* * *

Сен-Симон Анри Клод (граф Saint-Simon) - известный социальный реформатор. Происходил из фамилии, считавшей своим родоначальником Карла Великого, род. в 1760 г. В его воспитании принимал участие д'Аламбер. Тринадцати лет от роду он имел смелость сказать своему глубоко верующему отцу, что не желает говеть и причащаться, за что тот запер его в тюрьме Сен-Лазар. Весьма рано идея о славе как наиболее достойной побудительной причине человеческих действий вошла в его мировоззрение. Будучи еще отроком, он приказал лакею будить себя не иначе, как следующими словами: "вставайте, граф, вам предстоит совершать великие дела". В голове его постоянно роились странные планы. Он примыкает к отряду, посланному французским правительством на помощь сев.-американским колониям, восставшим против Англии; пять лет участвует в борьбе и, наконец, попадает в плен к англичанам. Освобожденный по окончании войны, он едет в Мексику и предлагает испанскому правительству проект соединения Атлантического и Великого океанов посредством канала. Принятый холодно, он возвращается на родину, где получает место коменданта крепости в Меце и под руководством Монжа изучает математические науки.

Вскоре он выходит в отставку, отправляется в Голландию и старается убедить правительство составить французско-голландский колониальный союз против Англии, но, не успев в этом, едет в Испанию с проектом канала, который должен был соединить Мадрид с морем.

Вспыхнувшая во Франции революция заставила его вернуться на родину, но, по его собственным словам, он не хотел деятельно вмешиваться в революционное движение, потому что глубоко был убежден в недолговечности старого порядка. В 1790 г. он недолго был мэром в округе, где находилось его именье. В том же году он высказался за уничтожение дворянских титулов и привилегий (в эпоху Реставрации он продолжал, однако, носить титул графа).

В то же время С. занимался скупкой национальных имуществ и приобрел этим путем довольно значительную сумму. Свои спекуляции он впоследствии объяснял стремлением "содействовать прогрессу просвещения и улучшению участи человечества" путем "основания научной школы усовершенствования и организации большого промышленного заведения".

Во время террора С.-Симон был посажен в тюрьму, откуда вышел лишь после 9 термидора.

В 1797 г. он намеревался "проложить новый физико-математический путь человеческому пониманию, заставив науку сделать общий шаг вперед и предоставив инициативу этого дела французской школе". С этою целью он в сорокалетнем возрасте принимается за изучение естественных наук, желая "констатировать их современное состояние и выяснить историческую последовательность, в какой происходили научные открытия"; знакомится с профессорами политехнической, потом медицинской школы, чтобы определить "действие, производимое научными занятиями на тех, кто им предается"; старается превратить свой дом в центр научной и артистической жизни, для чего и женится (в 1801 г.) на дочери одного умершего приятеля. В следующем году он развелся с нею и искал руки М-mе де-Сталь, которая казалась ему единственной женщиной, способною содействовать его научному плану. Он ездил для этого в имение М-mе де-Сталь на берегу Женевского оз., но не имел успеха.

Во время пребывания своего в Женеве С. издал первое свое сочинение: "Письма женевского жителя к своим современникам" (1802). Он требует здесь неограниченного господства искусства и науки, которые призваны организовать общество. Воинственный тип человечества должен исчезнуть и замениться научным: "прочь, Александры, уступите место ученикам Архимеда". Труд - категорический императив нового общества. Все должны будут прилагать свои силы полезным для человечества образом: бедный будет питать богатого, который станет работать головой, а если он к этому неспособен, то обязан работать руками. Духовная власть в новом обществе должна принадлежать ученым, светская - собственникам, а право выбирать носителей обеих властей - всему народу. В сущности, содержание светской власти не выяснено: ей не остается никакого дела, так как вся организация общества, все направление работ находится в руках власти духовной.

Вообще, идеи, высказанные С., неопределенны и иногда даже противоречивы. Находясь под влиянием аналогичных попыток, сделанных в конце XVIII в., он предлагает новую религию, открытую ему, по его словам, в видении самим Богом. Отличительной чертой этой религии является "ньютонизм": Ньютону поручено Богом "руководство светом и управление жителями всех планет"; место храмов займут "мавзолеи Ньютона" и т. д.

Совершив путешествие по Германии и Англии (1802) и истратив на это последние свои средства, С. возвратился во Францию и принужден был взять место переписчика в ломбарде, дававшее ему 1000 фр. в год за ежедневный десятичасовой труд, пока один его знакомый, Диар, не предложил ему жить на его средства, дабы иметь возможность продолжать научные занятия. В 1810 г. Диар умер, и С. вновь стал страшно бедствовать, прося помощи у богатых людей. Не всегда имея средства для печатания своих трудов, он собственноручно переписывал их в нескольких десятках экземпляров и рассылал разным ученым или высокопоставленным лицам ("M?moire sur la science de l'homme", "M?moire sur la gravitation universelle").

