношению к такому эгоисту остается только отыскать жертвы его корыстолюбия и разъяснить им в чем дело.
Обсуждению может подлежать только учение о том, будто охранительные пошлины могут создавать народное богатство. Это учение имеет вид экономической теории; оно связано с учением о труде и капитале и составляет часть науки о производстве богатства; его признанная цель так же безлична и бескорыстна, как и вся политическая экономия. В этом своем виде протекционизм не будет уже, подобно фритредерству, только отрицанием старинных заблуждений, основанным на более точном изучении положительных фактов; он будет особенным видом политической экономии и будет стремиться сесть на престол самой науки. Если это учение верно, то оно перестанет быть последствием, а наоборот, сделается основанием на котором должна быть построена вся наука политической экономии.
11. Но – увы! – как только догмат протекционизма формулируется в том смысле, что де "народное богатство создается охранительными пошлинами и без них не может быть создано", сразу исчезает всякая возможность построить на нем политическую экономию, и сразу вся эта наука убивается наповал. Что после этого можно сказать о производстве, населении, земле, деньгах, обмене, труде и т.д.? Что остается изучать экономисту? Что тогда делать университетам и школам? Остается только обратиться к искусству законодателя и просить его установить пошлины. Единственные вопросы, могущие тогда возникнуть, должны касаться только количества, размеров и других особенностей пошлинного обложения. А с такими вопросами экономисту делать нечего; он не имеет никаких методов для их исследования; он не может вывести из них никаких принципов, не может формулировать никаких законов. Законодатель должен действовать во тьме и ощупью. Если в его тарифе оказываются неожиданные закорючки, он должен изменить тариф; если опять неудача - нужна новая переделка. Протекционизм своим догматом упраздняет политическую экономию и сводить все искусство тарификации к методу вечных опытов и вечных неудач, к методу алхимиков и изобретателей perpetum mobile.
Г. Определение свободной торговли и охранительной пошлины.
12. Что такое в самом деле охранительная пошлина? Чтобы дать самое точное определение, я приведу слова одного из руководящих органов протекционизма [*Филадельфийская газета "American"от 7 августа 1884 г.].
"Выражение "свободная торговля" редко употребляется в буквальном смысле, несмотря на многочисленные споры об этом вопросе. Оно не значит упразднение таможен; оно не влечет за собой замену косвенных налогов прямыми, как предполагали некоторые американские приверженцы этой школы. Фритредерство существует до тех пор, пока капитал и труд не отвлекаются посредством пошлин из одного предприятия и не привлекаются в другое, к которому они не стремились бы при отсутствии пошлин. Государство может извлекать из пошлин все свои доходы и в то же время практиковать свободную торговлю. Пока оно не заставляет подданных своих тенденциозно-высоким тарифом вкладывать свои капиталы в предприятия, от которых раньше они сторонились, можно сказать, что это государство прицеживается свободной торговли".
Такова именно Англия, где наряду с таможнями и пошлинами, в самых широких размерах практикуется свободная торговля [*Как известно, в Англии взимается пошлина только с немногих товаров, каковы табак, чай, кофе, какао, цикорий, крепкие напитки, вино, пиво, фрукты, мыло, игральные карты, серебряная посуда и некоторые химические продукты. Все остальные товары не платят при ввозе ничего. Известно также, что продукты английских колоний платят пошлины, равные продуктам иностранным ; как и наоборот, в английских колониях великобританские продукты обложены наравне с иностранными – Прим. переводчика, 1893 г.]. Пошлины там налагаются либо на предметы, вовсе не производимые в Англии, либо на такие, которые обложены в ней акцизом. Никого не заставляют они обрабатывать известные продукты дома и не создают никакой привилегии отечественному производителю.
13. Напротив, охранительная пошлина задается целью вытеснить часть народного труда и капитала из русла, по которому они текли, и направить их в такое новое, которому благоприятствует тариф.
Более точных определений фритредерства и протекционизма я не знаю и на них буду основывать дальнейшие мои рассуждения.
Д. Протекционизм создает чисто домашние пререкательства
14. Надо заметить, что приведенное определение охранительных пошлин не упоминает об иностранцах и о привозимых товарах. Согласно этому определению, охранительная пошлина имеет целью произвести преобразование в туземной, домашней промышленности.
Охранительная пошлина именно с тем и налагается, чтобы воспрепятствовать ввозу иностранного товар и заставить его не появляться на внутренний рынок. Пошлина не признается охранительной, пока она не создает этого препятствия. Пошлина эта в сущности есть не столько обложение ввоза, сколько преграда ввозу. Подобно стене, она ограждает производителя и потребителя; она воздвигается именно с целью не допустить потребителя к обмену своих собственных произведений на необходимые ему предметы иначе, как на условиях, которые ставит ему местный производитель этих предметов. Цель этой меры заключается в предоставлении домашнему производителю права брать с потребителя налог, от которого само правительство отказывается на границе, ставя преграду ввозу иностранных товаров. В этом случае правительство как будто говорит: "Я не нуждаюсь в доходе и составляю свой тариф так, что вы, производители-избранники, можете сами собирать доход; я не хочу облагать потребителя и предоставляю это право вам".
Е. "Охранительная пошлина не есть налог"
15. Нередко случается слышать, что-де "пошлина не есть налог", или, как выразился один из депутатов в Конгрессе, "нам не нравится такое название".
Подобное суждение – одно из самых умозрительных, когда-либо высказывавшихся по поводу таможенных тарифов. Если пошлина не налог, то что же она такое? К какой категории понятий должно ее отнести? Ни один протекционист еще этого не разъяснил.
Им она представляется как существо, сила, власть, божество, имеющее специальным назначением создавать народное благосостояние. Видимо, они никогда не анализировали ее и никогда не давали себе ясного отчета, что она такое и как она действует. Они воображают, что стоит только законодателю сказать: "предмет А будет платить пошлину только во столько-то процентов"; стоит только этот предмет не привозить из-за границы и освободить таможню от получения с него дохода, как тотчас же отечественная промышленность начнет процветать, народное богатство станет расти без труда и без затраты энергии. Если это так, то поистине пошлина творит чудеса и философский камень отыскан; законодатель устраивает на границе волшебную стену, говорит "пошлина в 150 % стоимости" – и дело готово, богатство создано; или – "пусть ситец поднимется в цене до 50 центов за ярд" – и благосостояние народа обеспечено.
Конечно, построить стену вдоль берегов, или содержать флот для удаления иностранцев и их товаров будет стоить денег. Но протекционисты думают, что, когда посредством пошлин достигнутся эти результаты, то и расхода никакого не будет.
16. В этом, однако, и основное их заблуждение. Говоря научным языком, протекционизм не принимает в соображение закона о сохранении энергии, или, попросту, протекционист никогда не видит и не говорит о другой стороне вопроса, а именно – о затрате сил; он не видит, что при охранительных пошлинах затрата во много раз превосходит пользу, не говоря уже о задержке национального роста, происходящей от искусственных преград и стеснений.
17. Человек может лишиться произведений своего труда тремя способами, которым соответствуют три вида податей или налогов:
1) Он может обменять свое произведение на произведение другого человека; тогда он отказывается от своей собственности добровольно, за соразмерное вознаграждение, и этому соответствуют налоги, платимые за сохранение порядка и безопасности.
2) Человек может пожертвовать свое имущество; тогда он добровольно расстается с ним без вознаграждения, и этому соответствуют приношения в пользу школ, библиотек, больниц и т.п.
3) Человек может быть вынужден отдать свое имущество не добровольно и без вознаграждения - и этому соответствуют охранительные пошлины.
Анализ, как очевидно, доведен до конца и другого места для охранительных пошлин указать нельзя. Охранительная пошлина есть вознаграждение, уплачиваемое соседу с той целью, чтобы он занялся каким-нибудь специальным делом, и человек, платящий это вознаграждение, не получает взамен ничего.
Отсюда все, отрицающие в пошлине признак подати, логически должны были бы отнести ее к категории дани или контрибуции. Не желая, однако, чтобы нас упрекнули в употреблении слишком резких выражений, будем называть ее просто налогом.
18. Во всяком случае ясно, что мы имеем дело с интересом двух американцев. Протекционисты в своих рассуждениях все говорят об английской политике и истории, об Ирландии, Индии и Турции.
Я не последую их примеру. Я буду рассматривать только отношения между двумя американцами, так как об американцах только здесь и идет речь. Нравится ли наш тариф англичанам, или нет - для нас безразлично. Если американцы будут довольствоваться только своим внутренним рынком, а Англии предоставят всемирный, то, конечно, англичане с охотой согласятся на такую сделку; они уже пришли к заключению, что это наиболее выгодное для них положение. Впрочем, повторяю, для нас совершенно все равно, довольны или недовольны англичане.
Для нас важен только один вопрос: к какому роду сделок можно отнести дарованное одному американцу право облагать в свою пользу другого: Какие последствия происходят от этого права? Кто в барышах? Как влияет это право на наше народное благосостояние? Эти только вопросы я и намерен рассмотреть поближе.
19. Исследование свое буду производить двумя путями. Во-первых, я разберу протекционизм, принимая его учение и его притязания за истину, с целью убедиться, возможно ли достигнуть на основании этой "истины" ожидаемых результатов; во-вторых, я перейду в наступление и буду рассматривать положения протекционистов с точки зрения оппонента.
Кто предлагает меры для общего блага, тот имеет право требовать, чтобы его доводы были выслушаны с терпеливым вниманием; но вместе с тем он обязан объяснить, как предлагаемая им мера будет действовать, какие силы будут вызваны ею к жизни и какое они получат употребление.
Акционерные компании, кредитные учреждения, кооперативные общества и тому подобные предприятия должны быть подвергнуты всестороннему обсуждению и их польза (если таковая имеется) должна быть доказана началами, на которых они основаны, силами, которые они вызывают к жизни, и целесообразностью их организации.
Мы не должны верить на слово никаким новым системам (как, например, биметаллизму или социализму), пока их изобретатели не дадут нам объяснений, выдерживающих самую строгую и беспощадную критику; ибо, если новые системы хороши, то критика только еще более разъяснит их достоинства.
Я принимаю протекционизм так, как сам он себя представляет, и в качестве строгого судьи, выслушав защитительные речи его адвокатов, рассмотрю, заслуживает ли он нашего доверия.
Вернуться на оглавление книги | Вернуться в начало Главы 1 | Вернуться на главную страницу
ГЛАВА II. РАССМОТРЕНИЕ ДОВОДОВ ПРОТЕКЦИОНИЗМА
20. Эмпирические планы в области социальных явлений не только не достигают предположенной цели, но всегда производят явления, диаметрально противоположные. В этом их злая судьба.
Воображают, например, будто бумажные деньги приносят пользу не капиталистам, а лицам, нуждающимся в кредите, и таким образом, оживляют дела; на деле же бумажные деньги убыточны вовсе не капиталистам, а кредитующимся и eo ipso [тем самым, в силу этого (лат.) - Прим.А.Куряева] порождают застой в промышленности и торговле. Воображают, будто социализм может создать равенство и всеобщее счастье; на деле же социализм ведет к произволу, грабежу, неравенству и общей нищете.
Эмпирические системы остаются верными своим началам: они производят именно те явления, которых не мог не ожидать каждый не предубежденный наблюдатель, как это доказано положительным опытом. Если и охранительная система принадлежит к области эмпирических затей, то рассмотрение ее доводов должно выяснить, что она останавливает рост промышленности, уменьшает капиталы и понижает средний уровень благосостояния.
21. Учение протекционизма выражается двумя положениями:
Первое. Невозможно достигнуть высшего благосостояния, если каждый человек будет избирать род занятий по своему усмотрению и свободно применять свой труд и капитал к тем отраслям производства, которые возникают из естественных условий данной местности
Второе. Стоит только законодателю правильно обложить нас налогами и благосостояние будет увеличиваться.
Отсюда уже прямо вытекает неравенство между протекционизмом и фритредерством: никакой фритредер не утверждает, что он обладает средством, применение которого может обогатить страну и избавить ее от затруднений, как уважающий себя врач не станет утверждать, что он знает микстуру, излечивающую от всех болезней. Напротив, пока живы на свете люди, они будут делать и глупости, за которые придется расплачиваться. Но когда люди свободны, то они будут расплачиваться только за свои грехи, а не за чужие. Протекционисты же исходят из положения, что мы будем делать только ошибки, а как им известен правильный путь, то они предлагают нам быть нашими руководителями. Они присвоили себе роль врача, который прописывает пилюли для очищения крови и предупреждения озноба. Поэтому благосостояние при свободной торговле и нищета при охранительных пошлинах одинаково подрывают систему протекционизма, тогда как бедность при свободной торговле и богатство при охранительных пошлинах не подрывают фритредерства.
22. Хотите ли знать, каким образом создается благосостояние страны? План очень прост. Нужно выбрать из нашей среды нескольких людей, которые, конечно, не будут самыми дельными в нашей стране, и сделать их законодателями. Эти господа соберутся в парламент, будут сочинять новые налоги, с разбором или без разбора, но никогда не забывая своих личных интересов. Выбор этих законодателей ничто иное, как победа тупоумия и невежества над знанием, предприимчивостью и деятельностью.
Будь мы свободны, руководящим мотивом всех наших действий была бы надежда на максимальный заработок. В каждом предприятии требовалось бы трудолюбие, изобретательность и постоянство. При неудаче мы были бы сами виноваты.
Но как станет действовать наш законодатель? Как он будет предупреждать и исправлять ниша ошибки? Он может воздействовать на нас только приманкою барыша. Он может нам обещать заработок там, где его раньше не было, если мы согласимся оставить наше теперешнее занятие и пуститься в новую, еще неведомую нам отрасль производства.
Но чтобы дать высший заработок одному лицу, законодатель неизбежно должен достать деньги у другого. Может ли подобное вмешательство его в наши занятия исправить ошибки Петра, Ивана, Сидора, обратить ленивого в трудолюбивого, расточителя в бережливого?
Кто этому поверит, тот должен также уверовать, что благосостояние человечества происходит не от разумного и добросовестного труда всех производителей, а от ловкости нескольких избранных нами тарификаторов, которых невежество, причуды и продажность всем известны.
Б. Условия успешности охранительного законодательства.
23. Предположим, однако, что наш законодатель может в самом деле благоприятно влиять на развитие промышленности посредством обложения. Каждый благоразумный человек пожелает в таком случае получить ответ на нижеследующие три вопроса.
24. (а) Если законодатель может это исполнить и намерен попытаться, то не обязан ли он для успеха дела иметь ясное представление о том, что он желает предпринять? Можно ли питать доверие к законодателю, действующему вне этого условия, удовлетворял ли ему когда-либо вашингтонский Конгресс? Никогда. У Конгресса никогда не было ни определенных основ, ни общего плана таможенного законодательства. Он просто принимал во внимание ходатайства заинтересованных лиц, и действующий в Америке тариф есть ничто иное , как результат этих ходатайств: в нем наглядно отражаются борьба враждующих интересов и взаимные компромиссы различных партий.
В 1882 г. Конгрессу, наконец, стало совестно за такое бессистемие, или он захотел пощеголять внимательным отношением к делу – и вот, зная, что располагает большою властью и несет громадную ответственность, он вздумал доказать, что относится к делу с особенной осмотрительностью и избрал комиссию для пересмотра тарифа. Она работала несколько месяцев и собирала разные сведения.
За единственным исключением, вся комиссия эта состояла из одних только протекционистов. Она предложила уменьшить пошлины на 25 % и высказалась следующим образом:
"С самого начала своих занятий комиссия убедилась, что значительное уменьшение таможенных пошлин требуется не только всеобщим голосом народа, но даже лучшими представителями консервативных мнений страны. Чрезмерные пошлины положительно вредны даже для тех отраслей производства, которым они думают благоприятствовать. Чрезмерные пошлины поощряют спекуляцию смелых, но неспособных дельцов. Капиталы, вложенные в необдуманные предприятия, очень часто погибают, рабочие и служащие остаются без средств, рынок переполняется товарами. Солидные серьезные предприятия терпят большие убытки".
Никто не обратил внимания на этот доклад; он сдан был в архив, и Конгресс продолжал идти по избитой дороге.
В 1883 г. появился новый тариф, выработанный в глубокой тайне особой специальной комиссией, которая под видом изменения и уменьшения ставок, допустила массу новых, цинически грубых злоупотреблений. Когда проект ею был представлен Конгрессу, то, по издавна усвоенному им обычаю, начался настоящий торг. На известный продукт предлагается, например, пошлина в 20% с его стоимости; вносимые поправки возвышают процент обложения до 50; а дальнейшие прения заканчиваются компромиссом, доводящим спорную ставку до 80%. При перенесении тарифа из одной палаты в другую, процент обложения снова понижается до 40; а при разногласиях между палатами снова назначается смешанная комиссия, которая обыкновенно делит разницу пополам и окончательная ставка устанавливается в размере 60% со стоимости, т.е. в размере 80+40, разделенные на 2. Вот каким образом составляются наши тарифы.
Кто верит в протекционизм, тот должен верить также, что благосостояние народа зависит от ловкости, с какой представители его распределяют между собой и своими избирателями выгодные для них ставки, повышая или понижая их под воздействием совершенно случайных обстоятельств.
В самом деле, что решает, какой пошлиной обложить в конце концов данный товар? Основательное ли знакомство с состоянием промышленности? Ничуть не бывало; все сводится к вопросу – кто стоит позади? История Северо-американских Штатов проливает яркий свет на нашу тарификацию и показывает, сколько в ней смехотворных, а подчас и возмутительных сторон.
25. (б) Если наш законодатель действительно может оказать благотворное влияние на промышленность, то не обязан ли он понимать действие той силы, которую желает употребить? Не обязан ли он руководствоваться известными правилами таможенного обложения, чтобы знать, когда, в каких случаях и в каких размерах следует применять систему протекционизма? Не разумно ли предъявлять подобное требование ко всякому человеку, предлагающему план для осуществления какой бы то ни было цели?
Конгресс, однако, никогда не имел отчетливого понятия о том, как установленные им пошлины производят свое "благотворное действие". Он никогда не имел и ему казалось, что нет даже надобности иметь хотя бы малейшее понятие о действии охранительных пошлин. Конгресс дает ставки настолько высокие, насколько позволяют враждующие интересы, и затем депутаты возвращаются по домам с глубоким убеждением, что спасли от чего-то отечество.
Какая жалость, что философы, экономисты и ученые потратили так много труда и времени на изучение условий, созидающих народное благосостояние! К чему все это? Наложите пошлины – и довольно.
26. (в) Если законодатель может и хочет делать то, что ему приписывают, то простой здравый смысл повелевает проверить после опыта нескольких лет, достигнуты ли они самом деле, ожидавшиеся результаты.
Во время избирательной агитации 1880 г. нам говорили, что если Ханкок будет избран президентом, то у нас водворится свободная торговля, поденая плата рабочих уменьшится, фабрики закроются и т.д. Ханкок не был избран и тариф не был изменен. Тем не менее, в 1884 г. поденная плата понизилась, многие фабрики закрылись и наступили именно те злополучия, которыми старались нас запугать. По сведениям Брадстрита, оказывается, что в течение зимы 1884-1885 г. 316.000 рабочих, т.е. 13% всех лиц, занятых на фабриках в 1880 г., оставались без дела; 17.550 рабочих были в стачках; рабочая плата с 1882 г. понизилась на 10 и до 40 процентов, особенно в главных отраслях производства, охраняемых высокими пошлинами.
Что доказывают эти бедствия? Если бы в это время последовал пересмотр тарифа, нам повторяли бы сотни раз, что все несчастья произошли именно от пересмотра. В данном случае не доказывают ли они просто недомыслие наших протекционистов? "О, нет, – возражают нам, – такое признание было бы дерзновенным нападением на священный догмат". Но ведь догмат – дело веры; и как он никогда не основывается на опытах и фактах, то в него столь же слепо верят после неудавшегося опыта, как и до него.
27. Если бы возможно было составить такой тариф, который бы, согласно взглядам протекционистов, вполне соответствовал сегодня требованиям страны, то спрашивается – как долго могло бы продолжаться такое соответствие? Смело можно отвечать – ни одной недели.
Перед нами страна, имеющая 8 млн. кв. верст и 55 млн. населения; каждый день создаются новые пути сообщения, делаются новые изобретения, применяются новые способы производства, вследствие чего и промышленная деятельность видоизменяется чуть ли не ежедневно [*Приведем для наглядности один пример. Еще недавно алюминий стоил 125 фр. за кг., теперь же он стоит только 5 фр. и по нашему тарифу платит пошлину в 10 фр. В отношении к первоначальной стоимости это составило бы 4 % обложения, тогда как при теперешней – 200%. И вот если бы русскому фабриканту вздумалось выделывать предметы из алюминия у себя дома, то мог ли бы он выдержать конкуренцию английского фабриканта, которому сырой материал обходится втрое дешевле? И все-таки находятся люди, уверяющие, что "пошлины вызывают и поощряют промышленность", но забывающие, что всякое поощрение для одной отрасли производства является гонением для другой. – Прим. переводчика 1893.]. Несомненно, что и законодателю пришлось бы видоизменять свой тариф чуть не ежедневно, согласно видоизменившимся потребностям жизни.