В 1808 г. он издал "Введение в научные труды XIX в.". Наука, по его мнению, до того времени занималась только опытами, исследовала только факты; это было очень плодотворно, но пора стать на общую точку зрения. Все частные науки - лишь элементы некоторой общей науки, которая именно и есть положительная философия. И в своем целом, и в своих частях наука должна иметь лишь "относительный и положительный характер"; человеческие знания уже достигли такого состояния, при котором их нужно обобщать и строить из них законченное здание. Эта мысль дополняется другою - о планомерной организации дальнейших научных изысканий. О "пользе новой научной системы", о классификации наук и о связи ее с историей развития человечества С. говорит и в следующих своих брошюрах: "Lettres au bureau des Longitudes" и "Nouvelle Encyclop?die".

В "Записке относительно науки о человеке" он требует создания особой положительной "науки о человеке", которая изучала бы человечество с чисто научной точки зрения, как точные науки изучают мир неорганический. Человечество развивается так же закономерно, как и все органическое, и развитие это ведет к высшему совершенству. Нельзя рассматривать индивидуум с какой-либо одной стороны - или с политической, или с экономической; нужно брать всю полноту явлений, все их разнообразие и проследить их взаимозависимость и взаимодействие (мысль, осуществленная одним из учеников С., О. Контом, в создании социологии).

Наконец, в "Записке о всеобщем тяготении" он стремится найти объяснение всех явлений в законе всемирного тяготения. События 1814-15 гг. отвлекли С. от чисто научных вопросов и направили его мысль на вопросы политические, а после и социальные, результатом чего явилось несколько политических брошюр. В "Реорганизации европейского общества", написанной в сотрудничестве с Ог. Тьерри, он настаивает на необходимости союза Франции с Англией, что позволило бы этим двум странам ввести конституционные порядки во все другие европейские государства; затем все они вместе образовали бы общеевропейский парламент, который был бы высшим решителем несогласий между отдельными государствами, создал бы кодекс морали и главной своей задачей поставил бы устройство общественных работ, проведение каналов, организацию переселений излишка народонаселения в другие страны.

Ту же идею высказывает С. и в последовавших затем "Opinions sur les mesures ? prendre contre la coalition de 1815". Эти брошюры С. имел возможность издавать потому, что его семейство согласилось уплачивать ему пенсию за отказ его от наследства. В завязавшейся борьбе между промышленными и клерикало-феодальными интересами, между "людьми индустрии с людьми пергамента", он стал на сторону первых, при содействии которых и начал издавать сборник "L'industrie" (1817-18) с эпиграфом: "все через промышленность, все для нее". Понимая под "индустриализмом" новое промышленное направление в отличие от прежнего аристократизма и еще не замечая среди самих "индустриалов" противоположности интересов капитала и труда, он доказывает, что только труд дает права на существование и что современное общество должно состоять из работающих умственно и физически. Рантьеры - эти общественные паразиты - суть рак, которым страдают современные государства. Именно промышленный класс приносит наибольшую пользу государству и имеет наибольшие способности для управления делами государства. С этой точки зрения нужно переделать состав палаты, чтобы устранить из нее "военных", "потребителей, ничего не производящих", которых он прямо называет партией антинациональною. Ту же защиту "промышленников против куртизанов и дворян, т. е. пчел против трутней" С.-С. ведет в "Politique" (1819), "L'Organisateur" (1819-20), "Syst?me industriel" (1821-22), "Cat?chisme des industriels" (1822-23). Место военно-теократического государства, пережившего себя, должно занять государство промышленно-научное; воинская повинность должна уступить место общей обязанности труда; как XVIII в. был по преимуществу критическим, разрушив преграды для образования нового общественного порядка, так XIX в. должен быть творческим, должен создать индустриальное государство, основанное на результатах науки.

В "Organisateur" помещена знаменитая "Парабола", в которой он делает предположение, что Франция вдруг потеряет три тысячи своих первых физиков, химиков, физиологов и других ученых, художников, а также наиболее способных техников, банкиров, негоциантов, фабрикантов, сельских хозяев, ремесленников и т. д. Каковы будут следствия? Так как люди эти "составляют цвет французского общества,... то нация сделается телом без души... И ей нужно будет по крайней мере целое поколение, чтобы вознаградить свои потери". Но предположим внезапную смерть трех тысяч человек другого рода - членов королевского дома, сановников, государственных советников, министров, епископов, кардиналов, обер-шталмейстеров, обер-церемониймейстеров, префектов и подпрефектов и др. и, "кроме того, десяти тысяч собственников, самых богатых, из тех, которые живут по-барски" - и что же? Добродушные французы очень огорчатся по доброте сердечной, но "из этого несчастного случая не произойдет никакого политического зла для государства", так как скоро найдутся тысячи людей, готовых и способных занять места умерших. Современное общество, с точки зрения С.-С., есть "воистину свет наизнанку, так как те, которые представляют собою положительную полезность, поставлены в подчиненное положение" по отношению к людям неспособным, невежественным и безнравственным.

Так как вскоре после того был убит герцог Беррийский, то С.-С. был привлечен к суду как моральный сообщник в преступлении. Присяжные оправдали его, и он вскоре написал брошюру "О Бурбонах и Стюартах", где, проводя параллель между этими двумя династиями, предсказывал Бурбонам судьбу Стюартов.

Все более и более, однако, С. начинает приходить к мысли, что права промышленников налагают на них и известные обязанности по отношению к пролетариату. Новое направление не понравилось его богатым покровителям, и он, лишившись их поддержки, скоро снова очутился в крайней нужде, заставившей его посягнуть на свою жизнь (1823). Рана оказалась несмертельной. С. лишился только одного глаза. В его пользу была открыта подписка, и собранные суммы позволили ему продолжать его писательскую деятельность.

За "Cat?chisme politique des industriels" (один из выпусков которого был написан О. Контом) последовали "Opinions litt?raires, philosophiques et industrielles" (1825), где уже окончательно определилось его новое отношение к рабочему классу. Он указывает здесь на принципиальное противоречие между капиталом и трудом, из взаимодействия которых произошла либеральная буржуазия. Задачей революции прошлого века, говорит он, была политическая свобода, а целью нашего века должны быть гуманность и братство. Среднее сословие лишило поземельных собственников власти, но само заняло их место; его путеводной звездой был голый эгоизм. Для борьбы с ним, для водворения на место эгоизма братства, С. требует союза королевской власти с рабочими, на знамени которого было бы написано достижение возможно большего экономического равенства. "Промышленный принцип основывается на принципе полного равенства". Политическая свобода есть необходимое следствие прогрессивного развития; но раз она достигнута, она перестает быть конечной целью. Индивидуализм слишком развил и без того сильный в человеке эгоизм; теперь нужно постараться организовать производство на принципах ассоциации, что скоро приведет к развитию естественных чувств солидарности и взаимной братской преданности.

Лозунг индивидуализма - борьба людей друг против друга; лозунг принципа ассоциации - борьба людей в союзе друг с другом против природы. Главная задача государственных людей в индустриальном государстве состоит в заботе о труде. Близко подходя к принципу права на труд, С. предвидел, что пролетариат скоро организуется и потребует права на участие во власти; лучшая политика поэтому - соединение обладателей власти с настоящими рабочими против неработающего капитала.

Лебединою песнью С. было "Новое христианство". Признавая за христианством божественное происхождение, он думает, однако, что Бог при откровении применяется к степени понимания людей, вследствие чего даже ученикам Христа божественная истина не была доступна во всей ее полноте. Вот почему главнейшая заповедь Христа, "люби ближнего, как самого себя", теперь может и должна быть выражена иначе: "всякое общество должно заботиться о возможно более быстром улучшении нравственного и физического состояния самого бедного класса; оно должно организоваться таким способом, который всего более содействовал бы достижению этой цели". Новое христианство должно быть преобразованием старого: оно еще не наступило - оно впереди и приведет ко всеобщему счастию. "Золотой век, который слепое предание помещало до сих пор в прошедшем, на самом деле находится впереди нас". У новых христиан также будет культ, будут догматы; "но нравственное учение будет у них самым главным, а культ и догматы - лишь своего рода придатком". Указав на успехи математики и естествознания, С. выражал сожаление, что самая важная наука, "которая образует самое общество и служит ему основанием - наука нравственная" - находится в пренебрежении.

В 1825 г. С. умер (в Париже) в присутствии своих учеников. Перед самою смертью он говорил: "Думают, что всякая религиозная система должна исчезнуть, потому что доказана дряхлость католицизма. Это - глубокое заблуждение; религия не может покинуть мир, она только переменяет вид... Вся моя жизнь резюмируется в одну мысль: обеспечить людям свободное развитие их способностей... Участь рабочих будет устроена; будущность принадлежит нам".

С самых ранних лет мечтая о великих делах и славе, убежденный, что "в Валгаллу славы попадают обыкновенно только убежавшие из дома сумасшедших" и что "необходимо быть вдохновенным, чтобы совершить великое", действительно увлекавшийся своими планами и идеями до самозабвения, иногда до пророческого экстаза, С. часто менял одну идею на другую и становился реформатором то в области науки, то в сфере политики, общественного устройства и даже морали и религии. "Изобретатель идей" и мастер в искусстве увлекать людей и направлять их на научные изыскания, он имел многих учеников (Ог. Конт и Ог. Тьерри - наиболее знаменитые; оба разошлись с ним: второй - когда С. стал равнодушно относиться к политическим вопросам и сосредоточил все свое внимание на социальных, первый - когда С. стал вносить в свое учение религиозно-мистический элемент) и давал им важные руководящие идеи, для доказательства которых всегда нуждался, однако, в исследованиях своих учеников.

Он не высказывал своего учения в систематическом виде; самая мысль его часто отличалась неясностью. Так называемая система С.-симонизма была создана не им, а его учениками. Во всех сферах он лишь намечал новые направления. Не довольствуясь понятиями "личность" и "государство", над которыми оперировали XVIII в. и либерализм XIX в., он дает между ними место и даже преобладающее значение "обществу", в котором личность - органическая частица, государство по отношению к личности - нечто производное.