Но тут-то мы и наталкиваемся на очевидную нелепость. Даже с точки зрения самих протекционистов чудовищно подумать, что американцы должны подчиняться теперь таможенному законодательству 1864 г.! Министерство финансов каждую неделю рассылает у нас циркуляры о применении разных статей тарифа, стараясь хоть этим путем согласовать ветхий закон с новыми требованиями жизни. А между тем многие отрасли производства даже не существовали 30 лет тому назад. Каким же образом подвести их под статьи тогдашнего тарифа? Неразрешимые по существу, такие вопросы разрешаются обыкновенно произвольными усмотрениями, а последние нередко решают участь целых десятков мануфактур.
Отсюда ясно, что, если бы даже мы признавали основательность охранительной системы и ее пользу, если бы даже были уверены, что действующий тариф, в свое время был составлен правильно, то в конце концов все же должны убедиться, что отставший от требований жизни тариф ничего, кроме вреда, причинять не может.
28. Здравомыслящий человек в самой законодательной процедуре нашей не усматривает ничего такого, что могло бы внушить доверие к благоразумному составлению тарифов; он видит, напротив, многое такое, что приводит его к совершенно противоположному заключению. Опыт в свою очередь показывает, сколь необходимо остерегаться этих тарифов. Ничто не указывает, что прежние ошибки в деле обложения разных товаров могут быть своевременно исправляемы и могут увеличивать наши производительные силы. Напротив, тщательный анализ тарифа наглядно убеждает, что ничем иным он и быть не может, как только тяжким бременем, ослабляющим наши экономические силы.
В. Исследование предлагаемых мер обложения.
29. Действительно, пошлина, как и всякий налог, есть прежде всего бремя и ничем иным почитаться не может. На математическом языке всякий налог есть для плательщика величина с минусом. Если посредством этого минуса создается мир, безопасность и правосудие, без которых немыслимо экономическое благосостояние, тогда налог приносит пользу, тогда самому плательщику выгодно его платить.
Но этот его расход, как и всякий другой, должен производиться государством с надлежащей бережливостью и с обязательной заботой, чтобы получить максимум пользы за минимум траты.
Напрасно мы, американцы, относимся слишком легкомысленно к нашим государственным расходам [*Автор намекает здесь на тот ужасающий рост расходного бюджета по устройству разных синекур и по раздаче незаслуженных пенсий излюбленным господствующей партии лицам, о которых я упомянул в предисловии. – Прим. переводчика, 1893 г.]. Каждая копейка, взятая в виде налога, должна иметь свое оправдание. Если наши правители требуют больше чем следует для хорошей администрации, то тем самым они доказывают свою несостоятельность и не исполняют своего долга.
Я почти специально изучаю политическую экономию в течение пятнадцати лет; но если у меня спросят, какой главный вывод из моих занятий, то я должен буду ответить с уверенностью, что никто не понимает в наше время многочисленных и сложных последствий, проистекающих от наших налогов. Вред, причиняемый ими, как в отношении к ежедневному пропитанию, так и по отношению к домашней обстановке каждой семье, глубоко потрясает меня.
Действия обложения различны при всяком изменении промышленной системы и обстановки. Действия эти так сложны, что почти невозможно их проследить, проанализировать и привести в систему. Кто изучает наши экономические явления, неизбежно приходит к глубокому убеждению, что непомерное обложение порождает бедность, а бедность есть не что иное как малокровие и худосочие, прогрессивно возрастающие и истощающие наш организм.
30. Предположим, что вы получаете доход в 1000 долл., из которых, благодаря умеренности налогов, откладывается ежегодно по 100 долл. Вдруг с вас требуют новый налог в 10 долл., безразлично в какой форме и для какой цели.
Возьмутся ли эти деньги из 900 долл. расхода, или из 100 долл. сбережений – результат окажется одинаковым: в первом случае нужно что-нибудь урезать из пищи, одежды или из домашней обстановки, значит нужно понизить уровень жизненных удобств; во втором – надо уменьшить накопленный сбережениями капитал и сделать свою будущность менее обеспеченной. В обоих случаях благосостояние сократится. А как совокупность богатств отдельных личностей и составляет богатство народное, то, очевидно, налог в 10 долл. произведет обеднение всего народа, причем совершенно безразлично, понимает ли плательщик последствия налога, или нет.
Всякому очевиден вред налогов, взимаемых для устроения парков, библиотек и тому подобных затей общественной роскоши. Здесь облагающий не заботится о безопасности граждан; он тратит чужие деньги, вместо тех, кто их заработал; он решает, что если А и В станут поменьше есть и хуже одеваться, то взамен получат больше книг и лучшие гульбища. Видимый произвол здесь состоит в том, что вынуждают труженика тратить свои заработки не по своему усмотрению. Но когда дело доходит до охранительных пошлин, то существенно изменяется самая основа государственного налога, так как здесь облагающий решает, что А должен меньше питаться и хуже одеваться для того, чтобы мог разбогатеть В.
31. Принимая в соображение это действительное значение налогов, мы убедимся, что протекционизм никоим образом не может привести к целям, которые преследует, а приводит только к целям диаметрально противоположным. Допустим, что предоставленный собственному влечению народ делает ошибки и не занимается самыми выгодными отраслями производства. Все-таки ясно как день, что более тяжелое обложение не заставит его исправить свои ошибки и ни в каком случае не увеличит его богатства. Напротив, всякие налоги, за исключением тех, которые необходимы для самой бережливой администрации, составляют роскошь и расточительность. Если засим нас уверяют, или и сами верят, что такое обложение граждан может создать богатство, то уже логически надо допустить очевидный абсурд, что расточительность создает богатство.
Г. Разбор плана взаимных обложений
32. Предположим, что все отрасли производства начнут облагать друг друга, как это и практикуется при нашей охранительной системе. Ясно, что такое обложение породит только перемещение продуктов, но не создаст их. Цель охранительных пошлин – направить часть народного труда и капитала в такое русло, к которому они сами не стремились (§13). Чтобы произвести такой переворот, необходима точка опоры, без которой нельзя достигнуть предположенной цели. Плательщики пошлины и составляют эту точку опоры.
Поясним нашу мысль примером. Пенсильвания берет налог с Новой Англии [Как известно, это общее название штатов Мэн, Вермонт, Нью-Гэмпшир, Массачусетс, Коннектикут и Род-Айленд. – Прим. переводчика, 1893 г.] за всякую тонну железа и угля, употребляемую на ее заводах; Огайо облагает Новую Англию пошлиной на шерсть [28 мая 1885 г. был съезд овцеводов в городе Сент-Луис. Они рассчитали, что благодаря понижению пошлины на шерсть, последовавшему в 1883 г., они потеряли 19.000.000 долл. Если овцеводы не получили этой суммы, то ясно, что она осталась в карманах покупателей шерсти.], а Новая Англия облагает и Пенсильванию и Огайо, взимая пошлину с производимых ими шерстяных и хлопчатобумажных тканей.
Какой получится результат? Математически можно решить, что вот какой:
а) либо Новая Англия получит обратно все то, что заплатила, и в таком случае охранительная систему сведется к нулю, если не считать расходов по взиманию пошлин и стеснений, причиняемых в торговле;
б) либо Новая Англия не получит обратно столько, сколько сама уплатила, и в таком случае она будет платить дань другим штатам;
в) либо, наконец, Новая Англия получит больше, чем она уплатила, и в таком случае сама она будет брать дань с других штатов.
Очевидно, что если подобную систему применить ко всем отраслям промышленности, как того желают наши протекционисты, то в конце концов они приведет только к тому, что все американцы должны будут за свой счет обеспечивать всех американцев.
Но если [это] так, то почему же думают, что каждый будет лучше заботиться о нуждах своего соседа, нежели о своих собственных? Не ясно ли, что богатство будет достигнуто скорее, когда каждый получит возможность заботиться о себе по собственному разумению? Не очевидна ли вся тьма, которая лежит в самой основе нашей тарификации?
33. В 1676 г. король Карл II пожаловал своему незаконнорожденному сыну герцогу Ричмонду право взимать по одному шиллингу с тонны вывозимого с берегов реки Тайн угля. Привилегия эта, кажущаяся в наше время очевидным злоупотреблением власти, представляется в высшей степени поучительной.
Здесь собственник шахты и собственник пошлины два разных лица и пошлина пала на владельца шахты; другими словами, король конфисковал часть дохода шахтовладельца в пользу своего сына. Если бы, следуя этому примеру, и наш Конгресс вздумал назначить пенсию генералу Гранту, предоставив ему право взимать по 75 центов с каждой тонны угля, вывозимой из долины Лигай, то нетрудно догадаться, какие страшные вопли поднялись бы, как со стороны шахтовладельцев этой местности, так и со стороны протекционистов, которым пошлина нравится лишь тогда, когда ею облагаются потребители, а не производитель.
Но допустим, что угольные копи на берегах Тайна принадлежали самому герцогу Ричмонду и он сам обрабатывал их. Допустим, что король сказал ему: "я даю вам право возвысить цену вашего угля одним шиллингом на тонну; а чтобы вы могли его получать, наложу акциз такого же размера на всякий другой уголь, продаваемый в Англии, кроме вашего". Можно держать сто против одного, что в среде наших протекционистов вы не услышали бы никаких протестов, никакого негодования.
Порукою в том служит совершенно аналогичный у нас факт обложения высокой пошлиной наждака, меди и никеля, заставивший потребителей этих металлов платить за них дороже. Наши протекционисты не только не усмотрели в этом никакого вреда, но, напротив, торжествовали, что "увеличивается народное богатство", что "пошлина исправила только наши же ошибки", что "она повела к более правильной организации народного труда", потому-де, что вследствие присущей нам глупости, мы сами не сумели найти себе выгоднейших отраслей производства.
Д. Исследование положения: "нужно создавать отрасли производства"
34. Протекционисты утверждают, что они обладаю даром создавать новые отрасли производства. Посмотрим, выдерживает ли это положение критику. Мы видели уже, что, по мнению протекционистов, "охранительные пошлины имеют задачей направить часть труда и капитала к деятельности, протежируемой законом" (§13). Проследим же за такими "направлениями".
35. Что такое промышленность? Протекционисты полагают, что это "предприятие, дающее работу", почему и утверждают, что насаждая в стране новые отрасли производства, они предоставляют занятие народу. На их взгляд поэтому выходит, что мы живем для того, чтобы трудиться, а не трудимся, для того, чтобы жить.
На деле мы видим, однако, что труд везде и всегда признается тягостью, что человек вынуждается к труду лишь постольку, поскольку желает добыть средства к жизни, что он охотно уклоняется от труда, если имеет такие средства со стороны, и что вообще каждый из нас стремится получить наибольшее количество благ за наименьшее количество труда.
Протекционизм идет как раз наперекор этому стремлению, ибо если и предоставляет народу труд, то только путем уменьшения количества предметов, необходимых для жизни и путем увеличения их цены. В самом деле, раз только нам нужны доходы, чтобы жить, то прежде всего нужны капиталы; чтобы создать фабрику, которая будет давать заработную плату, надо сперва вложить в нее капитал. Отсюда, если охранительные пошлины могут увеличивать количество средств к жизни, то они должны увеличивать и капиталы. Но каким же образом налог может увеличивать капитал? Правительство, конечно, может взять деньги у Ивана и отдать их Петру. Но ведь нельзя забывать, что если при этой комбинации Петр и получит возможность расширить свое производство и дать заработок большему числу рабочих, то на столько же уменьшится возможность сделать то же самое для Ивана, – и засим учение протекционистов окажется не выдерживающим самой снисходительной критики, даже построив его на видимо ошибочном определении ими "промышленности".
36. Промышленность есть организованное сочетание капитала и труда для удовлетворения общественных нужд. Сама по себе она не есть цель и не составляет особенного блага; она вовсе не игрушка и не украшение жизни. Если б можно было удовлетворять наши потребности без промышленности, было бы лучше, а не хуже.
37. Каким образом создается промышленность? Кто откроет в недрах земли данной области продукт, удовлетворяющий человеческим нуждам, лучше и дешевле, чем удовлетворялись они раньше, тот создаст в этой области новый вид промышленности. Кто изобретет новый способ обработки, благодаря которому предмет потребления станет дешевле и лучше, нежели прежде, тот создаст новую промышленность. Кто найдет лучший прием выращивания скота и обработки земли, тот также создаст новое производство. Кто измыслит обработку шерсти, хлопка, шелка или кожи, делающую продукт более дешевым или более красивым, тот опять-таки создаст новое производство.
Телефон - новая отрасль производства. Как измерить пользу его? Неужели она состоит только в том, что несколько человек получат заработок при телефонных станциях и конторах? Нет, польза происходит от удовлетворения существующей уже потребности улучшить сообщения за наименьшую плату при наименьшей затрате труда и в наикратчайший срок.
Примеры эти наглядно поясняют, что значит создавать новые отрасли производства. Для этого необходимо шевелить мозгами, иметь и капиталы и большую силу воли. Но разве пошлина может создавать ум, капиталы и энергию?
Положим, однако, что путем законодательных мер мы создадим новую отрасль производства, даже в том смысле, как мы ее понимаем. Какая может быть от нее польза?
В настоящее время жители Коннектикута зарабатывают средства к жизни, применяя свои капиталы и труд к известным отраслям труда. Если бы они могли открыть новый вид промышленности, то ничто не мешало бы им заняться ею, так как для этого достаточно только отбросить то, что они делают теперь. Несомненно однако, что на подобную перемену они решаться только тогда, когда увидят, что новая промышленность выгоднее прежней.
Ясно поэтому, что польза заключается только в разнице бырышей от старого и нового производства, и очень ошибаются протекционисты, предполагая, что всякая промышленность выгодна уже тем, что дает вообще какой-нибудь доход: даже при действующих усовершенствованиях производства, выгодность его будет зависеть исключительно от того, даст ли оно лучший и дешевейший продукт вместо худшего и дорогого. Если да, то наслаждение такого производства путем искусственных мер совершенно излишне; а если нет, то оно уже положительно вредно и в экономическом отношении, как убыточное, и в нравственном, как насильственное.
Нет никакой надобности издавать законы, заставляющие людей менять менее прибыльные занятия на более прибыльные; нет никакого насилия, чтобы заставить человека взять серебряный доллар в 100 центов за 98 центов: насилие неизбежно, когда хотят заставить людей платить за доллар 101 цент. В этом случае нужна власть, пользующаяся правом обложения, так как она одна только может сказать: "для того, чтобы вы согласились платить за доллар 101 цент, я возьму с Ивана налог в два цента; один для вознаграждения вашей потери, а другой для предоставления вам известного барыша",
Таким образом, даже с точки зрения самих протекционситов охранительная пошлина и бесполезна, и бессильна в деле развития новых отраслей промышленности. В истинном значении этого слова; она может насаждать только непроизводительные занятия.
39. Мы пойдем дальше. Мы видели уже, что протекционисты не создают новых отраслей производства; они просто насаждают их в данной местности, предоставляя им возможность жить за счет потребителя, как микробы живут на счет другого организма.
Каждое производство должно само вознаграждать человека, который им занимается. Нет надобности давать человеку вознаграждение за то, что он зарабатывает себе пропитание. Фабрика, дом умалишенных, школа, церковь, богадельня и тюрьма не могут быть подводимы под один уровень в экономическом отношении. Общество должно платить налоги для содержания больниц, богаделен, мест заключения и т.п.? Мы смотрим на эти налоги не без сожаления, признавая, что они поглощают наше богатство, и однако каждый действительный производитель должен отдать часть своих заработков на содержание названных заведений. Поэтому чем больше их размеры, тем тягостнее отзываются они на карманах производителя.
40. Школы и церкви поглощают больше всего капитала. Непосредственно они не приносят нам никаких доходов; но нетрудно доказать, что их косвенная польза весьма велика. Здесь мы имеем дело с другим видом общественных учреждений.
41. Сельские же хозяйства, заводы и фабрики суть именно те производительные заведения, которые должны снабжать ресурсами как поименованные выше, так и все другие непроизводительные учреждения. Понятно, что если и фабрики с заводами будут ставиться на одну доску со школами и богадельнями, то откуда же возьмутся средства, необходимые для их содержания? Ведь кроме земледелия и промышленников, нет уже никого. Отсюда со всею наглядностью обнаруживается, что когда какая-нибудь отрасль производства, хотя бы в самой слабой степени, насаждается путем протекции, то непременно одна часть производителей будет жить за счет другой, на которую и обрушится вся тяжесть содержания непроизводительных учреждений и заведений. отсюда же и фабрика, являющаяся детищем тарифа и без него неспособная существовать, не только не производит богатства, а прямо уменьшает его. Она является чистейшим бременем для народа и чем больше таких фабрик, тем тягостнее экономическое положение этого народа.
42. Когда протекционист, показывая мне суконную фабрику, спрашивает – неужели я не признаю полезности ее для народа, я отвечаю вопросом же – существует ли эта фабрика благодаря тарифу, или нет? Если нет, то я нахожу, что она действительно полезное заведение, хотя и не более, чем сельскохозяйственный хутор, или кабинет врача.
Если же он отвечает "да", то я не признаю эту фабрику даже промышленным заведением, так как ради ее существования наше платье обложено пошлиной в 60% и она явилась на свет вовсе не для того, чтобы снабжать нас одеждой, а только в тех видах, чтобы заставить нас обменивать сто аршин сукна не на 600 пудов пшеницы, как обменивали мы ее до ее [пошлины] устройства, а за 900 пудов. Это значит, что самим фактом своего существования она изменила условия нашего рынка не к выгоде, а во вред народу; а все, что увеличивает тяготу и уменьшает его благосостояние, есть бедствие. Мы все работаем, трудимся, думаем, изобретаем для того, чтобы обставить свою жизнь как можно лучше. Но когда фабрика ставит преграды к достижению этой цели, когда она затрудняет, а не облегчает условия нашего существования, то она является для общества положительным злом.
43. Итак, повторяю, охранительные пошлины никоим образом не могут создавать новых отраслей производства. Ими насаждаются только фабрики и заводы, живущие микробами на счет других и не производящие народного богатства, а поглощающие его.
Нет никакого сомнения, что чем энергичнее наш Конгресс будет вызывать к жизни подобные фабрики и заводы, тем неизбежнее он будет заставлять страну обменивать наиболее прибыльные занятия на менее прибыльные, потому что никакой производитель, предоставленный в деле выбора занятий собственному усмотрению, себе не враг и никто лучше него самого не знает, какое производство для него выгоднее в данное время и при данной обстановке.
Приверженцы охранительных пошлин крайне ошибаются, предполагая, что в сфере промышленной законодательство вполне может навести нас на путь истины, и что без его воздействия мы будем делать только ошибки. Протекционизм, напротив, чем шире практикуется, тем успешнее сокращает запас народной энергии и самодеятельности.
Е. Разбор положения: "необходимо обрабатывать местные продукты"
44. "Неужели, – спрашивают протекционисты, – вы станете утверждать, что если у нас ест железная руда, то мы поступим неблагоразумно, когда начнем ее обрабатывать?"
– Вы понимаете конечно, – отвечаю я, – обрабатывать при содействии охранительных пошлиных? Ведь руда принадлежит не государству, а частному лицу; если ему угодно ее обрабатывать, то мы можем только пожелать ему всякого успеха.
"Ну, хорошо, положим даже при содействии охранительных пошлин".
– Тогда другое дело. Когда кто-нибудь открыл на своей земле железную руду, то прежде, чем устроить завод, приискать рабочих и купить необходимые машины и инструменты, протекционисты направляют его к министру финансов, с которым советуют вести такую беседу:
Владелец руды: Ваше превосходительство, я нашел руду магнитного железа на моей земле.
Министр финансов: В самом деле? Приятное известие! Значит наше отечество обладает лишним естественным богатством, существование которого мы и не подозревали.
Владелец руды: Да, я даже намереваюсь начать выплавку чугуна из этой руды.
Министр: Поздравляю вас, прекрасно сделаете. Мы будем очень рады, если вы разбогатете на этом деле.
Владелец руды: Покорно благодарю, ваше превосходительство; но вот в чем дело. В настоящее время я зарабатываю средства к жизни обработкой своих полей и боюсь, что не получу столько же прибыли от плавки чугуна, сколько от продажи пшеницы.
Министр: Это другое дело; и не бросайте более прибыльного хозяйства ради менее выгодного.
Владелец руды: Но я желал бы утилизировать и руду; грешно же оставлять ее в недрах земли, коль скоро постоянно мы покупаем иностранное железо. Однако тут-то и затруднение: по теперешней стоимости заграничного железа, я вижу, что разработка руды даст мне меньше барыша, нежели возделывание пшеницы, почему бы и просил бы ваше превосходительство, не соизволите ли вы наложить пошлину на иностранное железо? При этом условии моя руда дала бы мне больше прибыли, и я охотно бросил бы производство сырья, чтобы взяться за более выгодную для страны обрабатывающую промышленность.
Министр: Побойтесь Бога! Подумали ли вы, о чем вы просите? Ведь вы хотите, чтобы я предоставил вам право брать налог с ваших соотечественников! Вы хотите, говоря яснее, чтобы я возложил на них тот риск, которого сами вы не желаете брать на себя!..
Владелец руды (в сторону): Не так взялся я за дело; с министром надо говорить иначе; попробуем на другой манер. (Громко.) Ваше превосходительство, но ведь нельзя же не обрабатывать естественных богатств нашего отечества, надо же охранять нашу промышленность и поощрять народный труд, не век же быть нам в рабской зависимости от иностранцев и отдавать им наши кровные деньги!
Министр: Гм... вот это иное дело, давно бы так и сказали; теперь я понимаю вас. В каком размере нужна вам пошлина?..