Общество в каждую данную минуту определяется известной организацией материальных сил и известным мировоззрением, соответствующим этой организации. От изменения - очень медленного - в соотношении материальных частиц зависит ход исторических событий. Законы, которым подчиняются общественные изменения, подлежат научному изучению, после которого возможно будет установить точные правила для руководства обществом. Отсюда понятно равнодушие С. к политике и подчеркивание социальной стороны жизни народов; отсюда и осуждение им прежней исторической науки, бывшей, по его словам, простой биографией власти.

Мысль о необходимости преобразования истории тесно связана с его взглядами на экономическую эволюцию Европы, которой он дал даже общую формулу: история Европы была для него превращением военного общества в промышленное, а эволюция труда представлялась ему как последовательность рабства, крепостничества и свободного наемничества, за которым, в свою очередь, должна последовать стадия общественной работы (travail soci?taire). Вообще, всем своим учением об обществе С. связал свое имя с первой стадией эволюции позитивизма, а взгляды, высказанные им в последние годы относительно рабочего класса, сделали его родоначальником социализма.

О сочинениях С., их изданиях и материалах для его биографии см. Щеглов, "История социальных систем" (т. I, стр. 369-372); о нем самом - Hubbard, "S.-Simon, sa vie et ses travaux" (1857); P. Weisengr?n, "Die Social wissensch. Ideen St.-Simons".

Сенсимонизм и сенсимонисты. - В последние годы жизни у С.-Симона наиболее ревностными его учениками были Оленд Родриг, Сент-Аманд Базар и Бартелеми Проспер Анфантен (1796-1864), который лично знал С.-Симона очень мало. Тотчас по смерти учителя все его ученики, собранные Родригом, решили не разлучаться и продолжать его дело. В том же 1825 г. они предприняли издание журнала "Producteur", задуманное еще С.-Симоном; в нем приняли участие, кроме названных уже лиц, Бюшез, Руан, Лоран, Галеви, А. Бланки, Ар. Каррель, О. Конт и др., из которых некоторые (напр., трое последних) довольно скоро порвали всякие отношения с С.-симонистами вследствие того мистическо-сектантского характера, который приняла школа в первые же годы своего существования.

Разработке идей в журнале было отведено немного места: печатались преимущественно статьи о технологии, финансах, промышленности и т. д. В политическую борьбу между роялистами и либералами журнал совершенно не вмешивался; либерализм, в глазах С.-симонистов, был религиозным и политическим протестантизмом, т. е. принципом отрицательным, не способным лечь в основу общественной организации. Будучи, в сущности, демократичным по своим стремлениям, "Producteur" в то же время высказывался против народовластия и абсолютного равенства, а его антииндивидуалистическое направление сказывалось, между прочим, в отрицании принципа свободы совести. Равнодушие публики и недостаток средств заставили прекратить издание "Производителя" уже в 1826 г.

Но школа не распалась: она продолжала вести деятельную устную и письменную пропаганду своих идей, главным образом среди интеллигентной молодежи. Особенным успехом пользовался открытый в 1828 г. курс лекций в улице Таранн. Лекции посещались главным образом учащеюся молодежью, мало знакомою с жизнью, философией и общественными науками. С.-симонизм казался ей новым религиозным откровением, имевшим целью улучшение быта "самого многочисленного и самого бедного класса народа".

За это время к нему обратились Миш. Шевалье, Карно, Фурнель, Перейра, Лессепс и другие, много содействовавшие успехам школы. Лекции читались Базаром, который отличался способностью облекать мысль в наиболее привлекательную и убедительную форму, но план, главные положения, отчасти самое развитие их были трудом коллективным, преимущественно же делом Анфантена, отличавшегося наибольшею последовательностью и смелостью.

Чтения продолжались два года и печатались в "Organisateur", а затем вышли отдельною книгою, названною "Doctrine de S.-Simon", хотя С.-Симону здесь принадлежат разве лишь самые общие положения, развитие же их принадлежит его ученикам.

Книга делится на две части: начинаясь критикою всех главных сторон человеческих отношений - науки, искусства, промышленности, общественной жизни, религии, воспитания, законодательства, собственности, - она переходит к коренной политической и экономической реформе общества и заканчивается новой религиозной системой с ее догматами, культом и иерархией. Особенно замечательна первая, критическая часть, выдающиеся достоинства которой признаются и противниками С. Наши ученые, читаем мы здесь,

Та же анархия царит и в области искусства, и в сфере промышленности, совершенно пренебрегающей интересами общества. Каждый промышленник в других "видит только врагов: он их подсиживает, подслушивает, и в их разорении состоит его благосостояние, даже его слава".

Одним из важнейших источников индустриального беспорядка является политическая экономия с ее принципом laissez faire, laissez passer. "Всякий производитель без руководителя, безо всякого компаса, кроме своих личных наблюдений, старается узнать о нуждах потребления", а экономисты поощряют конкуренцию промышленников.

"Немногие счастливцы торжествуют, но их торжество покупается ценою разорения бесчисленного множества жертв. Необходимыми следствиями такого производства является ежеминутное нарушение равновесия между производством и потреблением" с его бесчисленными катастрофами и торговыми кризисами.

Предполагаемое экономистами согласие личного интереса с общим опровергается опытом. Ненормальны, точно так же, взаимные отношения между людьми трудящимися и владельцами орудий производства или капиталов: слепой случай рождения отдает чистый доход в руки не искусного рабочего, а ленивого и неспособного собственника. Ничего этого не было бы, "если бы эксплуатация земного шара была регулирована, если бы общий взгляд господствовал над этой эксплуатацией". К такому же выводу приводит и история развития человечества; "прогресс состоит, прежде всего, в усилении духа ассоциации и в уменьшении духа вражды и антагонизма. Если человек до сих пор постоянно эксплуатировал человека: господин - раба, сеньор - крепостного, собственник - рабочего, тем не менее, отношения между эксплуататором и эксплуатируемым с течением времени становятся мягче и гуманнее".

Настанет время (и оно недалеко), когда всякая эксплуатация человека человеком прекратится и все люди, соединившись в ассоциации, будут эксплуатировать весь мир. "Всеобщая ассоциация - вот наша будущность. Всякому по способностям, всякой способности по ее делам! - вот новое право, которым должны быть заменены права завоевания и рождения".

Эта организация будущего не имеет, однако, ничего общего с системой коммунизма, в которой "все части равны": С.-симонизм стремится не к уничтожению собственности, а лишь к преобразованию ее, что бывало и раньше. "Изучая историю, мы видим, что законодательство никогда не переставало вмешиваться в организацию собственности: или оно определяло природу предметов, которые могли быть усвояемы в собственность, или регулировало пользование собственностью и передачу ее". При этом видоизменения собственности совершаются так, что она делается достоянием все большего числа трудящихся лиц и в то же время все благоприятнее становятся для трудящихся их отношения к капиталистам. "В будущем единственное право на собственность будет заключаться в способности к мирному труду и состоять в направлении, употреблении и эксплуатации собственности" без права передачи ее другому лицу. Владельцы земель и капиталов превратятся в простых хранителей орудий производства, распределяющих их между рабочими. Такая организация низведет царство Божие на землю, укрепит господство свободы, уничтожит привилегии рождения. "Нам беспрестанно повторяют, что собственность есть основание общественного порядка; мы сами провозглашаем эту вечную истину. Вопрос только в том, кто будет собственником?.. Человечество устами Иисуса провозгласило: нет более рабства; устами С.-Симона оно провозглашает: всякому по его способности, всякой способности по его делам, - нет более наследства!"

Наконец, тому же закону прогресса подчиняется и религия, без которой никогда не останется человечество. В своем развитии религия прошла четыре ступени: фетишизм, политеизм, монотеизм иудейский и монотеизм христианский. Рассматривая тело и все телесное, как нечто греховное, христианство не могло обнять собою всего общественного быта человека. Должна явиться новая религия с пантеистическим пониманием божества, проявляющегося для человека под двумя главными видами - как дух и как материя. Отсюда исчезновение антагонизма между телом и духом, реабилитация плоти.

Источник, связь и цель жизни - в любви, а потому люди с преобладающим чувством любви должны быть начальниками общества; но так как любовь обнимает конечное и бесконечное и проявляется в искании Бога, то начальниками общества могут быть только представители религии. "Представляя единство жизни, священник представляет в то же время единство общественное и политическое", так как "религия обнимает во всей полноте систему политическую". От нее уже зависят наука и промышленность, имеющие каждая свою иерархию: одна из иерархий будет руководить разработкой наук, другая - регулировать промышленность, обе - "разделять людей на классы по способностям и вознаграждать по делам". Над священниками науки и промышленности стоит священник общий или социальный - "живой закон", воплощающий в себе самую идею правды, будет ли он называться законом Нумы, или Моисея, или Христа, или (для будущего) С.-Симона. Вся система, таким образом, представляется как "последнее откровение, делаемое Богом человеку, откровение прогресса, любви, жизни".

Мистико-религиозный элемент возобладал в С.-симонизме над научным. Отразив в экономической части своего учения вызванное индустриальной революцией расстройство экономической жизни и возникшее в обществе сознание ненормальности данного социального строя, С.-симонизм с особою силою раскрыл недостатки современного общества, указав при том на главные исторические моменты в развитии хозяйственного быта; этим он оказал науке большую услугу, но, во-первых, экономическая сторона жизни не была выделена им для самостоятельного изучения, а во-вторых, туманные фантазии в положительной его части совершенно заслонили науку с ее ясными понятиями и реализмом.

Требуя полной перестройки общественных отношений на совершенно новых началах, С.-симонизм рассчитывал достигнуть возрождения человечества исключительно путем убеждения, силою слова.