Ходатайство рудовладельца уважено
Несколько времени спустя, соседу его понадобился чугун. Он идет на рынок, но с удивлением замечает, что должен отдать уже не 16 фунтов пшеницы за пуд чугуна, как давал раньше, а целых 24 фунта.
– Что случилось с чугуном? - спрашивает он.
– Как, вы разве не знаете, отвечают ему, что недавно открыты у нас громадные залежи магнитной руды и что наше отечество обгатилось новым производством.
– Обогатилось? Покорно благодарю. Вы, конечно, шутите? Ведь для меня это богатство составляет такое же злополучие, как если бы град истребил целую треть моего урожая.
45. И вот это-то злополучие наши протекционисты называют новым источником народного производства и богатства.
Недавно нас постиг целый ряд подобных бедствий. Сначала были найдены в нашей стране месторождения наждака. Сейчас же явилась пошлина на иностранный наждак, и каждому из нас пришлось давать за одинаковое количество наждака больше пшеницы, табаку, хлопка, керосина и личного труда, нежели прежде. Еще горшее бедствие поразило нас, когда в нашем отечестве были открыты богатейшие на земном шаре залежи меди, так как с тех пор мы стали платить за фунт меди пятью центами дороже прежнего. Затем, к новому несчастью, у нас был найден никель, вследствие чего явилась пошлина в 30 центов с фунта этого металла.
До сих пор одно только олово мы покупаем беспошлинно и именно потому, что благодетельная природа не соблаговолила зарыть его в недрах нашего отечества. Недавно, однако, пронесся слух, что найдено у нас и олово. До настоящей минуты, благодарение Бога, слух этот не подтвердился. Теперь, однако, уверяют, что олово найдено в Вирджинии и в Дакоте.
Мы, со своей стороны от всей души желаем, чтобы и этот слух не подтвердился, так как прямым его последствием была бы пошлина 40-60 процентов, какою в нашем тарифе обложены все металлы, извлекаемые из наших рудников. Владельцы последних не перестают уверять, что они хотят обрабатывать свою руду. Но это неверно. На самом деле руда оказывается для них только предлогом, чтобы обрабатывать карманы своих соотечественников.
46. Когда протекционисты спрашивают нас, не следует ли путем охранительных пошлин усилить разработку наших железных руд, мы отвечаем: "вы создали новую неслыханную философию, в силу которой естественные богатства превращаются в огромные потери и чем больше страна облагодетельствована природой, тем для нее хуже. Конечно, раз только благоразумие усматривается не в умении пользоваться благоприятными условиями страны с энергией и осмотрительностью, а в очень нехитром насаждении "производств", покровительствуемых тарифом", - подобный взгляд на естественные богатства вполне согласен с философией наших протекционистов и только лишний раз приводит к ошибочному заключению, будто непроизводительный труд является источником богатства.
Ж. Рассмотрение положения: "охранительные пошлины увеличивают заработную плату"
47. "Но, – говорят протекционисты, – мы желаем поднять нашу заработную плату и облагодетельствовать наших рабочих".
– Вы думаете, стало быть, – отвечаю я, – что наши охранительные пошлины неизбежно и постоянно возвышают заработную плату?
"Да, и именно потому мы стоим за них. Мы друзья бедного человека, тогда как вы, фритредеры, хотите низвести его на степень европейского пролетария",
–
Позвольте, когда обсуждался последний наш тариф, все фабриканты и заводчики
утверждали, что высокие пошлины необходимы им потому, что рабочие требуют
с них высшую плату, которую и получают. Прекрасно. Но скажите, каким же образом
пошлина может помочь тут фабриканту или заводчику? Ведь чтобы получать прибыль,
ему нужно понижение рабочей платы; а по вашему, тариф повышает
ее. Положим, что г. Икс исходатайствовал повышение пошлины, основанной на
существующей заработной плате. Но как только повысилась пошлина, повышается
и заработная плата и опять он не может получить никакой прибыли. Он возвращается
к министру финансов с новым ходатайством о повышении, которое опять возвысит
заработную плату и так далее до бесконечности.
Не ясно ли, что вы хотите научить людей подниматься на воздух за ушки своих
сапог? Сопоставьте рядом оба ваших довода и увидите, что они взаимно уничтожают
друг друга.
48. Но пойдем дальше. Хотя в своем месте см. (§§91 и послед.) и будет мною доказано, что охранительные пошлины не только не увеличивают, а напротив, понижают заработную плату; но здесь я стану на вашу точку зрения и допущу, что пошлина возвышает заработки.
Обратимся же к самим рабочим и возьмем для примера сапожника, шляпочника и портного. Спросим сперва сапожника.
– Доставляет ли вам какую-нибудь выгоду высокий тариф?
– Да, – отвечает он, – я понимаю, что он доставляет мне выгоду.
– Но как?
– Да вот они объясняют, что кому нужна пара сапог, тот идет к моему хозяину, который, благодаря пошлине, берет с него дороже, почему в свою очередь и мне платит дороже за мой труд.
– Хорошо-с. Но скажите, ваши товарищи, шляпочник и портной, уплачивают ли тот налог, вследствие которого увеличился ваш заработок?
– Думается, что уплачивают... Впрочем, такая мысль еще не приходила мне в голову; мне все казалось до сих пор, что только богатые люди платят налоги... Но вы правы; действительно, когда моим товарищам нужны сапоги, то и они за них платят дороже.
– Прекрасно. А когда вам нужна шляпа, выплачиваете ли вы пошлину на шляпу, часть которой, как вы объясняете, идет в пользу вашего товарища-шляпочника? Когда вам нужны одежда, выплачиваете ли вы пошлину на одежду в пользу вашего товарища-портного?
– Надо полагать, что выплачиваю.
Затем мы идем к шляпочнику и портному и ведем с ними такую же беседу.
Оказывается, что каждый из них получает два налога и выплачивает два налога; а это и освещает все дело.
Вместо трех возьмем 1000 человек и 1000 отраслей производства. Окажется, что если система действует правильно и стройно, то каждый из них выплачивает 1000 пошлин и берет пользу от 1000 пошлин. Что же выходит? А вот что. Либо все пошлины строго уравновешены, либо неуравновешены. В последнем случае некотроые рабочие получат больше платы, в ущерб всем остальным своим товарищам. В первом же каждый запишет на своей credit 999 сумм, которые ему должны плательщики пошлины, а на свой debet – 999 сумм, которые сам он должен им.
Допустим, что все они, для упрощения счетов, обменялись векселями. Очевидно, что каждому придется заплатить по 999 векселями, но в свою очередь и получит по 999 векселям равного достоинства. Поэтому в конечном результате выйдет, что при строго уравновешенном тарифе, каждый производитель выплачивает налог самому себе, но только в качестве потребителя.
Вот таким образом наши протекционисты считают возможным создать всеобщее богатство! Но они упускают из вида, что подобного результата можно достигнуть гораздо легче и проще, без всяких тарификаций: стоит только каждое утро перекладывать ваши деньги из одного кармана в другой.
49. остается выяснить еще один факт и, пожалуй, самый важный. Что делается с последним, тысячным налогом? Что происходит, когда сапожнику нужны сапоги, шляпочнику шляпа и портному одежда?
Он отправляется в лавку своего хозяина и покупает по рыночным ценам (в которых заключается и пошлина) предмет, выработанный им самим. В этом случае, по теории протекционизма, он платит налог в пользу собственного хозяина и делится с ним, положим, пополам. Но что же получает рабочий за ту половину, которую он отдает своему хозяину? Ровно ничего; рабочие, по теории протекционистов, могут взаимно брать дань один с другого и выплачивать дань один другому; но собственному хозяину они должны только выплачивать дань.
Когда начинаются выборы в Конгресс, хозяин призывает своих рабочих и внушает им подавать голоса за людей, поддерживающих охранительную систему, так как в противном случае он должен будет закрыть завод; если же они выберут протекционистов, то будут получать и высшую заработную плату.
Поверив на слово этим внушениям, рабочие должны будут придти к заключению, что охранительная система открывает возможность хозяину давать им все бОльшую и бОльшую плату; правда, они должны будут платить ему дороже за продукты; но хозяин снова повысит их заработную плату, за что со своей стороны, они будут отдавать ему часть этой разницы; без этого работу придется прекратить...
Стоит только немного подумать, чтобы убедиться, что для рабочего здесь все сводится к вопросу: какую сумму могу я заплатить моему хозяину, чтобы он нанимал меня? Или другими словами: насколько протекционизм уменьшает мою заработную плату против нормы, которая установилась бы сама собой при свободной торговле?
50. Повторим, мы ведем это рассуждение, принимая наш протекционизм за истину. На самом же деле, рабочие не получают ни малейшей части того налога, который фабриканты и заводчики собирают и с них, и со всех потребителей (см. §91). Но читатель видит, что даже исходя из положений протекционизма, получается тот же неизбежный вывод, что пошлины уменьшают, а не увеличивают заработную плату.
З. Рассмотрение вопроса о "конкуренции иностранных пролетариев"
51. Протекционисты говорят, что мы должны ограждать наших рабочих от конкуренции иностранных пролетариев (см. §99). Они воображают, что конкуренция возможна только между рабочими одной и той же промышленности; что, например, иностранный шерстопрядильщик конкурирует только с американскими шерстопрядильщиками. И чтобы оказать покровительство своим шерстопрядильщикам, они облагают пошлиной сукно, равно необходимое и производителям пшеницы, хлопка и других продуктов.
К чему это сводится? Больше ни к чему, как к созданию привилегированного класса людей: шерстопрядильщикам дается возможность свалить на плечи других производителей те убытки, которые могла им нанести конкуренция европейских пролетариев.
И. Исследование положения: "протекционизм возвышает уровень благосостояния"
52. Протекционисты наши непрестанно повторяют, что их система может облагодетельствовать народ и увеличить всеобщее богатство. Они уверяют, что Соединенные Штаты развились именно под охраной высоких пошлин и благодаря им. Они приводят статистические данные, доказывающие поразительный рост американского народа, и выводят заключение, что мы сделали большие успехи при существовании покровительства, чем могли бы сделать без него. Но как доказать подобный факт? Протекционисты упускают из виду, что нет логической возможности делать сравнение между тем, что есть, и тем, что могло бы быть при свободной торговле.
Один знакомый хотел однажды доказать мне, что мы тратим слишком много на содержание пожарной части в наших городах, и с этой целью приводил статистические данные, доказывающие, как незначительны убытки, причиняемые у нас пожарами. Я спросил его, имеет ли он какие-нибудь данные, указывающие на убытки, которые могли бы быть при несуществовании пожарной части? Только ведь путем сравнения однородных величин и возможно правильное освещение спорных вопросов. Излюбленная протекционистами частица "бы" ведь ровно ничего не доказывает.
53. Американцам достался обширный нетронутый континент. Настоящее поколение ведет экстенсивное хозяйство на громадных пространствах целинной почвы. Населения приходится у нас только 7 человек на кв. км., тогда как в Англии и Уэльсе до 192, в Бельгии – до 210, в Великобритании – до 124, в Германии – до 90, во Франции – до 72. Батман вычислил, что для поддержания здоровья семьи в лучших частях Англии крестьянину необходимо иметь от 2,5 до 3 десятин земли, а в худших от 4,5 до 22,5; разделяя же поровну на всю территорию Англии и Уэльса, выйдет только 3,5 десятины на семью. В Соединенных Штатах же такое разделение дает по 107 десятин на семью [*См.: Broderick. English Land and English Land-Lords. P. 194.].
Старые европейские народы дают нам и другой масштаб для сравнительного измерения нашего богатства. Они имеют густое население на территории, истощенной тысячелетней обработкой; мы имеем весьма редкое население и массу девственной почвы. Мы пользуемся прекрасным климатом; наши горы изобилуют углем и всевозможными металлами; у нас большое протяжение судоходных рек и озер; наши берега изрезаны глубокими заливами и некоторые из наших естественных гаваней справедливо считаются лучшими на земном шаре. Наше население обладает тоже высокими качествами, особенно для экономической и промышленной деятельности. Наука и искусство процветают у нас; наши государственные учреждения сильно способствуют развитию богатства [Автор намекает здесь на децентрализацию. Будь в Америке одно государство, а не 44 почти совершенно самостоятельных штатов, конечно, эта страна не могла бы сделать таких быстрых успехов. – Прим. переводчика, 1893 г.]. В сравнении с древними народами благосостояние наше очень велико.
И вот является законодательствующий протекционист и говорит, что все это пустяки, что не этим условиям обязаны мы нашим относительным благосостоянием, что оно создано его пошлинами.
54 (а). Прежде всего надо заметить, что мы главным образом опередили те только народы, таможенное законодательство которых ближе всего подходит к нашему. Напротив, сравнивая наше богатство с богатствами народов, успевших сбросить с себя оковы протекционизма, наше богатство далеко уже не окажется столь значительным.
Отсюда, раз только мы сравниваем однородные факты и находим наибольшую разницу в богатстве при наименьшей разнице в пошлинах и наименьшую разницу в богатстве при наибольшей разницы в пошлинах, мы имеем полное право заключить, что пошлины не создают народного богатства, что они только преграда, для устранения которой требуется большой запас энергии. Факты доказывают самым неопровержимым образом, что настоящий уровень нашего благосостояния есть результат того, чем наградила нас природа, минус то, что отнял у нас законодательствующий протекционист.
55 (б). Богатство росло в Америке и во время существования рабства, как растет и теперь, при существовании охранных пошлин, Следовательно, с одинаковым основанием можно приписывать развитие богатства и рабству, как приписывают его протекционизму.
56 (в). протекционисты записывают в свой credit все успехи науки и техники за последнее двадцатипятилетие только потому, что оказались бессильными сокрушить и уничтожить результаты этих успехов.
57 (г). Они утверждают, что увеличили наше богатство; но всякое богатство происходит от труда и капитала, примененных к земле. Народ работал и производил. Сборщик податей отбирал у него часть его заработка. Каково было употребление отобранных денег - безразлично; факт тот, что они отобраны и сборщик податей не имел права их не взять. Поэтому, каким бы богатством мы ни владели, какое бы богатство нам не показывали статистические цифры все-таки оно заключается в том, что мы произвели, за вычетом того, что взял с нас сборщик податей.
58 (д). Предположим, что наши законодатели составили себе идеал известного уровня благосостояния, желательного каждому американцу. Допустим, что они считали возможным содействовать осуществлению этого идеала путем своих тарифов. В таком случае нельзя не признать, что наши законодатели исполнили свой долг самым жалким образом,
Права, в сравнении с другими народами земного шара, уровень нашего благосостояния довольно высок. Но, если мы сравним его с тем, что было бы желательно, то придется признать, напротив, что этот уровень очень еще низок. Будь у законодателя та воображаемая власть, какую приписывают ему протекционисты, он поступил бы преступно, не предоставив нам гораздо большего благосостояния.
59 (е). Во время последней избирательной агитации для выбора президента Соединенных Штатов, ораторы из лагеря протекционистов говорили, что они имеют целью обеспечить народное богатство, предоставить каждому американцу хороший заработок, удобства жизни, довольство и т.д.
Я тоже этого желаю; мне также хотелось бы, чтобы все мои читатели были миллионерами и со всею искренностью я наделяю их этими пожеланиями. Но от этого в карманах их не окажется, к сожалению, ни одной лишней копейки. Законодатель наш не обладает бОльшей властью, чем я, для того, чтобы наделить граждан благосостоянием; в отличие от меня, он властен только облагать их податью.
60 (ж). Но раз наши законодатели решили поднять уровень нашего благосостояния, облагая нас податями, - ясно, что каждое судно, привозящее нам эмигрантов, привозит в то же время целую массу людей, благосостояние которых надо возвышать за счет тех же платимых нами налогов.
Один ирландец говорил, что ценою доллара нельзя купить в Америке столько предметов, сколько покупается за шиллинг в Ирландии [*Доллар, как известно, равен четырем шиллингам. – Прим. переводчика, 1893 г.]. В таком случае, заметили ему, отчего же вы не остались в Ирландии? Да потому, отвечал он, что я не мог там заработать этого шиллинга.
Рассказ поучителен, но он кончается там, где должен был начинаться. Вопрос в том, почему ирландец зарабатывает доллар, когда он поселяется в Америке? Протекционисты стараются уверить, что это происходит именно от пошлин, Но если так, то ведь выходит, что ирландец собирает дань с людей, живших в Америке до его приезда, и что поэтому он крайне зловредный гость.
На деле, однако, совсем не то: он зарабатывает доллар своим трудом и только благодаря труду богатство в нашей стране увеличивается. Единственный результат пошлины для ирландца-эмигранта заключается в низведении покупной цены заработанного им доллара до 70 центов всякий раз, когда он пытается приобрести обложенные пошлиной продукты.
61. Сведем теперь итоги. Мы видим, что если охранительные пошлины производят те последствия, какие, по мнению наших протекционистов, должны производить, то они приводят к результатам, не имеющим ничего общего с ожидавшимися: они уменьшают наше богатство, понижают средний уровень нашего благосостояния и тем самым сокращают среднюю продолжительность нашей жизни [ср. §30].
Вернуться на оглавление книги | Вернуться в начало Главы 2 | Вернуться на главную страницу
ГЛАВА III. ДОВОДЫ ПРОТИВ ПРОТЕКЦИОНИЗМА
62. До сих пор мы рассматривали наш протекционизм как философию народного богатства, принимаю за истину его собственные учения и наблюдая, приводят ли они к тем результатам, какие ему приписываются.
Мы нашли, что этот протекционизм не только не дает таких результатов, но ведет к обеднению страны и не достигает своей цели. Напротив, подобная оценка его методов и образа действия указала, что он неизбежно приводит к бесплодным затратам и потерям, так что сохранив веру в него, пришлось бы уверовать, что расточительность и бесплодные потери ведут к богатству.
Теперь я буду нападать на наш протекционизм в открытом поле. Если какое-либо учение, после беспристрастного анализа его доводов, оказывается основанным на ошибочном толковании фактов и ложных выводах, то оно становится опасным и является злом, которое надо исследовать и с которым надо бороться, чтобы противопоставить ему истину.
1). ПРОТЕКЦИОНИЗМ - ВРАГ ТОРГОВЛИ
А. Признаки выгодности торговли
63. Протекционизм логически вынужден смотреть на торговлю, как на вредное или по меньшей мере опасное дело. Наши протекционисты пробовали даже определить, когда торговля бывает полезна и когда вредна.
64. Говорят, что надо вести торговлю вдоль мередианов, а не по параллелям.
65. Говорят, что опасно торговать с государством, где заработная плата ниже, чем у нас. Если в Америке эта плата выше, нежели в Европе, то американский предприниматель может сказать: "я поставлен в менее благоприятные условия, чем мой иностранный конкурент, ибо он пользуется более дешевым трудом". Но и в таком случае и американский рабочий должен сказать: "я поставлен в более благоприятные условия, чем мой иностранный товарищ, потому что я получаю высшую плату". Если Конгресс вмешивается в дело и создает новое положение, при котором предприниматель может сказать: "мне теперь хорошо, я плачу меньше заработной платы, нежели прежде", то американский рабочий вправе будет сказать: "я поставлен теперь в худшие условия, чем прежде, ибо не получаю такой высокой платы, какую получал раньше".
Стало быть, пока созданное пошлиной повышение цены предметов потребления равно повышению заработной платы, рабочий не получает никакой выгоды: он, правда, получает больше денег, но должен и тратить их больше для содержания себя и своей семьи.
Что же касается до предпринимателя, то очевидно, что пошлины не принесут ему никакой пользы, если они имеют последствием повышение заработной платы; стремясь к их установлению, он сам себе объявляет войну.
66. Говорят далее, что опасно торговать с государствами, где заем денег обходится двумя процентами дешевле, чем у нас. Мы знаем, однако, что высота процента в атлантических штатах и в долине Миссисипи всегда разнилась на 2%; знаем также, что местности эти всегда обменивались продуктами своего труда совершенно свободно – и за всем тем долина Миссисипи из пустыни превратилась в страну, стоящую на высокой степени цивилизации и богатства.
67. Говорят, что выгоднее всего вести торговлю с народами, стоящими на низком уровне культуры.
Соединенные Штаты, как государство, не ведут торговых дел ни с каким "народом", кроме разве того случая, когда они покупают какую-нибудь территорию. Но Джон, живущий в Соединенных Штатах, ведет дело с Альваресом, живущим в какой-нибудь другой стране.
Если мне нужен каучук, я должен обратиться к дикарю, обитающему в лесах Южной Америки. Если мне нужно красное дерево, я должен обратиться к жителю Гондураса; за сахаром я обращаюсь на остров Кубу, за чаем - в Китай, за шелком и шампанским - во Францию, за бритвой – в Англию. Если я нуждаюсь в какой-либо вещи, я обращаюсь к тому, кто может доставить ее мне в наилучшем виде и за наименьшую цену, в обмен на мои продукты.
Возможно ли же с точностью определить, что такое "низшая культура" и имеет ли она больше значения, чем раса, язык, цвет кожи или религия лица, владеющего товарами, в которых я нуждаюсь?
68. Если бы в самом деле торговля должна была внушать опасения и подозрения, то нужно было бы установить правила, дающие возможность различать выгодные обмены от невыгодных. Но все попытки составить такие правила только и доказывают полную несостоятельность этого заблуждения.