Средства к этому он видел в воспитании: оно прежде всего должно развивать чувства долга и привязанности к истинным вождям общества, в которых совмещаются власти и законодательная, и судебная. Все должны подчиняться им, все должны склоняться перед их авторитетом. Личную самодеятельность в промышленности, науке и искусстве С.-симонисты уничтожали: всякий частный человек может и должен заниматься только тем, что ему будет указано свыше; определению подлежит даже направление, цель и качество его труда.

В писаных законах нет надобности: в будущем законами должны служить объявления начальства. Всем управляет священник: "он - источник и освящение порядка... Всякая общественная должность священна, ибо она отправляется во имя Бога человеком, который его представляет".

Такое преклонение пред авторитетом вместе с мистицизмом, отрицательным отношением к принципам философии XVIII в. и пренебрежением к научному методу, делают из С.-симонизма одну из форм общей культурно-политической реакции того времени: реакции веры и чувства против знания, идеи авторитета - против принципа индивидуальной свободы. В 1828-30 гг. кружок С. из философской школы превратился в религиозное братство с церковной организацией. Во главе ее стоял сначала Родриг, как ближайший ученик С.-Симона, но в 1829 г. он передал направление делами школы Анфантену и Базару, наиболее принимавшим участие в выработке учения.

Это произвело первый раскол: от школы отделился Бюшез, не хотевший признать новую иерархию и не соглашавшийся с учением о Божестве. Пропаганда велась и в провинции; провинциальные общины С.-симонистов прямо назывались церквами. Анфантен совершил объезд нескольких южных церквей, и его обращения к ним очень напоминают по форме апостольские послания. Члены общины называли себя "братьями или сестрами, сынами или дщерями о С.-Симоне".

До июльской революции пропаганда сенсимонизма не была публичною; на проповеди могли являться только приглашенные. В революции С.-симонисты увидели подтверждение своего учения о негодности всей современной социальной системы и о необходимости новой общественной организации. Уже 30 июля [1830] на стенах Парижа появился манифест за подписью "начальников учения С.-Симона", Базара и Анфантена, в котором французам, "привилегированным детям человечества", обещалось окончательное уничтожение феодализма и всех привилегий рождения, дабы "каждый был поставлен в обществе сообразно с своими заслугами и вознагражден сообразно с делами".

Прокламация не имела успела среди народа, но скоро о сенсимонистах заговорили в палате как о "полуфилософской, полурелигиозной секте", требующей общности имуществ и жен. Анфантен и Базар обратились к президенту палаты с письмом, в котором протестовали против такого толкования их учения. Это письмо было напечатано в нескольких тысячах экземпляров и получило широкое распространение, но впечатления не произвело. Пользуясь большей свободой мысли и слова, созданной июльским переворотом, С.-симонисты присоединили к журналу "L'Organisateur", выходившему с 1829 г., еще другой, "Le Globe"; кроме того, ими издавались и отдельные брошюры. В разных местах Парижа организована была проповедь, из еженедельной скоро превратившаяся в ежедневную и имевшая в виду самые различные слои общества. Особенное внимание было обращено на распространение новой доктрины среди рабочего населения. Организовались также и миссии для провинции.

В "Globe" помещалось много статей по текущим вопросам - экономическим, финансовым и т. п., - причем С.-симонисты не отказывались и от сделки с современным положением дел, чтобы тем легче было перейти к новому строю (напр., по вопросу о наследстве). К концу 1830 г. парижские С.-симонисты, бывшие большею частью представителями свободных профессий и учащейся молодежи, устроили нечто вроде религиозного общежития под именем "семейства" (в ул. Монсиньи). Члены его собирались ежедневно на общую трапезу, вели беседы о разных вопросах своего учения, принимали новых "братьев" и "сестер", посылали в провинцию миссионеров, устраивали праздники. Браки, похороны и другие важные случаи в жизни членов общины сопровождались священнодействиями и проповедями на религиозно-социальные темы.

Довольно скоро в общине обнаружились разногласия и между отдельными членами, и между самими верховными отцами. Главным пунктом раздора оказался вопрос о браке: Анфантен в этом отношении делил людей на постоянных по своей природе и непостоянных; последние, по его мнению, могли менять жен или мужей, когда кому захочется. Многие члены вместе с Базаром нашли это учение безнравственным. Спор обострялся еще тем, что между Анфантеном и Базаром существовало соперничество чисто личного характера. Было сделано несколько попыток к примирению, о котором особенно хлопотал О. Родриг; но они ни к чему не привели, и в конце 1831 г. Базар со многими из наиболее способных и деятельных членов общины вышли из ее состава. Анфантен, провозглашенный "верховным начальником религии С.-Симона", объявил оставшимся, что теперь они должны будут вступить на путь полного практического осуществления своих идей.

По учению Анфантена, люди должны "освящаться в труде и удовольствии". Зима 1831-32 гг. прошла в шумных и многолюдных собраниях, служивших средством пропаганды и вместе с тем имевших и другую цель: среди гостей Анфантен желал найти себе достойную подругу. По его учению, общественным индивидуумом является не отдельное лицо, а пара, т. е. мужчина и женщина вместе. Точно так же и во главе религии должен стоять не один верховный жрец, но жреческая пара (couple-pr?tre), имеющая право вмешательства во взаимные отношения между мужчинами и женщинами общины. На заседаниях "семейства" после удаления Базара рядом с креслом Анфантена ставилось другое кресло, остававшееся пустым в ожидании верховной жрицы.

В то же время продолжалась деятельная пропаганда среди рабочих, выражавшаяся, между прочим, в устройстве потребительных и производительных ассоциаций. Все это требовало больших расходов, покрывавшихся пожертвованиями отдельных лиц (к 31 июля 1831 г. их было сделано на 600 тыс. фр.); самым крупным вкладчиком был Анфантен. В конце 1831 г. решено было произвести заем, выпустив билеты по номинальной цене 1000 фр., с действительным взносом по 250 фр. и рентой в 50 фр. Всего было собрано из разных источников и истрачено с осени 1830 до осени 1832 г. от 900000 до 1000000 фр. Запасного фонда не было; тратились не проценты, а самый капитал. Дела в производительных ассоциациях шли дурно; между их руководителями и рабочими происходили пререкания, многие недовольные уходили. В самом "семействе" вновь возникли раздоры, на этот раз между Анфантеном и Родригом. Вызваны они были все тем же разногласием по вопросу об отношениях между полами. Родриг находил учение Анфантена безнравственным; Анфантен обвинял Родрига в том, что он не сумел освободиться от ига старой семьи. В конце концов Родриг должен был удалиться (февраль 1832 г.). Хотя за ним из "семейства" никто не ушел, но выход его отразился неблагоприятно на делах общины, так как Родриг заправлял всеми ее денежными делами, а также и реализацией займа.

Пришлось отказаться от издания журнала, от найма зал для проповеди и увеселений, даже от дорого стоившей парижской квартиры, и переселиться в окрестности Парижа, где у Анфантена в дер. Менильмонтане был большой дом с садом. Здесь жизнь была устроена на новых началах. Праздники были прекращены, прислуга распущена; члены "семейства" разделили между собою работы по дому и саду; к обеду все собирались вместе, пели молитвы, слушали поучения своего "отца". Был придуман даже особый костюм - синий короткий камзол, белые панталоны, красная фуражка. Прическа должна была быть также у всех одинаковая - волосы до плеч.

Странный образ жизни С.-с. возбуждал любопытство соседей, которые приходили послушать их пение или наблюдать их трапезу. Составлена была под руководством Анфантена "Новая книга", делившаяся на две части - катехизис и книгу бытия - и представлявшая смесь религиозных и моральных, научных и фантастических воззрений ("Новая книга" осталась ненапечатанной). Хотя С.-с. в Менильмонтане вели скромный и трудолюбивый образ жизни, но работа их была непроизводительна; община шла к полному разорению.

Окончательный удар ее существованию был нанесен уголовным процессом по обвинению в составлении противозаконного общества и проповеди безнравственного учения.

Процесс возбудил большое внимание в тогдашнем обществе. На суде С.-симонисты держали себя как настоящие сектанты и во всем продолжали слушаться Анфантена, называя его "отцом". От присяги они отказались в силу запрещения Анфантена. Последний на вопросы председателя суда отвечал, что он называет себя "отцом человечества" и "живым законом". Защищались С.-симонисты искусно и громили современное устройство общества как главную причину целого ряда безнравственных явлений. Они не отрицали, что предоставляют жреческой паре особые права, и только старались оправдать свое учение на этот счет. Анфантен, Шевалье, Дювейрье были присуждены к годовому тюремному заключению и 100 фр. штрафа, Родриг и Барро - к 50 фр. штрафа. Община сенсимонистов продолжала еще существовать, но очень недолго. Ее члены страшно бедствовали и не отказывались от самой тяжелой и неблагодарной работы за одно лишь дневное пропитание, а потом разошлись в разные стороны. По истечении срока тюремного заключения Анфантен с наиболее верными сторонниками сделал было еще попытку устроить общину в Египте, но и эта община просуществовала лишь два года. Некоторые ее члены перешли в фурьеризм, другие сделались учеными, писателями, чиновниками, банкирами, инженерами, фабрикантами и т. д.; лишь немногие продолжали говорить и писать в духе религиозно-мистического социализма (напр., Пьер Леру). Сам Анфантен занял должность почтмейстера в одном небольшом городе. В 1848 г. он снова выступил было с проповедью своего учения, но не имел никакого успеха.

Литература, кроме общих сочинений по истории социализма: Paul Janet, "S.-Simon et le saint-simonisme"; Booth, "Saint-Simon and s.-simonism" (1871); Weil, "L'?cole St.-Simonienne" (1896); Charlety, "Histoire du s.-simonisme" (1896); статья Штейнберга об историч. и социал. взглядах С.-Симона в "Жизни" за 1900 г.