Мы знаем, что даже первобытный человек, который в ледяную эпоху жил в пещерах, уже занимался торговлей. Первые дикие обитатели лесов протаптывали тропинки, по которым вступали между собой в торговые сношения и получали взаимные выгоды. Уже и тогда было дознано, что при помощи торговли можно удовлетворять наибольшее количество потребностей с наименьшим трудом и что торговля дает возможность пользоваться естественными богатствами других стран и результатами трудов наших ближних. Люди каменного периода разводили животных, улучшали дороги, изобретали повозки и лодки - и все это только в тех видах, чтобы распространить и облегчить торговлю. Глупость их была велика; они воображали, что в обменах есть обоюдная польза; несчастные не могли сообразить, что прежде всего им необходимо было составить охранительный тариф, затрудняющий всякие сношения.
Пусть в самом деле какой-нибудь социолог-протекционист разрешит - на какой ступени цивилизации торговля перестает быть выгодной и начинает нуждаться преградах и затруднениях?
Б. Несовпадение экономических единиц с политическими
69. Протекционисты говорят, что их система способствует цивилизации в пределах государства и увеличивает его могущество. Но факты говорят совсем другое (§136 и след.); факты говорят, что только при посредстве торговли цивилизация и распространилась по земному шару. Более цивилизованные народы, находясь в торговых сношениях с менее цивилизованными, передали им азбуку, понятие о счете, весе и мере, знакомство с астрономией, с разными орудиями и оружием, с чеканкой монеты, с обработкой металлов, кожи и шерсти и со всеми другими плодами знания и изобретательности, которые составляют основу нашего благосостояния.
С другой стороны, народы, которые замкнулись у себя дома (как Япония и Китай),представляют типы застывшей цивилизации и отсталого общественного строя. Лучшее доказательство, что национальная исключительность и уклонение от участия в международной торговле, объединяющей все человечество, не остаются безнаказанными, представляют собой китайцы. Этот способный народ всегда почти останавливался на полпути: он изобрел монету, но не пошел дальше медной; он изобрел порох, но не сумел делать огнестрельного оружия; он изобрел типографию, но не додумался до подвижного шрифта; он изобрел компас, но не посмел плавать в открытом океане.
70. Итак, фактами доказано, что торговля была главным двигателем цивилизации. Она никогда не стеснялась этнографическими границами и, по мере улучшения путей сообщения, постоянно вела человечество к более тесному единению на поприще удовлетворения самых разных потребностей.
Торговые сношения постепенно уничтожают народные предрассудки, ослабляют религиозную и племенную вражду, Зависть и недоверие между народами, поддерживаемое расстоянием и невежеством, не могут устоять при взаимном знакомстве и сближении. Ограничивать торговлю – значит задерживать этот благодетельный процесс, расчленять человечество на касты и группы, способствовать раздорам, ненависти и кровопролитиям.
71. Таково и воздействие нашего протекционизма, Протекционисты обыкновенно носятся с пресловутым своим "национализмом" и стараются доказать существование соотношений между преследуемым ими развитием национальных экономических сил и политическим могуществом народов. Но аргументация их падает сама собой при первом к ней прикосновении.
Они не указывают на то, на что могли бы указать, именно – что свободное развитие экономических сил на известном промышленном поприще образует экономические единицы. Сто лет тому назад такой единицей было английское графство. В настоящее же время, когда шерсть из Австралии, кожи из Южной Америки, хлопок из Алабамы, пшеница из Манитобы и мясо из Техаса доставляют рабочим из Манчестера и Шеффилда (а не будь преград, доставлялись бы рабочим Лауэля и Патерсона) – весь мир представляет из себя одну хозяйственную единицу. Протекционисты, защищающие национализм, должны были бы доказать, что Мэн и Техас входят в состав одной экономической единицы, а Мэн и Нью-Брунсвик – нет [*Эти две области граничат друг с другом, но первая находится в Соединенных Штатах, а вторая – в Канаде. – Прим переводчика, 1893 г.], или что Массачесетс и Миннесота принадлежит к одной экономической единице, тогда как Массачусетс и Манитоба - к разным.
Президент Джеферсон вздумал купить город Нью-Орлеан. Впоследствии оказалось, что в сущности он купил при этом всю западную половину долину Миссисипи [**Это страна, принадлежавшая Франции, была продана Соединенным Штатам Бонапартом в 1800 г. - Прим. переводчика, 1893 г.]. И вот, когда дело приняло такой оборот, протекционисты оказались вынуждеными признать, что Миссисипи и Иллинойс прекрасно могут богатеть, хотя их не разделяет никакая таможенная черта [***Наши протекционисты сделали недавно и последний шаг. Они стали требовать и внутренних таможен. Вот что говорит газета Inter Ocean, издаваемая в Чикаго: "Настоящая злополучная стачка рабочих в чугуноплавильных и железоделательных заводах, оторвавшая от работы до 100.000 человек, указывает на стремление государства организовать торговлю на таких началах, при которых отдельные штаты или отдельные местности нашего государства будут вынуждены требовать законодательства, которое бы охраняло их от низкой заработной платы и от естественных преимуществ других штатов".Как средство устранить зло, причиняемое нашей общегосударственной таможней, они не находят ничего другого, как предложить внутренние таможни. Такое предложение составляет крайний предел фанатизма и недомыслия протекционистов; но оно является вполне последовательным результатом их теории. – Прим. автора.]. Но если бы западная часть долины Миссисипи осталась во владении Франции, то те же протекционисты стали бы утверждать что свободная торговля между Иллинойсом и Миссури должна быть для них взаимно-разорительной.
Новая Шотландия (в Канаде) не присоединилась к восстанию 13 колоний, образовавших наше государство, и вследствие этого признают разорительным допускать свободный привоз к нам из Новой Шотландии каменного угля и картофеля. Если бы Новая Шотландия восстала вместе с нами, то считалось бы общим благодеянием торговать с нею так же свободно, как мы торгуем теперь с Мэном.
В 1812-1813 гг. мы пытались завоевать Канаду, но потерпели неудачу. Вследствие этого Канада облагает теперь наш уголь, керосин и пшеницу, а мы облагаем канадские лесные материалы, необходимые для нашей промышленности.
Ценою войны 1845 г. мы приобрели Техас. Теперь техасские продукты пропускаются к нам совершенно свободно; а мексиканские обложены высокими пошлинами.
Не есть ли все это чистое заблуждение и вредное упрямство, благодаря которым люди, гордящиеся своим умом, сами уменьшают свое благополучие?
72. Торговля полезна сама по себе. Она не нуждается ни в регламентации, ни в ограничениях, Нет ступени, на которой она представлялась бы опасной. Она полезна для всех, участвующих в ней, потому как скоро перестает быть таковой, немедленно прекращается сама собой, без всяких воздействий. Раз только известный обмен товаров не представляет выгод для покупателя и продавца, он просто не совершается.
II. ПРОТЕКЦИОНИЗМ – ВРАГ ВСЯКИХ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЙ
73. Японские города выстроены из легковоспламеняющихся материалов и вспыхнувший в них пожар редко прекращается до окончательного истребления всего города. В виду той пользы, какую могли бы оказывать пожарные паровые насосы, был сделан опыт ввести таковые в Японии; но японские плотники обратились к правительству с просьбой запретить ввоз их, так как с уменьшением пожаров должно пострадатьих ремесло.
74. Пример этот груб и густо окрашен, но он в точности выражает принципы протекционистов.
Сто лет назад графства Англии протестовали против снятия внутренней таможенной черты, разделявшей тогда это государство, потому что это открыло бы произведениям северных графств доступ на лондонский рынок, где южные графства пользовались монополией.
Таким же образом и в наше время, вслед за открытием Сен-Готарского туннеля, производители Южной Германии просили правительство установить более высокую пошлину на итальянские продукты и дать им возможность бороться с их дешевизной, произведенной прорытием туннеля [*В таком случае, очевидно, не стоило тратить 40 млн. руб. на прорытие этого туннеля, раз только пошлины уничтожили ту дешевизну, которая была создана этим улучшенным путем сообщения. – Прим. переводчика, 1893 г.]. В 1837 г. два парохода впервые совершили переезд через Атлантический океан и одновременно прибыли в Нью-Йорк, где по этому случаю было большое торжество. Глупые люди! Они радовались, как особой благодати, что человек одержал еще одну победу над природой и получил возможность удовлетворять свои потребности дешевле, чем прежде, Но уже в 1842 г. собрался в Нью-Йорке конгресс американских промышленников, высказавший за повышение таможенных пошлин, причем главным к тому поводом выставлялось, что пароходы удешевили перевозку иностранных продуктов в Америку. Другими словами, они требовали пошлин для противодействия падению цен, вызванному успехами морской техники.
А. Пошлины для удорожания перевозки
75. Не говоря о более отдаленном времени, за последние 25 лет мы сделали множество изобретений для облегчения торговых сношений и для удешевления перевозки товаров. Подводные кабели, паровые двигатели с тройным расширением, винтовые пароходы и проч. являются только усовершенствованными средствами для более полного удовлетворения потребностей обоих континентов путем взаимного обмена их произведений. Ученые журналы и ежедневная печать на каждом шагу восхваляют такое развитие, как явление, составляющее гордость и торжество нашего века, – и в то же время законодательные палаты обоих сторон Атлантического океана всячески стараются парализовать этот прогресс увеличением пошлин.
В Соединенных Штатах мы установили множество чудовищных пошлин на все необходимые нам предметы, получаемые из-за границы, чтобы препятствовать их привозу. Со своей стороны разные европейские государства облагают нашу пшеницу и мясо, чтобы задержать и их привоз; успехи техники соединяют нас, пошлины разъединяют.
Во Франции, например, земледельцы жалуются на американскую конкуренцию, происходящую не от дешевизны нашего труда, а от обилия у нас свободных земель и благоприятных климатических условий; они не хотят, чтобы другие французские труженики пользовались плодами нашей девственной почвы. Правительство уступает им и облагает пошлинами наше мясо и нашу пшеницу, Пошлина эта естественно возвышает цену хлеба в Париже, где сосредоточено многочисленное рабочее население; тогда правительство вынуждено назначить таксу на хлеб, чтобы удержать последний от чрезмерного повышения в цене! Грандиозные публичные сооружения заставили Париж заключить большие займы, потребовавшие тяжелых налогов. Эти налоги вытеснили население в предместья. И что же? Среди домовладельцев Парижа нашелся один, потребовавший установления налога на жителей предместий, чтобы таким образом заставить их вернуться в город и лишить их возможности ускользать от налога [Journal des Economistes, март 1885, с. 496.].
В той же Франции государство много лет давало субсидии торговому флоту. Когда в последнее время был возбужден вопрос о возобновлении таких субсидий, то сторонники их указывали, что флот, поддерживаемый за счет французских плательщиков податей, приносит огромную пользу, так как понижает фрахт на пшеницу и удешевляет ее. Противники субсидий, хотя справедливо заметили, что, напротив, торговый флот производит именно то самое зло, для борьбы с которым только что было потребовано повышение пошлин на пшеницу; но логика оказалась бессильной: плательщик податей сперва был обложен, чтобы удешевить пшеницу, а затем вторично обложен, чтобы удешевить ее!
76. Облагай Ивана, чтобы угодить Петру. Если Иван жалуется, обложи в его пользу Сидора, а если и Сидор жалуется, обложи в его пользу Петра. Если же засим кто-либо из них продолжает жаловаться, начинай ту же механику сначала и облагай их до тех пор, пока они все еще жалуются или просят что-нибудь. В этом и заключается вся государственная мудрость последней четверти XIX века.
77. Бисмарк пошел по той же дороге. Ему пришлось управлять народом, живущим на бедной почве и обремененным свыше сил военной организацией. Вследствие этого сильно развилась эмиграция. Желая остановить ее и обеспечить немецкому земледельцу большие выгоды, Бисмарк вводит покровительственные пошлины на американскую пшеницу, рожь и свинину. Но так как политика эта еще более отягчает жизнь потребителей и еще настойчивее вытесняет их из страны, то Бисмарк старается так или иначе приобрести для них колонии, на деньги тех же немецких земледельцев, интересы которых он только что отстаивал. И вот в последние 30 лет излишек населения уходит из Германии, не прося о помощи и не производя беспорядков.
78. Во Франции тоже возникла старая колониальная политика, с ее дифференцированными преимуществами и соответствующими ограничениями. Франция уже имеет Алжир, являющийся лучшим образцом колонии, которую держат только для того, чтобы иметь колонию, – и в парламенте этой страны не раз указывалось, что каждая французская семья, живущая теперь в Алжире, обходится французскому плательщику податей в 25.000 франков [*Парижский корреспондент в нью-йоркской Evening Post 9 февраля 1884 г.-- Прим. автора.].
79. Но всего хуже дело обстоит с сахаром. Давно уже протекционисты хвастают свекловичным сахаром, как торжеством своей системы. На европейском континенте огромные капиталы помещены теперь в свеклосахарную промышленность; но ей постоянно грозят дешевая доставка тростникового сахара и усовершенствования в способах его добывания. Газета Bradstreet's от 28 июня 1885 г. сообщила об изобретении в Берлине весьма важного улучшения в области обработки сахарного тростника. А между тем в Германия же додумалась и до системы, наглядно доказывающей, как трудно бывает убедить даже и умных людей, что им гораздо необходимее продукт производства, нежели само производство.
Известно, что свекловичный сахар обложен в Германии акцизом, который при вывозе сахара за границу возвращается в большем даже размере против уплоченного в действительности, что и составляет премию за вывоз, взимаемую с германского же плательщика податей. Вследствие этого немецкий свекловичный сахар появился не только в Англии, но даже на американских рынках, и в конечном результате получилось, что с одной стороны, фунт сахара, стоящего в Германии 9 центов, продается в Соединенных Штатах по 7, а в Англиии по 5 центов; а с другой – что в ту пору, как Англия довела потребление сахара до 67,5, а Соединенные Штаты - до 51 фунта на душу населения, в Германии потребление его не превышает 12 фунтов на душу [*Economist 1884, p. 15]. Выходит, другими словами, что немцы имеют свое свеклосхарное производство, а англичане имеют чужой, но дешевейший в Европе сахар. Казалось бы легко сообразить - что выгоднее? И однако за продолжателями дело не стало.
80. Едва только в Германии установлены были вывозные премии, как австрийские рафинадные заводчики вознегодовали на ту "монополию по снабжению англичан сахаром", какую устроила для себя Германия, и настойчиво стали домогаться и своего участия в этой монополии [*Венский корреспондент Economist'a писал 15 июня 18885 г.: "Представители сахарной промышленности обратились с ходатайством к министру финансов, требуя прежде всего установления вывозной премии, которая выдается во всех странах, производящих свекловичный сахар, и без которой они, по их словам, не могут существовать".– Прим. автора.]. Домогательства были уважены, и австрийские заводчики начали конкурировать с германскими на английских рынках. Тогда французские рафинеры в свою очередь сочли себя обиженными, и требования их об установлении премии за вывозимый сахар точно также получили удовлетворение. Затем и Соединенные Штаты не избегли общего увлечения этими премиями, в которых видели весьма важное поощрение к вывозу, а следовательно, и к производству рафинада.
81. Но вся эта история была бы существенно неполна, если бы мы не указали, как отнеслась к ней Англия. Английские рафинадные заводчики, желая избавиться от столь вредного для них дара иностранных плательщиков податей, подняли вопрос о необходимости специального налога на всякий премированный сахар: " Ведь это уже не свободная торговля, - говорили они, - это уже покровительство в обратную сторону; возможно бороться при одинаковых условиях, но нельзя соперничать с субсидируемой промышленностью". Сколь ни убедительными на первый взгляд представлялись эти доводы, но зоркое и расчетливое английское правительство не пошло в ловушку. Оно предприняло подробное исследование всех замешанных в деле интересов; произвело основательный и вполне достойный просвещенного правительства пересмотр всего вопроса и решительно отвергло претензию своих рафинеров, как только выяснилось, что потребители премируемого на континенте сахара выигрывают гораздо больше, чем сколько уплачивается рабочим на всех английских рафинадных заводах.
Исследование показало сверх того, что в окрестностях Лондона ежегодно занято 6000 рабочих переработкой 45 000 тонн сахара в варенья и конфеты; что в Шотландии для таких же производств существует 80 заведений, дающих заработок более 4000 рабочих и потребляющих 35000 тонн сахара; что во всем Соединенном Королевстве эти отрасли производства переделывают ежегодно 100000 тонн сахара и занимают 12000 рабочих, или втрое больше, чем собственно рафинадные заводы; что в последние 20 лет конфетное производство в одной Шотландии учетверилось и возникло производство пастил и мармелада; что сахар-рафинад служит кроме того одним из главных материалов при производстве бисквитов и фруктовых вод и что 50000 тонн его потребляется ежегодно при пивоварении и винокурении.
Взятые в совокупности, все эти факты и продиктовали решение, по поводу которого Economist пришел к такому заключению: "Может, конечно, случиться, – пишет он, – что прибыль, которую мы извлекаем из сахарной премии теперь, будет продолжаться недолго, так как здравый смысл не может допустить, чтобы другие народы продолжали облагать себя ежегодной податью в несколько миллионов, единственно ради снабжения нас таким сахаром, цена которого ниже стоимости производства; но с другой стороны, почему же англичанам и не пользоваться этими щедротами, раз они даются им добровольно?" [*Economist 1884, p. 1052.]
82. Не следует ли при этом упускать из вида, что если бы английское правительство удовлетворило рафинадных заводчиков, не войдя в подробное рассмотрение дела, то все упомянутые выше мелкие производства, имеющие в сложности очень важное значение, были бы уничтожены, а через 10 лет и совсем забыты. Подобные примеры делают понятным, каким образом и наш тариф истребил многие производства, о которых память настолько уже исчезла, что упоминанием их нельзя уже пользоваться теперь даже для примера. Несомненно, что производства эти могли бы воскреснуть при отмене некоторых пошлин.
83. По нашу сторону Атлантического океана были также сделаны попытки втянуть нас в дальнейшую сахарную борьбу, посредством включения Кубы и вестиндских островов в нашу таможенную черту. Тогда производители сахара положили бы себе в карман те 25 млн., которое американское казначейство получает от пошлин на сахар [*Жители Кубы тогда могли бы продавать сахар в Соединенных Штатах по той же цене, как и прежде, но не уплачивая ввозной пошлины, которая оставалась бы, таким образом, в их пользу. – Прим. переводчика, 1893 г.]. Эти 25 миллионов пришлось бы наверстать каким-нибудь другим налогом и обирание одних американцев в пользу других получило бы дальнейшее развитие.
Следует заметить, что в этом случае наши протекционисты готовы были без малейшего сожаления пожертвовать сахарной промышленностью Луизианы, ради которой целые 25 лет мы тщательно устраняли всех иностранных конкурентов, лишь бы обеспечить ей наш рынок. Как только цель эта была достигнута, мы считали уже расширение рынков вопросом жизни и смерти. И вот нам говорят теперь, что американский народ должен платить теперь новые налоги для того, чтобы его снабжала сахаром не одна Луизиана, но еще и Куба и вестиндские острова.
В последней сессии Конгресса сенатор Камерон предложил возвращать пошлину со всех сырых материалов при вывозе их в обработанном виде [*Это и называется drawback. – Прим. переводчика, 1893 г.]. По этому плану американский фабрикант будет нести различные издержки производства, смотря по тому, работает ли он для внутреннего или для иностранного рынка, так как в последнем случае издержки производства для него будут меньше. Уже и теперь большая часть вывоза мануфактурных произведений, которым у нас так гордятся, состоит из предметов, продаваемых за границей дешевле, чем дома. Одобрение же камероновской меры обратило бы эту убыточную ненормальность в систему и мы должны были бы одарять иностранцев еще щедрее.
84. Но вернемся к сахару, Наш трактат с Сандвичевыми островами привел к ненормальным и вредным последствиям а тихоокеанском побережье. Новая Зеландия стала тоже выдавать вывозные премии. Зараза этой ненормальности все больше и больше распространяется.
85. Для чего же все это делается? Прежде всего надо припомнить, что это производство возникло вследствие безграничного деспотизма Наполеона I.
Он затеял во что бы то ни стало победить Англию. Он помышлял уже о десанте, но флот, который должен был высадить его, был уничтожен англичанами. Тогда Бонапарт вздумал разорить Англию прекращением ее торговли. Тростниковый сахар перестали привозить из тропических стран и цены его дошли во Франции до 1 руб. 60 коп. за фунт. Тогда-то и возникло свеклосахарное производство.
По окончании наполеоновских войн привоз тростникового сахара возобновился; но так как в то время уже большие капиталы были помещены в свеклосахарные заводы, то для спасения их была установлена высокая пошлина на тростниковый сахар, имевшая целью поднять цену его до стоимости свекловичного, выделка которого в силу естественных условий обходилась несравненно дороже. Это повело к помещению новых капиталов в свеклосахарное производство, а затем и к дальнейшим претензиям на покровительство, в виду которых 75-летние заботы об этой отрасли производства составляют истинное мучение для министров финансов.
Сахар добывается главным образом из свеклы и тростника; но тростник содержит гораздо больше сахара нежели свекла. До последнего времени, однако, производство свекловичного сахара совершенствовалось быстрее, нежели производство тростникового, а затем и рафинирование его обзавелось собственными интересами.
В конце концов и сложилась такая постановка дела: если страна обладает колониями, производящими тростниковый сахар и нуждающимися в охране против других колоний; если она имеет кроме того свою свеклосахарную промышленность и свои рафинадные заводы, точно также нуждающиеся в охране против конкурентов-соседей; если она стремится примирить эти взаимно противоположные интересы, невзирая на изменения в способах производства, в перевозке и в обложениях сахара; если казна этой страны нуждается в доходе от сахара, а правительство желает пользоваться колониальной торговлей в видах развития судоходства; и если, наконец, государство заключило два-три торговых договора, в которых сахар занял видное место, - то министру финансов этой страны поставлена задача, отнюдь не более легкая, чем задача фокусника ехать сразу на нескольких лошадях, жонглируя несколькими шарами. Сахар поэтому и является продуктом, на котором всего нагляднее обнаруживаются воздействие всемирной торговли и последствия новейших изобретений. Нигде как здесь не отражается с такой яркостью вся несостоятельность старинных покровительственных и антикоммерческих заблуждений.
В Торговые договоры для завоевания иностранных рынков
86. Обращаясь еще раз к нашему собственному положению, мы замечаем подъем политики торговых договоров в 1883-1884 гг. и так называемую "твердую внешнюю политику". В течение многих лет "национальная политика" означала для нас "обеспечение отечественного рынка". Крайности этой политики довели нас до изолирования и самоубийственного устранения от сферы мировых интересов.
Смею заявить, что я говорю это не из симпатии к неясным гуманитарным теориям или к космополитическим тенденциям. Мне думается, что местные группировки могут иметь большое значение и приносить очевидную пользу, если представляют собой хорошо организованные подразделения человеческих рас, если образуются свободно и если взаимные отношения развиваются естественно.
Но вдруг является спрос на "национальную политику", суть которой в том, чтобы при помощи дипломатии или войны выйти из изолированного положения, созданного нашими же пошлинами. Стремясь достигнуть такого результата, наши государственные люди желают, однако, ограничить нашу деятельность только западным полушарием. Недавно мы отказались принять участие в договоре об организации торговли в Конго, хотя, несомненно, придет время, когда мы найдем полезным завязать сношения и с этой страной.
Желая дать нам возможность производить внешнюю торговлю, наши государственные люди не хотят дозволить нам производить ее там, где она была бы для нас прибыльнее. Они хотят заранее предуказать нам рамки. Они обложили нас пошлинами с целью запереть нас дома. Это убило наш извозный промысел, ибо раз мы отказались от внешней торговли, коммерческий флот стал нам не нужен. Затем погибло и кораблестроение, ибо если нечего возить, то незачем и строить корабли (§101). Затем пришел в упадок и военный флот, потому что не имея надобности защищать коммерческие суда, он сделался излишним. Затем мы потеряли всякий интерес к прорытию Панамского канала, ибо раз мы отказались от международной торговли, значительно умалилась и самая потребность в нем. Наконец, вследствие крайнего ограничения внешних сношений, наши дипломаты получили значение людей, ничего не делающих и даром получающих крупные оклады.
87. Теперь выступает "национальная политика", но не в силу необходимости, а просто как модная трескучая фраза, нечто в роде политического мыльного пузыря. Мы стараемся побудить нашу дипломатию к заключению торговых договоров и принятию участия в иностранных распрях. Нет сомнения, что в скором времени это приведет к необходимости завести флот. В сущности, наша пресловутая "американская политика" есть та же старая, давно отброшенная политика XVIII века, политика Джона Буля, заставившая некогда Англию содержать огромную армию и флот, сделать громадные долги, наложить высокие пошлины и вести целый ряд мелких войн.
Отсюда ясно, что последовательно нас будут все больше и больше облагать, то для покрытия расходов по сооружению и содержанию флота, то для платежей за каналы, по которым будут проходить наши суда, то для выдачи им разных субсидий, то для снабжения наших кораблей грузом (§83).
88. Уже сейчас вся торговля западной Индии, Мексики, Центральной и Южной Америки были бы в наших руках, если бы мы сами не становились ей поперек дороги и дали ей широкую возможность развиваться. В силу географических и экономических условий, торговля эта целиком принадлежала бы нам уже с 1825 г., если бы мы только устранили все искусственно поставленные ей преграды.
Вместо того, и именно для устранения этих преград, мы предлагаем обложить себя еще большими пошлинами! Снимите эти пошлины с торговцев, допустите возможно свободный и беспрепятственный обмен – и несомненно сам собой воскреснет и извозный промысел. Имея товары, мы неизбежно будем строить корабли или покупать их для перевозки этих товаров. Раз же только мы обзавелись купеческими судами, мы обязательно заведем и подходящий флот, начнем устраивать каналы, как строятся они и теперь за свой риск частными компаниями. Наконец, оживив наши внешние сношения, мы не замедлим изучить их и выработать тип мирной и торговой, чисто демократической дипломатии.
89. Такова философия нашего протекционизма: мы смотрим со страхом и ужасом на то, что могло достаться нам даром и целиком в силу естественного развития торговли и технических усовершенствований. Лишившись общего блага, мы стараемся путем страшных усилий и сложных дипломатических махинаций возвратить себе хоть крошечную частичку свободной торговли. Раз этот результат достигается с большими усилиями, нам кажется, что он приносит особенную пользу. Таково основное заблуждение всех торговых договоров.
Все прения в Вашингтонском конгрессе 1885 г. можно упрекнуть в одном – установили ли члены его какое-либо мерило для определения того, что выгодно дать и взять при заключении торгового договора? Известно, что такого мерила не оказалось. Поколение наших протекционистов, уничтожив основные понятия о том, что такое торговля (§§125 и 139) и откуда проистекают ее выгоды, возбудило недоверие к торговле (§63).
Вследствие того, когда наши государственные люди стали сравнивать, что мы получим
по договорам и что отдадим, то принялись измерять эти величины совершенно посторонними
соображениями. Едва ли нашлось хоть двое, руководствовавшихся одинаковой точкой
зрения. Некоторые находили, что таким мерилом должна служить цифра населения
договаривающихся сторон. Другие полагали, что мерилом сравнения следует признать
количество ввоза и вывоза. Наконец, третьи думали, что наилучшим мерилом будет
сумма потерь в таможенном доходе, приносимая договаривающимися сторонами
в жертву соглашению. И с первого взгляда очевидно, что если кто захочет оценить
выгоду или невыгоду данного торгового договора на основании этих соображений,
тот сразу убедится в полной их несостоятельности. Наибольшая польза для обеих
сторон получилась бы при полной свободе торговли, которой сами договаривающиеся
стороны обыкновенно требуют от других для себя, но только для себя. Если к этому
встречается более или менее препятствий, то всего лучше, во избежание зла, как
можно скорее устранить их. Если затем хоть одна из сторон понизит свои пошлины,
то уже и это будет значительным шагом вперед. Но ведь ни одно государство не
нуждается в чьем бы то ни было соизволении на понижение своих собственных пошлин
[*Поучительной иллюстрацией к вышесказанному может служить напечатанный отчет
"южно-американской комиссии". Отчет гласит: "Второе предложение
содержит идею такого торгового договора между двумя странами, по которому специальные
произведения каждой, перевозимые под флагом договаривающихся сторон, допускаются
к ввозу беспошлинно. Предложение это не было принято благоприятно президентом
Санта-Мария, так как он не был расположен вообще заключать подобные договоры.
Народ его пользовался свободой продавать свое там, где цена стояла выше и покупать
чужие товары там, где они дешевле. По его мнению, торговые договоры нисколько
не способствуют процветанию торговли; его страна (Чили) не нуждается в особых
поощрениях и не оказывает их другим народам, твердо веруя, что торговля лучше
всего регулируется сама собою и что нет надобности искусственно направлять ее
в ту или иную сторону. Что касается до Соединенных Штатов,
то торговля их с Чили весьма незначительна, потому что продукты этих двух стран
почти тождественны. Чили производит очень мало того, в чем нуждаемся мы, американцы,
и хотя масса произведений Соединенных Штатов необходима для Чили, но купцам
этой страны не воспрещается торговать там, где торговля дает им наибольшие выгоды.
На предложение о том, чтобы пониженной пошлиной на предметы первой необходимости
пользовались только товары, перевозимые на чилийских или американских судах,
он сказал, что Чили не нуждается в подобных мерах, так как ее порты открыты
одинаково для судов всего мира и никто не должен пользоваться в них особыми
преимуществами. (№1 Times July 3. 18885).
Если признать это прекрасным образцом политического и экономического благоразумия,
господствующего на том конце Америки, то остается пожалеть, что наши члены "комиссии"
не стояли на высоте призвания; их можно уподобить тем невежественным миссионерам,
которые внезапно очутились в духовной семинарии. Мы бы хорошо сделали, если
бы послали туда весь наш Конгресс.-- Прим].
90. Таким образом, наш протекционизм объявляет войну всякому техническому усовершенствованию; он пригоден единственно только для уничтожения плодов этих усовершенствований, которыми мы так гордимся. Со временем, однако, усовершенствования достигают таких размеров, что протекционизм не в силах противостоять им. Тогда он изменяет тактику и старается регулировать прогресс путем дипломатии и войны. Чем крупнее и могущественнее технические усовершенствования, чем больше их значение для всемирного рынка, тем энергичнее со всех сторон усилия восстановить покровительственную систему и расширить ее.
Несомненно, что технические улучшения причиняют иногда страдания и потери; отметим, например, случай, когда машины впервые заменяют труд человека и ставят его в затруднительное положение. В таких случаях, однако, ему советуют обыкновенно терпеливо переносить это положение, в надежде на лучшее будущее, и совершенно верно, что в конце концов положение его улучшается. Но почему же не обращаются таким же советом и к протежируемым производителям?
3). ОХРАНИТЕЛЬНЫЕ ПОШЛИНЫ И ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА
91. В странах, где есть классы населения, не имеющие ни земли, ни капитала, размер заработной платы определяется предложением рабочих рук и спросом на них. Спрос на рабочие руки измеряется имеющимся в наличии капиталом для оплаты за работу, точно так, как и спрос на какой-либо данный товар измеряется количеством других товаров, предлагаемых в обмен на него. "Когда два работника, - говорил Кобден, - гоняются за одним хозяином, поденная плата понижается; когда же наоборот два хозяина гоняются за одним рабочим, поденная плата возвышается".
А. В Соединенных штатах нет "рабочего класса" в истинном смысле слова
92. Соединенные Штаты не имеют еще до сих пор настоящего рабочего пролетариата, потому что в них нет класса людей, которые не имеют земли или не могут ее приобрести. С другой стороны, постоянно возрастающая дешевизна переезда в Америку, Австралию и в Африку уменьшает число пролетариев в Западной Европе. Это и есть главная причина влияния рабочего класса и распространения демократических начал, приписываемых обыкновенно метафизическим, сентиментальным и политическим стремлениям.
Человек без капитала и земли может жить изо в день, только получая вознаграждение за свой труд. Такой класс вырабатывается в старых государствах, среди густого населения, где он не имеет ни сбережений, ни каких-либо других источников заработка.
В новой стране такого класса нет. Земли имеется сколько угодно, было бы только желание приобрести ее. При преобладающей у нас системе сельского хозяйства, необходимы весьма незначительный капитал и весьма слабое разделение труда. Поэтому даже тот, кто обладает лишь грубой мускульной силой, может приобрести у нас землю и извлекать из нее обильный запас предметов первой необходимости для прокормления себя и своей семьи.
Если переезд из старых населенных центров в новые земли удешевлен до такой степени, что даже беднейший люд может переселяться, то обилие свободных земель в новых странах непременно повлияет и на поденную плату в старых. Таково именно современное положение вещей.
93. Слабость настоящего пролетария происходит от того, что он не имеет возможности освободиться от необходимости продавать свою мускульную силу. Ясно, что чем разнообразнее занятия, на которые человек способен, тем лучше он может обставить свою жизнь. Главное преимущество образования в том и состоит, что оно открывает более многочисленные карьеры. У нас люди без капитала имеют ресурс в земле и этот ресурс легко доступен всем. Нет даже необходимости, чтобы все пользовались землею. Всякий, кто начинает пахать, очищает место позади себя и, уменьшая предложение труда, способствует увеличению благосостояния рабочего класса. Таким образом, рабочий, имея перед собой другую выгодную карьеру, требует большого вознаграждения за самый простой и грубый мускульный труд. Такова причина высоты заработной платы в новых странах.
94. История первых годов колонизации Новой Англии ярко освещает эти экономические истины. Winthrop рассказывает, что в XVII столетии, когда возник большой спрос на разных мастеров для постройки домов и для других потребностей, законодательный совет Массачусетса вздумал установить обязательную таксу поденной платы этим мастеровым. Последние, однако, соглашались заниматься своим ремеслом лишь до тех пор, пока оно вознаграждало их столько же, сколько земледелие, если не лучше.В противном случае мастеровые приобретали землю и занимались фермерством. Законодательный совет желал положить этому конец, посредством обязательной таксы. Но единственным последствием ее было то, что мастеровые ушли на запад, в долину Коннектикута, и такса осталась мертвой буквой.
Такое же соотношение между прибылью от земли и заработком от ремесла удержалось и доселе.
95. В 1884 г. была сделана попытка объединить западные и восточные ассоциации рабочих на железоделательных заводах, чтобы общими силами добиться повышения заработной платы в этой промышленности. Объединение не могло состояться, потому что восточные и западные ассоциации никогда не имели заработной платы одинакового размера. Западные ассоциации, действуя в местностях, где предложение рабочих рук гораздо слабее, пользовались и более высокими заработками.
Здесь не мешает забежать несколько вперед и отметить, что разница в заработной плате не мешала успехам промышленности в бассейне Миссисипи и не отняла у ней возможности конкурировать на межгосударственном рынке [*Для этого-то Inter-Ocean и предложил средство, указанное в примечании к §71].
Этот факт имеет первостепенное значение для опровержения одно из наиболее распространенных доводов протекционизма. Сторонники его говорят, что промышленность не может возникнуть в стране, где заработная плата выше, чем в другой. На деле, однако, это мнение оказывается лишенным всякого основания. Рабочие на фермах в Айове получают втрое более, нежели сельские рабочие в Англии, и за всем тем произведения первых выдерживают издержки провоза на 5.000 миль и вытесняют произведения последних.
Заработная плата только один фактор и часто далеко не самый главный в издержках производства; она играет не большую роль и в цене продуктов. Я знаю, что с этим мнением едва ли согласятся люди, придерживающиеся средневековых взглядов на политическую экономию; но оно прямо вытекает из той истины, что "положенный в дело труд не имеет никакого воздействия на цену". Эта истина составляет краеугольный камень здравой политической экономии. Размер заработной платы, как и цена всякого товара, определяется только спросом и предложением.
Если одна отрасль производства приносит меньше прибыли, нежели другая, то капиталы обращаются из первой во вторую; но заработная плата в обоих случаях остается средней рыночной ценой, определяемой только спросом и предложением труда. Предприниматели, нуждающиеся в людях, должны платить эту цену безразлично, получают ли прибыль или терпят убыток.
96. Приведенные факты и экономические истины ясно показывают, при каких условиях заработная плата повышается или понижается и совершенно разбивают уверение протекционистов, будто их система увеличивает ее.
Заработная плата увеличивается не произвольно; она не может быть повышена или понижена по прихоти людей; она зависит от основных экономических законов. Если бы это было не так, то чем же объяснить падение заработной платы на 10-40 процентов за последние 18 месяцев и притом в наиболее охраняемых законом промыслах (§26)? Отчего же плата эта стоит выше в производствах, наименее охраняемых или даже вовсе неохраняемых тарифом, как, например, в строительном промысле? Недавно в Нью-Йорке произошла стачка каменщиков с целью добиться платы в 3 долл. за девятичасовой труд. Разве их претензии находились в каком-либо соотношении с тарифом?
Наконец, отчего же тариф не предупреждает падение заработной платы, раз только обладает способностью возвышать ее? Ведь именно теперь и время бы ему придти на помощь рабочим, если он может поддержать стоимость труда. В том-то и сила, что когда заработная плата на рынке стояла высоко и в содействии тарифа не было никакой надобности, тогда утверждали, что он творит чудеса; теперь же, когда эта плата понизилась и тариф должен бы сотворить чудо, он оказывается совершенно бессильным.
97. Заработная плата есть капитал. Если я обещаю уплатить рабочему вознаграждение, я должен добыть где-нибудь капитал, чтобы выполнить свое обещание. Если тариф принуждает меня уплатить больше, чем я сколько я заплатил бы без него, то откуда я возьму этот излишек?
Заработная плата есть для работника средство к существованию, средство получить пищу, одежду, помещение, отпление, освещение, домашнее обзаведение и проч. Если охранительный тариф дает работнику возможность получить за 10-чаовой труд более предметов потребления, чем без него, то откуда возьмется этот излишек?
Ничто, кроме труда не в состоянии произвести пищу, одежду и проч. Ведь возможно одно из двух: или пошлины могут создать излишки из ничего, или они должны отнять эти излишки от тех, которые их произвели, чтобы передать их другим. Принимая же во внимание весь рабочий класс, мы найдем, что пошлины не только не могут возвысить заработную плату, но силою вещей понижают ее, причиняя потери и обеднение.
98. Если пошлины должны повышать заработную плату, то их следует взимать не с товаров, а с людей. Пусть товаров будет много, а людей мало, – тогда средняя заработная плата будет высока, потому что предложение рабочих рук будет слабо, а спрос на них велик. Если же мы будем облагать товары, а не людей, то предложение рабочих рук сделается велико, а спрос на них ограничен и заработная плата понизится.
Отсюда ясно, в силу каких побуждений предприниматели так усердствуют в пользу охранительных тарифов. Является очевидной непоследовательностью и самой грубой насмешкой, когда они уверяют рабочих, что тариф возвышает заработную плату, а затем идут к министру финансов и заявляют ему, что им нужны охранительные пошлины вследствие дороговизны рабочих рук.
Мы видели, что высокая заработная плата американских рабочих обусловлена причинами, нисколько не зависящими от воли законодателей и всецело лежащими в экономической обстановке страны. Но высокая заработная плата не согласуется с интересами нанимателей рабочих и с их точки зрения благоприятное положение рабочих оказывается большим злом.
99. Выражение "нищий рабочий" (pauper labor) имело значение в первой половине текущего столетия в Англии, когда покровители промышленности выселили из богаделен все молодое поколение, населявшее их, и отправили его к хозяевам новых хлопчатобумажных мануфактур с условием, чтобы последние обучили их ремеслу и давали им известную плату. Конечно, эта мера была для них ужасным злом; но она была только временной и уже в следующем поколении дети нищих рабочих сделались самостоятельными рабочими; принятая мера отпала сама собой и в настоящее время "pauper labor" изображает пустой звук.
100. Промышленники наши больше всего боятся соперничества тех фабрик в Америке, которые могут платить высокую поденную плату, благодаря чему эта плата и держится на высоком уровне. Такие отрасли производства не только привлекают рабочих, но доставляют им и другое благо. Если рабочий не имеет другого поприща заработать больше, чем зарабатывает, то бесполезно с его стороны и запрашивать более. Причина, почему он спрашивает и получает более, именно в том, что он знает, где можно заработать больше, если в повышении платы ему отказывают. Мы уже видели, что регулятором всего экономического нашего строя служит возможность приобрести кусок земли и обрабатывать его. Но разве только наш таможенный тариф заставляет земледельца отдавать больше своих продуктов в обмен на необходимые ему фабрикаты, он неизбежно ухудшает его положение и уменьшает его покупную силу.
101. Раньше я уже пояснил (§32), что охраняемые тарифом промышленники берут дань друг с друга и платят ее друг другу. Если одна группа промышленников имеет заработок, то она получает ее с другой; но группу обираемых таким способом американцев могут составить только те, которые не пользуются и не могут пользоваться таможенным покровительством.
В Англии в прежнее время такую группу составляли фабриканты и заводчики, платившие хлебные пошлины в пользу крупных землевладельцев [*В Англии земельная собственность находилась почти вся в руках лордов. Англичане не могли не видеть противоположности интересов этой немногочисленной касты с интересами всего народа. Поэтому пошлины на хлеб были весьма непопулярны. Лорды, со своей стороны, поняли, что слишком рискуют, желая их сохранить и согласились на их отмену. Ввиду такой реформы, лорды не имели уже никакого интереса покровительствовать другим отраслям производства и таможенные пошлины были отменены в Англии на все иностранные товары, за исключением немногих (см. Прим. к §12), оплачивающих в таможне фискальные только сборы. – Прим. переводчика, 1893 г.].
В Соединенных Штатах - совсем иное; мы облагаем земледелие и торговлю в пользу фабричной промышленности. Нет надобности повторять, как подавлены этим налогом наши торговля, судостроение и извозный промысел (§86). Бремя протекционизма одинаково уменьшает и доходы земледельцев, и доходы купцов, уменьшая и самую привлекательность этих занятий; а попутно равным образом понижает оно и заработки всякого другого ремесла, доступного нашим рабочим. Мало того, протекционизм, ослабляя у нас самую конкуренцию между мануфактурой и другими видами промышленности, тем самым отнимает у рабочих те блага, которыми наделила их природа, так как открывает предпринимателям полную возможность давать своим рабочим меньшую плату.
Ясно, что таможенные пошлины оказываются у нас той же старинной барщиной: они заставляет человека бесплатно работать известное число дней для других. Отнимая же у рабочего часть его заработков, они не могут не понижать и уровня его благосостояния; а понижение этого уровня неминуемо влечет за собой и дальнейший упадок заработной платы.
В. Неумелое отношение к статистическим данным
102. Кто основательно изучил статистику, тот, наверное, относится к ней с меньшим доверием, чем простой смертный. Бухгалтеры говорят, что цифры никогда не лгут; но часто они рассказывают препотешные сказки. Таким же образом и статистика никогда не лжет, но для непосвященных в тайны ее языка выкидывает нередко удивительные штуки. Простодушный читатель, видя целые страницы цифр, никак не может отрешиться от мысли, что они должны что-нибудь доказывать; на деле же эти цифры очень часто ничего не доказывают.
Все убеждены, что каждый человек может понимать статистику и пользоваться ею; на деле же требуется высокая степень ума и специальных знаний для выяснения всех тех обстоятельств, при которых собраны были статистические данные, и для определения их истинного значения; требуется особенная осторожность при пользовании ими. В доказательство можно привести, как пример, данные о народном богатстве, которыми большинство пользуется с точки зрения абсолютной, тогда как они пригодны только для сравнения. Очень часто притом нельзя отыскать второго термина для сравнения, почему и первый теряет всякое значение (см. §52).
103. В 1884 г. при обсуждении таможенного тарифа, комиссия, избранная американским Конгрессом, хотела вывести задельную плату рабочих в сталелитейной промышленности, начиная с обработки руды. Затем комиссия занялась железнодорожным делом и, желая выяснить, в какой пропорции заработная плата входит в стоимость продукта, снова подвела итог этой платы с самых первых стадий производства. Комиссия поступила таким же образом для всех других отраслей железоделательной промышленности и пренаивно складывала одну и ту же заработную плату шесть или восемь раз.
104. Сравнительная статистика заработной платы обыкновенно не имеет никакого значения [*Я исключаю при этом исследования Carrol'я Wright'a; но последний сам достаточно оттенил неважное значение их.], так как прежде всего неизвестно кем, каким способом и при каких условиях она составлена; а затем неизвестно насколько полны данные, какое пространство и время обнимают они. Весьма редко в этих данных выясняются классификации рабочих, степень развития механических приспособлений, местные обстоятельства, различные для каждого города и завода.
Охраняемые промышленники очень охотно показывают, какую они дают плату рабочим поденно или понедельно; но это не имеет никакого значения, Статистика может принести пользу только в том случае, когда заработная плата сравнивается с ценностью предметов потребления. Но даже и такое сравнение не имело бы еще того решающего значения, какое обыкновенно приписывается даже голым цифрам заработной платы.
Кроме того собирание их, по самой природе вещей, сопряжено с большими затруднениями. Если обращаются к заводчикам, то затрагивают их частные интересы; а им нет расчета давать верные ответы. Если исследование обнимает длинный период времени, то приходится рыться в конторских книгах, а это требует много труда и времени. Сами они делают это неохотно; необходимо поручить книги посторонним людям, а на это они не всегда соглашаются.
Если же отбираются показания у самих рабочих, то труд становится до крайности кропотливым, а в конечном результате, получаются самые разноречивые и самые неопределенные знания.
Можно ли ожидать от консулов Соединенных Штатов добросовестного и точного соблюдения подобного труда, раз они не обладают достаточными специальными знаниями для удовлетворительного выполнения столь сложной и трудной задачи?
105. Бесспорно, что у нас заработная плата выше, чем в Европе, и что чем ниже специальность, тем больше разницы. Последняя достигает максимума для простых чернорабочих, тогда как для более специального труда разница уменьшается. Сравнивая же, например, Америку и Англию по отношению к инженерам-механикам, одаренным в высокой степени творческим духом и опытностью, мы видим, что разница платы обратная.
Наши переселенцы лучше всего доказывают истину этих фактов: они состоят главным образом из земледельцев и чернорабочих. Мастеровых сравнительно немного и если бы при составлении переселенческих списков принимались не только личные показания, но и удостоверения английских и немецких заводов, то мастеровых оказалось бы чрезвычайно мало. Инженеры часто переселяются из Германии в Англию, но очень редко в Соединенные Штаты; а если и появляются, то по специальным контрактам и на короткое время. Каждая страна, не взирая на налоги и разные ухищрения, привлекает тот класс людей, для которого промышленные условия ее представляют наибольшие выгоды. Тариф может только отнимать у людей часть преимуществ, существующих при известных благоприятных обстоятельствах.
106. Но дать нашему протекционизму дурную кличку не значит еще признать расчеты с ним поконченными. Я утверждаю, что этот протекционизм есть тот же социализм, потому что так оно есть на самом деле. Социализм есть средство избавиться, при содействии государства, от того напряжения сил, от тех лишений, которые созданы борьбой за существование. А так как государство всегда было, есть и будет группою каких-нибудь людей, то социализм оказывается ничем иным как средством заставить одних членов этой группы нести заступно за других всю тяжесть борьбы за существование.
107. Охраняемые нами производители желают избавиться от неудобств конкуренции; они хотят, чтобы силою тарифа им была обеспечена прибыль на счет их сограждан. Если это еще не социализм, то значит социализма вовсе нет. Если предприниматель требует от закона обеспеченной прибыли, то почему же в свой черед и рабочим не потребовать обеспечивающей их заработной платы? Если нас облагают для доставления прибыли предпринимателям, отчего бы точно также не обложить нас и для избавления рабочих от разных лишений? На такой почве можно развить систему, заставляющую каждого работать в пользу другого, до чудовищных размеров, так как в настоящее время она далеко несовершенна и неполна. Протекционисты наши находят еще много простецов, которые готовы платить , ничего не получая; но ведь рано или поздно должно случиться, что и простецы захотят попасть в число получающих. Если каждый станет требовать поддержки закона на том только основании, что его предприятие мало дает, то общество пойдет по тому же опасному пути, на который силятся направить его и социалисты.
Вернуться на оглавление книги | Вернуться в начало Главы 3 | Вернуться на главную страницу
ГЛАВА IV. РАЗНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ ПРОТЕКЦИОНИСТОВ
108. Приведу теперь полный ряд софизмов, которыми наши протекционисты хотят доказать, что плательщики пошлин получают соответствующее вознаграждение.
А. "Младенческие отрасли производства могут быть доводимы до зрелости и тогда могут сделаться прибыльными"
109. Я не знаю ни одной отрасли производства, о которой можно было бы сказать, что она уже окрепла, хотя бы таможенное покровительство оказывалось ей более ста лет. Как нарочно, наиболее слабыми из наших производств являются именно те, которым покровительствовал Александр Гамильтон в 1789 г.
Как только развивающиеся производства приобретают силу (если это возможно), таможня заставляет их нести бремя в пользу других, вновь зарождающихся производств, и так далее без конца. От подобной системы страдают все производства. Вновь возникающие вместо того, чтобы достигнуть когда-нибудь зрелости, остаются в состоянии взрослых младенцев, сколько бы времени не существовали. Таковыми делает их сама система, от которой, впрочем, иного воздействия и ожидать нельзя (ср. §111 и след.).
110. Милль указывает один случай, когда возможно согласиться, что полезно оказывать покровительство зарождающейся промышленности. Очень часто приводят эти слова Милля, не обращая внимания, насколько сам он ограничил их значение.
Говорят, будто он утверждает как общее положение полезность охраны для вновь зарождающихся отраслей производства в первобытных странах. Слова Милля просто неправильно цитируются и именно потому, что не обращают внимания на оговорки. Его положение можно доказать математически [*Один французский ученый и сделал это в Journal des Economistes за август-сентябрь 1873 г. с. 285-464, куда мы и отсылаем любопытствующих.].
Учение этого мыслителя хорошо известно в частной предприимчивости. Может возникнуть предприятие, которое в течение нескольких лет даст одни убытки, но окупится впоследствии. В каких же пределах такое предприятие может иметь успех? Оно должно либо обратиться к капиталу, погашаемому в короткий промежуток времени (например, при постройке железной дороги или при посадке апельсиновой рощи), либо должно обещать непомерно большие барыши (как, например, патентованное изобретение). Чем выше процент, необходимый для вознаграждения капитала, тем ограниченнее предел выгоды такого предприятия.
Милль сказал, что можно представить себе обстоятельства, при которых такой расчет может быть применен и к охранительной пошлине. Поэтому, когда кто предлагает новую отрасль производства, подходящие под эти обстоятельства, то необходимо тщательно проверить его данные: если покровительство будет применяться только при таких обстоятельствах, то его не будет никогда.
Всякий математический вывод можно считать за истину, пока он не приводит к абсурду. Совсем другое дело с практическими применениями.
Что касается до меня, то я совершенно не согласен с учением Милля, даже при тех ограничениях, которые он ставит. Во-первых, государство при помощи налогов не может создать такого промышленного предприятия, которое требует самого напряженного и тщетального надхора сос стороны лиц, поместивших в него свои капиталы. Во-вторых, государству до наступления времени барышей пришлось бы нести одни потери, тогда как барыши достались бы частным лицам.
Б. "Охранительные пошлины не возвышают, а понижают цены обложенных товаров"
111. Опровергнуть этот абсурд легко, ибо если так, то покровительственные пошлины никому не нужны. Когда железо дешевле в Америке, нежели в Англии, какой безумец будет покупать его в Англии? Тем не менее верно, что даже при существовании охранительных пошлин цены могут иногда понижаться.
Протекционисты берутся поддержать младенческую промышленность. Посредством пошлин они удорожают цены ее продуктов выше нормы, установленной мировым рынком. Тогда потребители начинают жаловаться. Протекционисты утешают его тем, что скоро начнется перепроизводство, и цены упадут. Иногда так и бывает, и потребитель торжествует; но тогда многие фабрики закрываются и только солиднейшие переживают "кризис". Количество продуктов снова уменьшается, и цены опять поднимаются выше нормы всемирного рынка. Но тогда возникает новое перепроизводство, а за ним новый кризис и т.д. без конца.
Очевидно, протекционизм разоряет и фабрикантов в периоды дешевизны и потребителей - в периоды дороговизны. Понятно, однако, что периоды дороговизны должны продолжаться дольше и в конце концов в наибольшем накладе остается потребитель.
112. Цена есть ничто иное, как взаимное соотношение обмениваемых вещей: если мы говорим, что корова стоит десять овец, значит надо дать десять овец, чтобы получить одну корову. Протекционисты, например, налагают пошлину на железо. Это значит, что они заставляют нас давать два пуда пшеницы за пуд железа, тогда как при свободном обмене достаточно было дать только пуд десять фунтов. Ясно, что всякое повышение цен уменьшает количество предметов потребления, доступных населению нашей страны, следовательно, уменьшает благосостояние и богатство наших граждан.
113. Всякий человек стремится получить наибольшее вознаграждение за наименьший труд. Точно также и всякий монополист-фабрикант стремится дать наименьшее количество продуктов за наибольшую цену. Для него важно, чтобы на рынке никогда не было избытка продуктов.
Пока же фабриканты не пользуются монополией и действуют в раздроб, по личному усмотрению, каждый в отдельности легко может оценить размеры спроса неверно и выпустить на рынок большее количество продуктов, нежели какое требуется. Тогда рынок переполняется и все фабриканты того же продукта терпят убытки. Во избежание такого зла фабриканты устраивают стачки [здесь -- сговор, от "стакнуться, сговориться". -- прим. Гр.С.] и входят между собой соглашение, в силу которого каждый обязывается не выпускать на рынок больше своего товара, чем сколько установлено в договоре. Понятно, что чем меньше число таких договорщиков, тем легче достигается и цель соглашения. А как задача нашей охранительной пошлины в том и состоит, чтобы устранить с нашего рынка конкуренцию иностранных фабрикантов, то тем самым она и содействует образованию всяких местных стачек. Единственно верное от них спасение - свободная торговля.
В. "При свободной торговле Соединенные Штаты оставались бы чисто земледельческим государством"
114. Такая громадная страна как Соединенные Штаты, решительно немыслима без обрабатывающей промышленности и всего лучше доказывается это теперешним размещением у нас различных отраслей фабрично-заводского производства.
В пределах нашей страны господствует полная свобода торговли - и тем не менее, даже в земледельческих по преимуществу штатах безотлагательно открываются фабрики и заводы, как только местные условия начинают им благоприятствовать и как только они получают возможность работать не без выгоды.
При свободной торговле произошло бы только естественное размещение хлопчатобумажных, шерстяных, железоделательных и др. производств, причем в одно и то же время мы и вывозили бы и привозили бы различные виды и сорта производимых ими товаров. Южные наши штаты производят теперь грубые бумажные ткани и в этом конкурируют с Новой Англией. Западные штаты производят простые шерстяные ткани и некоторые сорта кожевенных и железных изделий, конкурируя в этом с восточными штатами. Здесь мы наблюдаем именно то размещение удовлетворяющих разным вкусам и нуждам производств, которое получило бы максимум своего развития при свободной торговле. В искусственном ограничении этого здорового развития и заключается весь вред нашего протекционизма: грубые приемы его либо совершенно исключают возможность создать новые отрасли производства, либо затрудняют только правильное развитие уже существующих.
Допустим только на минуту, что при свободной торговле Америка в самом деле осталась бы исключительно земледельческим государством. Что же? Ведь это только и доказывало бы, что наше население лучше обеспечивает себя земледелием, нежели фабрикацией. Открылась бы затем возможность получать большую прибыть в других занятиях, несомненно, что известная часть американцев принялась бы за них.
Г. "Фабричные государства богаче чисто земледельческих"
115. Предположение это не более верно, чем уверение, будто все люди высокого роста здоровы. На деле некоторые из них здоровы, другие больны, откуда ясно, что между ростом и здоровьем нет никакого соотношения.
Точно также некоторые фабричные области процветают, другие перебиваются с хлеба на квас. Вообще надо заметить, что всяческие противоречия протекционистов нигде не сказываются так наглядно, как именно в этом их софизме. Они говорят, что фабрики составляют особенную благодать и что пошлины наделяют нас этой благодатью. На языке каждого здравомыслящего человека экономической благодатью только и может почитаться максимальный доход. Но протекционисты, облагая нас разными пошлинами, увеличивают наш расход, а не доход. Они обещают увеличить наш актив, а на деле увеличивают пассив; они обещают подарки, а создают долги; они сулят в будущем всяческие удобства, а создают невыносимое бремя всевозможных лишений. Протекционисты не могут сделать ничего иного, как брать пошлину; а пошлина и не может быть ничем иным, как уменьшением нашего имущества.
Ошибочно думают, что созидать благосостояние присуще одной отрасли производства больше, чем другой. Если бы действительно фабричные страны были богаче земледельческих, то никогда жители первых не переселялись бы в последние. На деле же мы видим миллионы англичан [*А в последнее время и германцев. - Прим. переводчика, 1893 г.], которые бросают фабричное государство, чтобы поселиться в таких земледельческих, как Северо-Американские Штаты, Канада, Австралия и Наталь [в настоящее время -- Южно-Африканская республика, прим. Гр.С.]. Очевидно, они рассчитывают получить больше выгод от земледелия, нежели от фабрик и заводов.
Д. "Народы с более разнообразными отраслями производства могущественнее народов с менее разнообразными"
116. Людское счастье не в разнообразии занятий, а в разнообразии удобств и наслаждений. Если можно достигнуть их однообразием производства, обязательно не мешать ему.
Таких вопросов, впрочем, нельзя решать a priori; они всецело зависят от экономических условий. Страна, первенствующая в каком-либо производстве, может сохранить это первенство только в нем одном. Пока золотые прииски не оскудели в Калифорнии и Австралии, эти страны имели громадные преимущества над остальными и занимались исключительно добычей золота. Как скоро последняя перестала быть особенно выгодной, тотчас производства в них стали разнообразиться. Нефтяная местность в Пенсильвании весьма пригодна и для земледелия; но пока добыча нефти будет давать там наибольшую пользу, никакие другие отрасли производства и не возникнут.
Засим бесспорно, что самый могущественный народ тот, который приносит на всемирный рынок товары, имеющие наибольший спрос и произведенный с наименьшими затратами сил. Могущественным он сделается именно потому, что сможет получить все лучшие продукты человеческой изобретательности за минимальные жертвы. Предложит ли этот народ один только продукт или несколько - совершенно безразлично.
Во всяком случае, однако, несомненно, что таможенный тариф всего менее способен увеличивать такое "могущество" народа: ведь когда американец является на всемирный рынок со своими пшеницей, хлопком, табаком и керосином, обходящимися ему очень дешево, - кто ставит этого американца в необходимость получать меньшее количество иностранных продуктов в обмен на свои? Только ведь наш тариф.
Е. "Фабрики увеличивают ценность земли"
117. Хотя софизм этот считается одним из важных доводов в пользу протекционизма, но нетрудно заметить, что он основан на извращении статистических данных и потому находится в очевидном разладе с логикой.
Дело в том, что цены на землю зависят от спроса и предложения; а спрос на землю обусловливается населенностью страны, Где население гуще, там и земля дороже. Фабрики, в свою очередь могут быть выгодными только там, где имеются под рукой дешевые рабочие руки и где спрос на их продукты велик, т.е. опять-таки там, где население гуще. Таким образом, и дороговизна земли и фабричная промышленность являются в одинаковой степени результатом густоты населения. Протекционисты наши сопоставили эти два явления и, не стесняясь логикой, выдают одно за причину другого.
118. Если фабрики возникают самобытно и развиваются независимо, то без сомнения они повышают и ценность земель, потому что при возникновении в данной местности подобных фабрик все жители ее извлекают из них пользу. Но когда фабрики надо искусственно охранять, платить за них и всячески "поддерживать", то они не приносят никакой пользы и служат только средством присуждать население к лишним платежам. Покровительственные пошлины могут изменять только сравнительную ценность земли в разных местностях, как это наблюдается, например, в Коннектикуте и других фабричных штатах.
У нас в настоящее время обложены земледельцы; на собранные с них деньги нанимают людей и переселяют их в фабричные центры. Такое искусственное перемещение народа, уменьшая ценность деревенской земли, естественно повышает стоимость городской, даже в пределах одного и того же штата. Но повышение с одной стороны уравновешивается понижением с другой, и общий итог остается все тот же.
Ж. "Земледелец, оплачивая покровительственные пошлины, с избытком вознаграждает себя продажей фабричным рабочим продуктов своего хозяйства"
119. Здесь просто арифметическая ошибка, предполагающая возможность получить не 16, а 24 бутылки из одного ведра.
Земледелец никоим образом не может получить более уплаченного им налога, потому что если фабрика существует в силу покровительственного тарифа, то она не может получать иной прибыли, как та, которая составляет разницу между естественной ценой продукта и искусственной, созданной тарифом.
Наши протекционисты обязывают земледельца платить налог фабриканту, забывая, что последний возвратит ему только крупицу этого налога в виде платы за его продукты. Думать, что это должно обогатить земледельца, - чистейшее заблуждение. Я знавал одного владельца железнодорожных акций, который денно и нощно ездил по своей линии и платил за билеты, полагая, что получит таким путем и более крупный дивиденд. Этот чудак был еще умница в сравнении с земледельцев, который поверит, что охранительная пошлина может принести ему больше прибыли, чем сколько получал он без нее.
120. Раньше уже мы видели (§101), что охранительные пошлины производят совершенно такие же последствия, какими сопровождается уменьшение плодородия почв. Понятно, что они не могут не ослаблять охоты к земледелию и, если у нас они еще не успели остановить постоянного возрастания площади посевов, то только потому, что огромные выгоды от хлебопашества на целинных участках пока еще превышают потери от пошлин. Нет, однако, никакого сомнения, что положение земледельцев всей Америки, а в особенности Новой Англии, было несравненно лучше без пошлин.
З. "Пошлины приносят пользу земледельцам и тем, что избавляют их от конкуренции фабричных рабочих"
121. Здесь также все сводится к расчету - какую сумму выгодно заплатить, чтобы избавиться от конкурентов?
Прежде всего, избавиться от конкурентов значит обеспечить себе монополию, а этого-то наши земледельцы и не могут добиться, потому что конкуренция давит их постоянно и со всех сторон: в три-четыре года к нам переселяется гораздо больше земледельцев, чем сколько числится у нас рабочих на всех наших фабриках.
Сверх того, платить деньги, чтобы избавиться от конкуренции соседа, - все равно, что содержать бездельника на свой счет. Правда, охранительный промышленник не бездельник, он тоже работает, но только в убыток, и этот-то убыток должны ему заплатить все производители, работающие с барышом.
С другой стороны, когда земледелец приносит свои продукты на мировой рынок, он вступает в конкуренцию со всеми производителями земного шара. Ясно как день, что о монополии для него не может быть и речи; а в конце концов и выходит, что земледелец, платя пошлину за избавление от конкуренции фабричного рабочего, должен делить получаемую от этого выгоду со всеми земледельцами земного шара, тогда как бремя пошлины несет он один.
122. Передвижение людей и передвижение товаров взаимно дополняют друг друга. Паспорта, ставящие преграды людскому передвижению, и пошлины, ставящие преграды товарному, одинаково не выдерживают критики разума.
Раз существует факт, что некоторые местности земного шара производят продукты, которых не производят другие, то одно из двух: или люди пойдут туда, где есть желаемый продукт, или продукты будут привезены к людям, которые получают их путем обмена на продукты своего собственного края. В конце концов одна и та же экономическая сила приводит в движение и пассажирские и товарные поезда. Наши вывозимые товары весьма громоздки и требуют обширных помещений. Поезда, которые перевозили хлопок и пшеницу из западных штатов в восточные, перевозят обратно эмигрантов.
Охранительный тариф, затрудняя перевоз товаров, приводит к тому, что приходящие
к нам суда часто должны идти порожняком; имея же много свободного места, они,
естественно, находят выгоду вместо товаров везти к нам людей, производящих товары,
почему и понижают цену их перевозки до крайнего минимума. Таким образом, охранительный
тариф, хотя и косвенно, но очень сильно поощряет приток в нашу страну переселенцев.
Протекционисты и это ставят себе в заслугу; но забывают, что ведь девять десятых
всех переселенцев суть те же конкуренты нашим труженикам [*Иммиграция в 1884
г. представлялась у нас в таком виде:
|
Мужчин
|
Женщин
|
Итого
|
|
|
Людей свободных профессий
|
2184
|
100
|
2284
|
|
Людей с техническим образованием
|
50905
|
4156
|
55061
|
|
Неизвестных профессий
|
19778
|
11887
|
31665
|
|
Не специальных
|
75483
|
169904
|
245387
|
|
Разных
|
160159
|
24036
|
184195
|
| ВСЕГО |
308509
|
210083
|
518592
|
Между "разными" было 106.478 чернорабочих и 42.052 хлебопашцев.-- Прим. автора] и что целая треть этих новых людей пристраивается именно к обработке наших земель.
Засим мы раньше уже видели, что тариф уменьшает доходы земли и, стало быть, тормозит заселение наших деревень. Что же выходит? Выходит, что протекционизм, с одной стороны, устроил фабрику, чтобы дать рабочим ее высшую плату и избавить земледельцев от лишних конкурентов; а с другой стороны, наводнил страну такой массой разнообразнейших конкурентов, которая не могла не понизить заработную плату во всех отраслях производительного труда. Вся эта путаница, часто неожиданная для самих творцов ее, только и привела к тому, что мероприятия нашего протекционизма, взятые в отдельности, взаимно уничтожают друг друга; а все вместе только стесняют промышленность страны и тормозят развитие народного богатства.
И. "Наша промышленность погибнет без охранительных пошлин"
123. Конечно, здесь речь идет только о тех фабриках и заводах, которые не могут существовать без поддержки платимых нами налогов, а не о тех, которые стоят на собственных ногах. Если при отмене охранительной системы некоторые отрасли производства и погибнут, то потеря эта щедро вознаградится тем, что капиталы и труд пойдут на более прибыльные занятия. Человек, неспособный найти лучшего промысла для своего пропитания, чем тот, которым он занимался раньше, должен или продолжать заниматься им, или переселиться в другое место. Раз предполагают, что свободная торговля может заставить население Северо-Американских Штатов покинуть свою страну, значит думают, что она не может кормить своих жителей, что поэтому и колонизация нашей страны была грубой ошибкой. Такой вывод считают особенно верным по отношению к железу, углю, шерсти, меди, лесу и другим непосредственным произведениям природы. Раз говорят, что мы не можем добывать всего этого из нашей земли по ценам, выдерживающим конкуренцию других стран земного шара, значит мы пришли искать этих продуктов не туда, куда следовало.
Мы видим, однако, что наш край сытно кормит не только истинных производителей богатства, но и охраняемых промышленников; а это значит, что он с избытком может кормить свое население.
124. Однажды меня спросили: "Как вы думаете, была бы у нас своя сталь, если б не было охранительных пошлин?" Не знаю, ответил я, и никто этого знать не может; но я положительно знаю, что не будь у нас протекционизма, мы имели бы больше стали, и вся она была бы точно также нашею, как полученная в обмен на наши же продукты.
125. Но, - спрашивают, - протекционисты, - неужели же все надо привозить из-за границы?
- Хотите ли вы сказать, - отвечаю я - "привозить все", не давая ничего в обмен? Но ведь тогда иностранцы делали бы нам очень ценные подарки и кормили бы на свой счет.
"Нет, конечно, они этого не станут делать; они потребуют и от нас равноценных товаров".
- В таком случае мы будем производить столько же, сколько и теперь, но с тою разницей, что будем получать необходимые продукты с затратой меньшего труда, нежели какой тратили, производя их дома.
Строго держась системы наших протекционистов, надо все производить и ничего не покупать. Предположим, что в стране А два миллиона жителей, из которых один производит миллион пудов пшеницы, а другой - миллион пудов железа. Допустим, что пуд пшеницы они обменивают на пуд железа. Вдруг оказывается, что пшеницу стали производить и в стране Б, жители которой охотно дают два пуда ее за пуд железа. Тогда жители А, раньше занимавшиеся производством пшеницы, предпочтут обратиться к добыванию железа и произведут его два миллиона пудов. По прежнему, для себя они оставят тот же миллион пудов; но другой променяют не на один, а на два миллиона пудов пшеницы. Ясно, что прекращение производства своей пшеницы даст им чистую прибыль в миллион пудов чужой. Такова в сущности прибыль всякой нестестненной торговли, ибо если бы ее не было, немыслима была бы на земном шаре и сама торговля.
I. "Благоразумно насаждать разнородные отрасли производства, хотя бы и с пожертвованием со стороны потребителя"
126. Софизм этот сводится к необходимости иметь во что бы то ни стало казенные заводы; а потому и возражения, повсеместно высказываемые против таких заводов, вполне применяются и к нему: несомненно, что расходы будут громадны, а выгоды совсем ничтожны. В этом мероприятии наших протекционистов сказывается еще слабейшее понимание сущности производства, нежели во всех остальных: важно изобилие продуктов производства, а не отраслей его.
К. "Охранительной пошлиной каждая страна должна ограждать свою экономическую независимость"
127. Чтобы показать плоды такой политики, я напомню читателю сказанное раньше о Китае и Японии (§69). Представим себе несколько образованных семейств, выброшенных после кораблекрушения на необитаемый остров. Главное их несчастье будет состоять в невозможности торговать с другими странами; зато они вполне олицетворят идеал наших протекционистов: добывая все дома они обеспечат свою независимость, но не обеспечат себе того благосостояния, каким пользовались прежде. Их остров может изобиловать продуктами весьма желательными и для прежних соотечественников их; но ведь этими продуктами не пополнятся все их потребности и не заменятся те многоразличные произведения, которые составляли для них комфорт жизни, к которым они привыкли раньше и которых остров вовсе не производит. Им было бы несравненно лучше и легче, если бы возможно было обменивать свои местные продукты на привозные чужие.
Вдруг к острову подплывает корабль, знакомится с их бытом и обещает установить постоянное сообщение с остальным миром. На сцену выступают философы-протекционисты и говорят им: "Вы впадаете в грубое заблуждение; вам гораздо лучше делать все дома и вы поступите всего дальновиднее и благоразумнее, если опять отделите себя от остального мира стеною высоких покровительственных пошлин". Вот таким-то мудрецам и поверили японцы: путем высоких пошлин они закрыли доступ товаров в те самые гавани, которые были открыты для международной торговли.
Л. "Без охранительных пошлин иностранные монополисты заполонят наши рынки"
128. На запугивания протекционисты наши никогда не скупятся. Они силяться уверить, что, раз только мы откажемся от покровительственных пошлин, английские фабриканты сговорятся между собою, сразу понизят цены своих товаров, убьют американскую промышленность и тогда, в качестве монополистов, поднимут цены до безобразия.
Глупее этой угрозы трудно придумать что-нибудь, особенно в виду того, что англичан считают очень хитрыми людьми и в то же время заподозривают их в столь очевидной нелепости. Допустим на минуту, что и в самом деле они проделают ту штуку, которую предусматривают дальнозоркие наши протекционисты. В таком случае, доколе они будут продавать нам наши товары дешево, другие народы начнут покупать их у нас же и, конечно, не без выгоды для нас. Когда же англичане вздумают возвысить свои цены, ничто не помешает американцам покупать английские товары в других странах, где они дешевле. Понизить цены на всех рынках англичане потому уже не могут, что понесут совершенно непосильные потери. Точно также не могут они и поднять цены на всех рынках, так как иначе должны будут уступить эти рынки конкурентам, предлагающим эти изделия по более дешевым ценам. Ничего иного быть не может.
129. Между тем, избегая совершенно неосуществимой монополии иностранцев, наши протекционисты охотно отдают нас на съедение внутренним монополистам, как будто последние менее жадны и более отзывчивы к нуждам покупателя.
До 1861 г. мы совсем не выделывали тонких ниток, предпочитая покупать их у английских монополистов по четыре цента за катушку в мелочной продаже. Благодаря тарифу, мы избавились от монополистов-англичан, но стали платить своим по пяти центов за катушку и как раз в то самое время, когда иностранные монополисты понизили цены для несчастных жителей Канады, оставшихся в их власти, до трех центов за катушку. Опасаясь, что и никель мы будем покупать у иностранных монополистов, наши протекционисты заставили нас покупать этот металл у единственного местного производителя и платить ему 30 процентами дороже самой высокой цены, какую могли бы просить иностранцы [*Известно, что в Америке многие пошлины взимаются не с веса, а с объявленной цены, как было в старину и у нас. - Прим. переводчика, 1893 г.].
М. "Свободная торговля хороша в теории, но невозможна на практике; она будет уместна, когда все народы примкнут к ней"
130. На человеческом языке нет бессмыслицы более колоссальной, как утверждать, что верное в теории может быть неверно на практике, потому что теория есть только вывод из практики. Отсюда, если что-нибудь (хотя бы, например, протекционизм) верно на практике, то найти теорию этой практики очень не трудно и непременно она будет верна. Но в таком случае два диаметрально противоположные истины оказались бы верны для одинакового факта! В том-то и сила, что и на практике наша охранительная система совершенно неверна. Она не действует так, как ожидали творцы ее; она не дает ни одного из обещанных благ и никогда не удовлетворяет окончательно своих собственных приверженцев. Тариф нельзя предоставить своей судьбе; его вечно надо переделывать чуть не каждый день, чтобы сглаживать все его несообразности и непропорциональности.
Протекционисты сами составляли наш тариф 1882 г. и однако оказались бессильными создать такой окончательный устав, который бы раз и навсегда упорядочил весь строй нашей промышленности. В их собственной среде парили бесконечные разногласия. Один из членов тарифной комиссии 1882 г. утверждал, что все будет хорошо, если только ставки будут неизменны; другой полагал, что тариф нужно переделывать каждые два года. Один признавал необходимость облагать все без исключения; другой находил, что обложению должны подлежать лишь некоторые продукты. Как же разобраться в этой разноголосице? Как вывести из нее что-нибудь похожее на теорию в истинном значении этого слова?
131. Если бы все народы пользовались свободной торговли, то ни один из них не усматривал бы в ней какое-то особенное благо, точно так же, как если бы все люди были честны, то честность не имела бы ни никакой особенной цены. Есть софисты, утверждающие, что один человек не может дозволить себе роскоши быть честным, пока и все остальные не сделаются таковыми. В действительности, однако, мы наблюдаем, что и один честный человек в толпе мошенников получает самую почетную честность.
То же самое и в экономической политике. Тот народ, который обзавелся свободной торговлей, когда другие отнеслись к ней враждебно, получает от нее наибольшую выгоду: он богатеет, когда другие беднеют. Будь везде свободная торговля, было бы везде и больше благосостояния; но ни один народ не получал бы выгод больше, чем другой. Если это не так, если бы человек, который первый постиг истину и действует по ее указаниям, не получал от этого лишнего вознаграждения, то пришлось бы переделать весь нравственный строй человечества; ибо невозможно было бы предпринять никакой реформы без всеобщего согласия. Человек или народ, действующие правомерно, непременно получают за это соответствующее вознаграждение. Оно не столь велико, как могло бы быть, если бы все люди и все народы действовали так же; но все-таки оно неизмеримо больше того, что получается людьми и народами, опирающимися на призраки и заблуждения.
Н. "Торговля - своего рода война, к которой приемы фритредерства совсем неприменимы, тогда как охранительные пошлины вполне применимы"
132. Этим софизмом очевидно хотят сказать, что торговля предполагает борьбу и соперничество, Но в таком случае с одинаковым успехом можно утверждать, что судебное разбирательство - тоже война, так как тяжущиеся стороны всячески стараются одолеть друг друга; что и медицина тоже война, так как врачи всячески стараются отвоевать пациентов у своих коллег. Протекционисты всегда смотрят на торговлю, как на экономическую войну; один из наших сенаторов прямо заявил при обсуждении тарифа, что отныне народы будут воевать не пушками, а таможенными ставками и что народы должны бойкотировать [*В 1880 г. английский помещик Бойкотт обидел своих ирландских фермеров. Все местное население решило прекратить с ним всякие сношения, ничего ему не продавать, ничего у него не покупать. Отсюда и новый глагол to boycott. - Прим. переводчика, 1893 г.] друг друга. но если торговля етсь война, то что же может сделать тариф? Только одно - заставить все народы разориться в бесконечной борьбе за ошибочно понимаемые интересы.
О. "Охранительная система содействует помещению капиталов, которые иначе оставались бы непроизводительны, и дает занятие рабочим, которые иначе оставались бы без дела"
133. Когда капиталы остаются без помещения, а рабочие без занятий, то это доказывает только болезненное состояние промышленности; ибо рабочему без дела угрожает голодная смерть; а капиталисту без возможности извлечь пользу из своего капитала - уменьшение его благосостояния. Раз только случилось подобное бедствие, значит была какая-нибудь ошибка или какое-нибудь заблуждение, которые и привели промышленную деятельность к застою. Исцелять подобные общественные недуги возможно только устранением вызвавших их причин, а отнюдь не повышением таможенных пошлин, которые всего чаще и производят застой.
Пока экономическое развитие совершается в естественных и здоровых условиях, капитал и труд, при настоящем уровне цивилизации, всегда находят выгодное помещение. Мы постоянно стараемся совершенствовать наши кредитные учреждения так, чтобы ни одной минуты капиталы не оставались непроизводительными. Эти усовершенствования имеют громадное значение и требуют гораздо большего труда, таланта и проницательности, нежели изобретение какой-нибудь новой машины. Напрасно думают, что законодатель может создать выгодное помещение капиталов только путем наложения новых пошлин. Мы видели уже, что для создания новых предприятий надо много и сильно шевелить мозгами (§37). Думать, что этого можно достигнуть иным путем - чистейшее суеверие.
П. "Охранительная система особенно нужна молодым народам; они всегда будут терпеть убытки при свободном обмене со старыми"
134. Чем моложе народ, тем больше значения имеет для него торговля и тем она прибыльнее для него, так как она-то и передает потребителю те пищевые продукты и сырые материалы, в которых всего более нуждаются старые народы, но которые в наибольших размерах производятся молодыми. Продукты, покупаемые англичанами в Северо-Американских Штатах, гораздо необходимее им, нежели изделия, покупаемые ими во Франции или в Германии. При каждом обмене сильнейшею оказывается, независимо от своего возраста, страна с наиболее благоприятными условиями относительно спроса и предложения, следовательно, та, которая приносит на рынок продукт, более необходимый и более требуемый.
Когда бедная женщина идет покупать аршин ситца у крупного производителя, она не платит ему больше денег потому только, что он богаче. Напротив, чем крупнее его капитал, тем больше он может совершенствовать свои орудия производства и тем дешевле может продавать свои изделия. Англия забирает у нас более 60 процентов всего нашего вывоза. Мы продаем ей: во-первых, зерновые продукты и съестные припасы, стало быть, продукты первейшей необходимости; во-вторых, хлопок, т.е. самый важный сырой материал из употребляемых человечеством; в-третьих, табак, потребление которого вдвое выше, нежели естественный прирост человечества, и в-четвертых, керосин, получивший громадное распространение, как один из дешевейших осветительных материалов. На все эти продукты имеется постоянно возрастающий спрос и чем больше население старой Западной Европы будет увеличиваться, тем выше поднимется и самая ценность этих продуктов. Очевидно, стало быть, что сильнейшею на рынке стороною является именно наша молодая страна. Охранительная система только уменьшает часть этого нашего преимущества (см. §116).
Р. "Протекционизм необходим, как средство быть всегда готовым на случай войны"
135. Наша армия, наш флот и наши крепости не представляют собой особенного значения [*В Северо-Американских Штатах вся армия состоит только из 27.000 человек. - Прим. переводчика, 1893 г.]. Денег же, выплачиваемых американцами протежируемых фабрикантам и заводчикам в течение одного только года с избытком хватило бы на устройство и содержание самого могущественного в мире флота.
Один этот факт со всею очевидностью убеждает, что когда наши протекционисты становятся на почву забот о военных силах народа и хотят уверить, что тариф увеличивает, а не уменьшает эти силы, то это только иезуитская маска, под которой укрываются от нескромного глаза хищнические цели наживы. Вернейшее средство быть всегда готовым к войне - обладать возможно большим богатством, так как только при этом условии мы будем в состоянии выдержать какую угодно войну. Систематически уменьшая наше богатство, протекционизм тем самым ослабляет и наше военное могущество.
С. "Охранительная система порождает и некоторые нравственные качества"
136. Когда люди, беседующие об экономических вопросах, переходят на почву "нравственных качеств", то это вернейший признак, что не все у них обстоит благополучно, - и вовсе не потому, чтобы политическая экономия и нравственность не имели между собой ничего общего. Напротив, здравая экономическая политика никогда не расходится с нравственными началами.
Капитал в деле приобретения всех земных благ есть условие sine qua non [без чего нет (лат.); условие, без которого невозможно сделать что-либо. - А.К.]. Всякий раз, когда чей-нибудь капитал увеличивается, владельцу его открывается более полная возможность удовлетворять как материальные, так и умственные свои потребности, и весь вопрос сводится только к тому, как будут пользоваться этой возможностью. Но раз уже доказано целым рядом фактов, что протекционизм тормозит приращение капиталов, становится очевидным, что тем самым он уменьшает также и запасы умственных благ.
137. Говорят, что нужда действует отрезвляющим образом, побуждает к трудолюбию и развивает энергию; что насаждая такую нужду, протекционизм создает прекрасную в воспитательном смысле житейскую школу, тогда как фритредеры, напротив, стремятся предоставить народу всяческие блага ценою наименьшего труда и таким образом развращают народ.
Все это применяется, конечно, к плательщикам пошлин. Я долго живу на свете, но никогда еще не слыхал, какие нравственные последствия производит легкая нажива тех, которые получают выгоду от пошлин.
Бастиа очень метко сравнил картину протекционизма с сизифовой работой. Как известно, Юпитер приговорил Сизифа поднимать тяжелый камень на гору; но как только он дотаскивал свою ношу до вершины, камень опять скатывался вниз и так продолжалось без конца, - были бесконечные усилия, но ни малейшего толка; осуществился идеал нашего протекционизма. В аду кто-то сжалился над Сизифом. "Безумец, - отвечал он, - разве ты не понимаешь, что у меня была вечная надежда?"
Если вечная надежда составляет "нравственное удовлетворение", то я, пожалуй, готов согласиться, что и земледелец Новой Англии, вынуждаемый продавать дешевле свои продукты, благодаря конкуренции центральных штатов, и покупать дороже все предметы потребления, благодаря охранительным пошлинам, тоже испытывает нравственное удовлетворение. У нас ведь немало охотников выжимать все соки из американцев будто бы для их "нравственного оздоровления", но в сущности ради собственной наживы.
138. Протекционисты утверждают, что если мои заработки отняты у меня и отданы другому, который тратит их на свои нужды, от от этого проистекает для общества большая нравственная польза; если же я сохраняю мои заработки для себя и трачу их на свои собственные нужды, то от этого происходит большой нравственный вред. Факты, однако же, доказывают совершенно противное. Когда человек пользуется своим заработком для себя, он экономен, трезв, осторожен и честен; когда же человек живет на счет чужих заработков, он сумасброден, расточителен, жаден, ленив и сластолюбив [*Автор, видимо, приравнивает здесь протежируемых тарифом монополистов к бывшим рабовладельцам южных штатов. - Прим. переводчика, 1893 г.]. Свойства эти, обусловливая соответственный образ жизни отдельных лиц, непременно воздействуют и на нравственность всего общества.139. Достаточно присмотреться к нашему обществу, чтобы воочию убедиться, что оно сбито с пути истины и развращено именно протекционизмом (§§89, 153, 155). Он упраздняет самодеятельность и энергию честного труда, он приручает наших граждан наживать деньгу нечестными и окольными путями, он ослабляет самую способность вести промышленные и торговые предприятия и направляет всю изворотливость ума к интригам и подкупам за кулисами законодательных палат. Вместо того, чтобы вселять доверие к предприимчивости, к силе воли и к честному труду, он воспитывает слепую веру в монополии и спекуляции, в ловкие проделки и бесшабашное барышничество. От этого мы и видим, что почти все производства в Соединенных штатах приняли форму стачек [сговоров. - А.К.] и синдикатов: наш разум променял искусство промышленного производства на искусство составлять союзы нормировщиков. И странным образом извратилось у нас в этом направлении даже общественное мнение: оно озабочено против "монополистов" и "стачников", но забывает, что их вырастила система.
Т. "Рабочий получает больше пользы от покровительства в качестве производителя, нежели сколько теряет от него в качестве потребителя. Конечно, наш всеоблагающий тариф причиняет зло потребителю; но это зло поражает только тех, которые потребляют и ничего не производят; а не тех, которые больше производят, чем потребляют".
140. Мнение это высказал между прочим и англичанин Куннингам [*См. Cunningham. Growth of English Industry and Commerce. P. 316, n. 2.]. Не касаясь в нем заблуждений уже опровергнутых мной раньше (§§48, 114 и 134), и напоминая только, что система, повышающая цены на все жизненные потребности, не может не сокращать потребления, посмотрим - кто потребляет больше, чем производит? К этой категории могут быть отнесены только следующие лица: 1) владетельные князья, пенсионеры и синекуристы, охраняемые тарифом фабриканты и заводчики, калеки и нищие, живущие на счет плательщиков податей; 2) всякие плуты, живущие на счет обманываемых ими жертв. Нет надобности доказывать, что для всех людей номера первого всякое возвышение цен крайне невыгодно; это очевидно и с первого взгляда.
Но кто же производит больше, чем потребляет? Сюда должны быть отнесены: во-первых, плательщики податей, и во-вторых, жертвы экономических заблуждений, заработки которых отдаются другим. Для этих двух разрядов повышение цен на продукты их труда будет столь же выгодно, сколько оно невыгодно для первых двух; ибо если им придется платить ту же самую дань на содержание тех, которые потребляют больше, то польза для них очевидна.
Кунингам не имел только ясного представления о классах, на которые он делит общество и ошибочно поместил рабочих в неподобающую категорию. В промышленном мире, если человек производит больше, чем потребляет, значит он работает в убыток; если же он потребляет больше, чем производит, он входит в долги и роковым образом должен прийти к банкротству. Охранительная система тут не причем.
У. "В некоторых случаях пошлина может поощрить зарождающуюся отрасль промышленности и возместить народу необходимые для этого жертвы".
141. Учение это принадлежит профессору Сэджвику [*Political Economy. P. 491-492]. Оно очень понравилось нашим протекционистам, потому что исходит от англичанина и профессора Кэмбриджского университета. Оно облекает себя в "искуссство" политической экономии. Это новость - "искусство", основанное на предвзятой идее. Прибавка "в некоторых случвях" отнимает у этого учения характер неопровержимого догмата. Менее просвещенные протекционисты выражаются более категорично, утверждая, например, что "охранительные пошлины оплачиваются иностранцами", и считают такое положение аксиомой.
Тем не менее учение Сэджвика не имеет никакого научного основания. Это не более, как очень остроумный фортель (см. §3), только поэтому и представляющийся заманчивым для многих лиц. Чрезвычайно трудно изложить и анализировать его популярным языком. Оно причинило немало хлопот и наделало много вреда. Тем не менее оно совершенно ошибочно; что бы мы не делали, какие бы ни сочиняли тарифные ставки, нет ни малейшей возможности заставить иностранцев уплачивать нам таможенные пошлины.
142. Профессор Сэджвик берет предположительный случай и затем пример, к которому этот случай, по его мнению, может быть применен. "Предположим, - говорит он, - что иностранные шелковые ткани будут обложены пошлиной в 5% их стоимости, вследствие чего, по прошествии известного времени, местная промышленность будет доставлять уже половину тканей, потребляемую в стране, а ценность как привозных, так и местных, возвысится всего на 2,5 процента. При таких обстоятельствах пошлина не повлечет за собой никакой потери для целого народа; а потеря, равняющаяся половине общей сумме налога, ляжет на иностранного производителя".
143. Прежде всего необходимо дополнить эту гипотезу. Предположим, что потребление шелкового товара в то время, когда он исключительно привозится из-за границы, равнялось 1000 аршин и продавался он по 10 руб. за аршин. Допустим даже следующие предположения, хотя они не были предусмотрены: 1) государству нужен доход в 500 руб.; 2) оно решается брать его с потребителей шелковых тканей; 3) повышение цены не уменьшит размеров потребления; 4) пошлина понизит цены шелковых тканей на всех иностранных рынках; 5) этот самый шелковый товар останется того же самого качества после пошлины, как и до нее.
Положительно немыслимо допустить 3, 4 и 5 из этих предположений; но сделаем эту уступку и посмотрим, какую общую доктрину можно вывести из данной гипотезы. если помножим количество привезенного шелкового товара на пошлину и общее потребление на повышение цены и если при этом оба произведения выйдут одинаковы, тогда произведенное пошлиной повышение ценности шелковых тканей уплатят потребители. Но в таком случае пошлина, внесенная иностранцами в казну, будет равняться той сумме, какую платили бы потребители при беспошлинном ввозе.
144. Очевидно, однако, что этот вывод арифметически неверен. Прежде всего правительство получит 250 руб. (500 арш. по 50 коп.), а вовсе не 500 руб., которые ему были необходимы; во-вторых, иностранец продаст теперь по 10 руб. 25 коп. тот самый товар, который раньше продавал по 10 руб. за аршин. Уплатив казне 250 руб. пошлины, он получит обратно 125 руб. (500 арш. по 25 коп.) с потребителя и в конечном выводе окажется, что иностранец внесет в казну из своего кармана только 125 руб., тогда как местные потребители заплатят 125 руб. казне и 125 руб. охраняемым промышленникам (25 коп. на 500 арш.), а всего 250 руб. Останется поэтому недочет в 250 руб. Ясно, что от остроумной комбинации получится для потребителя и для иностранца совсем не тот результат, который ожидался.
Засим казна. Ей нужен будет доход в 500 руб., которого, однако, охранительная пошлина дала на целую половину меньше; а как повышенное обложение будет иметь неизбежным последствием и дальнейшее сокращение привоза, то и казне предстоит возрастающее уменьшение таможенного дохода.
145. Но как сказано выше, нет возможности допустить предположений 3, 4 и 5; да сверх того экономических задач нельзя решать арифметическим путем.
В пределах государства производитель должен выплачивать свою долю вновь устанавливаемых налогов. Но раз он работает для вывоза, он может не понижать цены своих продуктов (что было бы для него формою уплаты налога иностранному государству); он может изменить свой продукт и понизить качество. Это и практикуется с давнишних времен [*Что ухудшение товара является всегда и везде неизменным плодом всякого обложения (как бы ни назывался налог) и растет параллельно с ростом самого обложения, - тому доказательства можно видеть на каждом шагу. Как только некоторые из европейских государств (Франция, Австрия, Румыния и др.), желая увеличить свои табачные сборы, обратились к так называемой "табачной регалии", рыночный табак в них очень скоро ухудшился до совершенной неузнаваемости и ухудшение совершалось тем интенсивнее, чем меньше администраторы регалии стеснялись в выборе средств. В Румынии, например, положительно нельзя теперь найти на рынке того доброкачественного табака, которым в дорегальное время так славилась эта страна; а кто знаком с отчетами нашего департамента неокладных сборов, тому, конечно, известен тот факт, что агенты румынской регалии нередко закупают в наших складах именно тот табак, который предполагалось выбросить, как непригодный. Точно также нигде население не пьет такого испорченного разными подмесями ч а я, как в странах, в которых продукт этот обложен высокими пошлинами. В последнее время, вслед за обложением нашего керосина акцизом, который для легкого сорта справедливо был назначен в высшем размере, нежели для тяжелого, наблюдается то же самое явление. В официальном сборнике статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1890 г. (с. XLIV-XLV) значится: "тяжелый керосин, приготавляясь в большинстве случаев дурного качества, идет в торговле не иначе, как в смеси с легкими нефтяными осветительными маслами, достоинство которых от этого сильно страдает. Так как смесь продается по цене керосина, обложенного высшим налогом, то смешение это производится (нередко уже в самом Баку при наливе судна одновременно из двух резервуаров, одного с легким, а другого - с тяжелым керосином) с целью воспользоваться известной выгодой от разнице в акцизе. Вывоз Каспийским морем в империю тяжелого керосина составляет пока незначительный процент в отношении керосина легкого, но с дальнейшим усилением поступления его на внутренние рынки, может явиться серьезная опасность, в смысле ухудшения качества потребляемого внутри империи керосина"... Одним словом, фактами подобного рода можно было бы наполнить многие тома и всегда подкладка их одна: налог есть бремя, а стремление облегчить его, хотя бы даже неблагополучным путем обхода законов, присуще человеческой природе, на какой бы ступени развития человек не находился. Тот факт, что "редкие вносили в казну полную крепостную пошлину", знаменитый адмирал Н.С.Мордвинов объяснял именно тем, что "самый строгий наблюдатель правды часто без угрызения совести находил себя вправе удержать часть из того, что внутренне создает предосудительным в требовании правительства, оскорбительным лично для себя и вредным для общества" ("Граф Н.С. Мордвинов" проф. Иконникова, СПб, 1873, с. 327. - Прим. пер.]. В этом и кроются постоянные жалобы, которые приходится слышать при охранительной системе и которые имеют последствием постоянные требования о более подробном определении статей тарифа. В самом начале вновь насажденного производства местный продукт не может быть такого хорошего качества, как заграничный, который подлежал бы вытеснению; будь он хорошего качества, его ценили бы выше и без пошлины. Иностранец, желая удержать за собой охраняемый рынок, производит специально для него товар худшего качества и за сим "шелк" после установления пошлины совсем не то, чем он был в допошлинное время; самому иностранному производителю он стоит уже не 10 руб. (считая и барыш), а только 9 руб. 75 коп. Продавая же его по 10 руб. 25 коп., он заставляет потребителя возместить ему всю пошлину целиком. Таким образом, потребитель, благодаря охранительной системе, выплачивает налог, совершенно равный тому доходу, который получает казна.
146. Ясно, как день, что приведенная гипотеза не выдерживает критики, Основанная на ложных предположениях, она имеет только тень правдоподобия.
Мы можем сократить рынок для иностранного производителя; но не имеем никакой возможности заставить его быть данником нашего казначейства. Если бы это было возможно на самом деле, то Англия давно уже была бы вконец разорена. В Англии все протекционистские пошлины упразднены пятьдесят лет назад. Она живет среди народов, которые почти все ввели у себя самые запретительные тарифы; очевидно, Англия должна была бы платить дань всем этим государствам и беднеть из года в год. На деле, однако, ничего подобного нет; она колоссально богатеет из года в год.
Вернуться на оглавление книги | Вернуться в начало Главы 4 | Вернуться на главную страницу
147. Я кончил беспристрастный разбор нашего протекционизма. Сначала я рассмотрел все доводы его, приняв их за истину. Затем, при свете науки, я атаковал его с фронта и опроверг наиболее распространенные его заблуждения.
В конечном результате выяснилось, что главнейшие положения протекционистов, будто при свободе выбора население страны не сумеет распорядится своим трудом и будто пошлины могут исправить его ошибки и привести к лучшей организации труда, совершенно ошибочны и не имеется ни малейшего основания доверять им.
На каждом шагу затем все верования протекционизма, его надежды и мероприятия, оказались либо несостоятельными и вредными, либо по меньшей мере неисполнимыми.
Сопоставим в заключение несколько общих выводов, прямо вытекающих из сделанного нами разбора.
148. Исходя из определения, какое сами наши протекционисты дают охранительной пошлине, мы нашли, что она не только не увеличивает богатства страны, но всегда и при всяких обстоятельствах производит лишнюю и бесплодную затрату труда и капитала, уменьшает доходность промышленности, ослабляет торговое наше могущество и неизбежно понижает уровень нашего благосостояния.
Мы нашли также, что охраняемые отрасли производства не могут производить, а только истребляют наше богатство. Если производства эти принадлежат к числу таких, которые обогащали нас, то логически надо допустить, что истребление и есть производство, что оно-то и производительно.
Мы видели далее, что наши протекционисты стремятся направить часть народного труда и капитала к таким производствам, которые без охранительной пошлины не выручают своих расходов и в которых поэтому прирост капитала будет совершаться медленнее, чем других. Верить, что этим путем можно ускорить рост народного богатства, значит записаться в число неисцелимых слепцов, ибо для каждого зрячего ясно, как день, что переносить капитал из более доходных в менее доходные предприятия, значит тратить его попусту. В конечном выводе получается, таким образом, что раз мы уверуем в непогрешимость нашего протекционизма, мы должны будем принять за основное правило здоровой экономической политики, что бесплодная растрата труда и капитала создает богатство.
149. Обратимся затем к общественным и правовым отношениям наших граждан. Ряд наблюдений доказал нам, что протекционизм сводится просто к данной людям власти собирать дань друг с друга. Если закон дает один рубль Ивану, он должен взять его с Петра, иначе закон создал бы этот рубль из ничего, или, другими словами, сотворил бы чудо. Каждый из нас оплачивает таможенные пошлины. Даже и тот, кто имеет от них прямую выгоду, не должен забывать, что они причиняют ему также и потери. Поэтому чрезвычайно важно постоянно проверять баланс этого счета, чтобы убедиться, в накладе ли плательщик, или в барыше; ибо если пошлины не приносят никакой пользы данному плательщику, то, очевидно, он несет тягость, за которую не получает ни малейшего вознаграждения.
150. В Англии во время похода против хлебных пошлин неизвестный писатель в Westminster Review очень удачно изобразил поучительную картинку тогдашнего протекционизма.
В одной клетке, говорит он, было несколько обезьян. Каждая из них получала на свой обед по куску хлеба, но тут же бросала свой кусок на пол и старалась отнять другой у какой-нибудь из соседок. Результат был тот, что хлеб искрошивался во взаимных потасовках, днище клетки покрывалось крохами и затем каждая обезьяна должна была собирать их и довольствоваться ими для своего пропитания... Сравнение вполне подходящее.
Недавно я читал в одной протекционистской газете, что в Судане каждый земледелец имеет своих голубей. Когда голуби вечером прилетают домой, каждый старается заманить в свой голубятник возможно большее число их. "Все суданцы, - говорит газета, - делают то же самое и в конце концов голуби попадают попеременно то к одному, то к другому, так что ни у кого число их не увеличивается. Суданцы отлично понимают это; но ни один не может устоять против соблазна обобрать своего соседа". Стоило бы только этим дикарям брать налог с каждого голубя и тогда они поступали бы точно так же, как "просвещенные и свободные американцы".
Наши протекционисты утверждают, что они берут с меня налог для пользы общества и для моей собственной. Я отвечаю их же собственным языком, что де "это прекрасные теории; но существует ли пошлина для общественной пользы, или для моей, я замечаю, что прежде всего вы устанавливаете ее для вашей собственной". Тогда протекционисты заявляют, будто я начинаю "ругаться".
151. Если их протекционизм не взаимное обирание, то он чародейство. Вся его философия сводится к вопросам в роде следующих: сколько я должен заплатить соседу, чтобы он торговал со мною; сколько, чтобы перестал делать мне конкуренцию; сколько, чтобы он конкурировал с продавцами тех предметов, которые я собираюсь купить и т.д. Все это только дорогие средства приобретать то, что давалось бы даром, если бы стоило приобретения (§89).
Всеми признается, что один человек не может подняться на воздух, взявшись за ушки своих сапог. Предположим, что тысяча человек становятся в круг и каждый из них держится за ушки сапог своих соседей; разве отсюда следует, что все они вместе могут подняться на воздух? Легко убедиться, что это и есть конечный результат нашего протекционизма, раз только обращается внимание на сторону расхода: все, что заработано с одной стороны, должно быть в одинаковой степени уплачено с другой. Потери же взаимных расплат приходится разложить на всех членов общества, для которого они составляют очевидный минус.
В этом и кроется страшное зло нашего протекционизма. Оно не измеряется высотой обложения, оно измеряется общим ослаблением народной производительности. Можно с одинаковым основанием утверждать, что полезно загромоздить судоходные реки и дороги бревнами, или притупить наши инструменты, как и проповедовать, что лишнее обложение может составить благо. Некоторые утверждают даже, что полезно уничтожить машины; а недавно я читал в одной бостонской газете, что нам необходима новая междоусобная война.
Люди подобных воззрений могут, конечно, верить, что и охранительные пошлины - благодать; но кто ищет правды, должен согласиться, что если им равномерно обложены все, то никому не приносят они не малейшей пользы, составляют только лишний груз и причиняют каждому чистейшую потерю. Общее наше благосостояние станет гораздо выше при полной свободе торговли, когда каждый будет зарабатывать, что может, но будет беречь свой заработок для себя.
152. У нас есть школа политической науки, утверждающая, что ученые профессоры должны научить нас, "каким путем, посредством толкового тарифа, народ может сохранить жизненность своей промышленности, удешевить стоимость предметов потребления, заставить иностранцев продавать нам свои продукты дешево и в то же время наполнять сундуки нашей казны" [*См. Taussig. History of Existing Tariff, p. 73.].
Прекрасное дело! За одно уже надлежало бы поручить этим профессорам, чтобы они научили нас добывать манну небесную, открыли бы наконец филоофский камень, нашли бы квадратуру круга и осуществили всеобщее счастье - благо для них все это пустяки. Единственная опасность, однако, в том, что они, пожалуй, занесут все эти тайны в свои книги, а тогда ведь и "ненавистные иностранцы" могут с ними ознакомиться. В таком случае выйдет, что в ту пору, как англичане, французы и немцы будут работать для нас и выплачивать наши подати, мы точно так же должны будем работать для них и выплачивать их подати; в конце концов прежняя суровая нищета снова водвориться на земном шаре и труды профессоров ни к чему лучшему не приведут.
153. Нам говорили несколько лет назад, что высокие пошлины были необходимы для уплаты нашего громадного долга. Прекрасно. Но мы уже уменьшили этот долг с 78 долл. 25 центов на человека до 28 долл. 41 цента; проценты мы тоже уменьшили с 4 долл. 29 центов на человека до 95 центов. Теперь, напротив, нам говорят, что мы не должны погашать нашего долга, чтобы сохранить наши пошлины. Известно, что наша роспись [бюджет. - А.К.] отличается таким громадным превышением доходов над расходами, что мы не знаем, куда девать избытки нашего казначейства [*Так было в 1888 г., когда автор составлял эту книгу. В последующие годы Конгресс так распорядился финансами Северо-Американских Штатов, что в настоящее время (20 сентября 1892 г.) предвидится уже дефицит. - Прим. пер. ]. Но наши протекционисты нещадным образом стали расточать народные деньги именно с той целью, чтобы эти избытки не послужили поводом к уменьшению тарифных ставок, и ни для кого теперь не секрет, что протекционисты нашего Конгресса прямо развращают наших политических деятелей.
154. Нам говорят, что охранительная система создает народное благоденствие. Когда же мы указываем в ответ на постоянно чередующиеся кризисы и на промышленный застой, протекционисты отвечают, что все эти бедствия происходят от фритредеров, продолжающих ратовать в пользу свободной торговли.
Логически поэтому приходится заключить, что созданное системой благоденствие до такой степени шатко, что разлетается в прах даже от одних разговоров о свободной торговле. Протекционисты вечно нападают на формулу свободной торговли laissez faire, laissez passer, для всех равную и ни для кого не обидную; но в то же время вечно переделывают свои таможенные тарифы, чтобы оказать "равную справедливость" всем заинтересованным производителям. Однако ясно, как день, что достижение такой справедливости решительно неосуществимо, ибо, если даже тариф не причиняет ущерба Ивану, то никоим образом не может он принести пользу Петру, и никогда дело не обходится без жертв. Вечно поэтому наблюдается борьба взаимно сталкивающихся интересов [*Примеров можно привести бесчисленное множество. Приведем один. Недавно производители шелковых тканей в Лионе ходатайствовали перед французским правительством об уменьшении пошлины на хлопчатобумажную пряжу, которая необходима им как основа для многих сортов тканей. Лионцы доказывали, что при существующих пошлинах им нельзя выдерживать конкуренцию швейцарских и германских производителей, которые получают бумажную пряжу беспошлинно. Но тогда подняли вопль и стоны руанские фабриканты бумажной пряжи, заявившие, что их производство будет уничтожено, если лионцам будет дана возможность приобретать пряжу за границей. (Economist, 1885. P. 815.)], которая может прекратиться лишь тогда, когда государство откажется от искусственного регулирования этих интересов и будет оказывать всем им одинаково полную справедливость. Вот это-то и принесет свободная торговля.
Линкольн очень любил передавать следующий случай из его домашней жизни. Однажды он услыхал шум в соседней комнате; входит туда и видит, что два его сына Боб и Тэб [*Уменьшительные имена Роберта и Эдуарда. - Прим. пер.] дерутся. Что случилось? - спрашивает он.
- Папа, Тэб хочет отнять у меня мой ножик.
"Ну так и уступи ему нож, - говорит Линкольн, - чтобы он сидел покойно.
- Нет, - отвечает Боб, - этой мой нож, он нужен мне, чтобы и я сидел покойно.
Линкольн приводил обычно этот рассказ в доказательство того, что единственной основой мира служит справедливость. И вот, когда у нашего гражданина отнимают то, что он заработал, он именно желает сохранить свое, чтобы сидеть покойно.
Наши предки сражались за политическую и свою независимость. Если мы желаем быть достойным потомством прославленных отцов, мы должны бороться, чтобы обеспечить себе и свободу торговли, как обеспечили и свободу политическую. Кто пойдет сегодня обрабатывать землю в свободном Канзасе и как извлечет он пользу из своего труда, если не будет иметь права обменять свой хлеб на какие угодно продукты земного шара и на самых выгодных условиях, какие только и даст ему всемирная торговля?
155. История гражданской свободы есть ничто иное, как борьба против несправедливого обложения. В настоящее время самый несправедливый у нас налог - это таможенная пошлина. Наш протекционизм развращает наши политические учреждения, как рабство развращало их раньше. В правильно организованной стране государство обязано противодействовать всякому поползновению одного лица нарушать права другого; таким только образом и могут быть водворены порядок и справедливость. Но при нашей охранительной системе Конгресс сам дает право одним лицам нарушать интересы других. Это вопиющая несправедливость по отношению к жертвам; это колоссальный самообман по отношению к мнимо облагодетельствованным; это бесполезнейшая растрата общественных средств. Остается только вопрос - каким образом избавиться от всех этих бед в кратчайший срок?..
Вернуться на оглавление книги | Вернуться в начало Главы 5 | Вернуться на главную страницу