М. В-ий.

| Наверх | В оглавление к.н.и.г.а. | Туда, откуда пришли |

Фридрих Хайек

Сен-Симон: акушер идей

Фрагемент из [Ф. Хайек. Контрреволюция науки. Пер. с англ. Е. Николаенко. М., ОГИ, 2003. Цитируемый фрагмент: стр. 154-187].
Полный текст книги в сети: http://www.libertarium.ru/libertarium/contrrev

12. Анри де Сен-Симон: "Accoucheur d'ideées"

I.

Трудно было бы предположить, что граф Анри де Сен-Симон с его образованием и его опытом станет реформатором науки. Хотя надо признать, что когда в 1798 г. в возрасте 38 лет [год и, соответственно, возраст могут быть не совсем точными] он поселился напротив Высшей политехнической школы и собрался растолковать миру, какое значение имеет научный прогресс для изучения общества, он обладал уже богатым и разнообразным опытом; но его научная подготовка вряд ли была достаточной. Факты его предшествующей жизни, сделавшиеся известными совсем недавно [см.: Н. Gouhier. La jeunesse d'Auguste Comte et la formation du positivisine, vol. 2, Saint-Simon jusqu'a la restauration. Paris, 1936; по достоверности описания первых сорока пяти лет жизни Сен-Симона эта книга превосходит все прежние, включая и лучшую из них: G. Weill. Un precurseur du socialisine, Saint-Simon et son oeuvre. Paris, 1894; M. Leroy. La vie veritable du comte de Saint-Simon, 1760--1825. Paris, 1925; G. Dumas. Psychelogie de cleux messies positivistes, Saint-Simon et Auguste Comte. Paris, 1905], далеко не так возвышенны, как бесчисленные анекдоты, дошедшие до нас благодаря его собственным стараниям и стараниям его учеников и до сих пор бывшие чуть ли не единственным источником информации о его молодости.

Из этих легенд мы узнаем, что он потомок Карла Великого, что за его образованием следил Д'Аламбер и что его лакей имел обыкновение будить честолюбивого молодого человека словами: "Вставайте, граф, Вас ждут великие дела". Не исключено, что все так и было. Во всяком случае, точно известно, что первые двадцать лет своей взрослой жизни он, как и многие отпрыски аристократических семейств того времени, был искателем приключений, однако мало кто из его современников действовал столь же энергично и с таким размахом.

Чуть ли не сразу же после вступления в должность офицера Французской армии он последовал за Лафайеттом в Америку, а когда через четыре года война окончилась, распрощался с военной карьерой. Мы знаем, что, еще будучи военным, он мечтал прокопать канал через Панамский перешеек. Позднее в Голландии предлагал себя в качестве организатора экспедиции против Британской Индии, а в Испании ввязался в уже более конкретную затею с проектированием каналов. Революция застает его опять в Париже, отрекшимся от титула; теперь его имя гражданин Боном <Bonhomme (фр.) -- простак, мужик> и ведет он себя как самый отчаянный санкюлот. Но вскоре подвернулось более выгодное занятие. Он превращается в посредника по продаже церковных земель и проявляет в этом качестве невероятную активность, с колоссальным размахом спекулирует заемными средствами и становится одним из редкостных баловней инфляции, до такой степени неразборчивым в способах зарабатывания денег, что предпринимает попытку продать свинец с крыши Собора Парижской Богоматери. Неудивительно, что с наступлением Террора он оказывается в тюрьме. По его собственному признанию, именно там он решил избрать карьеру философа; но после освобождения снова предпочел финансовые спекуляции метафизическим. Пока от его партнера (саксонского дипломата) продолжали поступать необходимые капиталы, он пробовал себя во всевозможных коммерческих затеях, таких как организация службы почтовых перевозок, торговля вином, текстильное производство и даже выпуск "республиканских" игральных карт, в которых вместо ненавистных королей и дам фигурировали Гений и Свобода. Были у него и более грандиозные планы. Похоже, что он начал строительство крупного завода и в довершение ко всему задумывался о коммерческо-банковском предприятии, "подобного которому не было бы во всем мире". Кроме того, он представлял французские финансовые интересы в ходе англофранцузских переговоров в Лилле в 1797 г.

Однако вся эта деятельность внезапно завершилась, когда в 1798 г. его партнер вернулся в Париж и попросил представить ему отчеты. Сен-Симон, безусловно, знал толк в красивой жизни, и его дом, порученный заботам управляющего, до этого служившего герцогу де Шуазелю, и кухня, где хозяйничал искусный шеф-повар, успели прославиться. Но тот факт, что все связанные с этим издержки значились как статья расходов их совместного предприятия, заметно огорчил доброго саксонского графа. Свои средства он изъял, а Сен-Симон, все еще располагающий достаточным, но уже не соответствующим его размаху состоянием, почел за благо отказаться от коммерческой деятельности и впредь добиваться славы в интеллектуальной сфере.

Какие-то смутные планы реорганизации общества несомненно уже складывались в уме разочарованного дельца; и, само собою, он вскоре обнаружил, что при всем своем опыте, он не в состоянии как следует разработать свои идеи, поскольку для этого требуются знания. И он решает "пустить своп деньги на приобретение научных знаний". ["J'ai employe mon argent a acquerir de la science; grand chere, bon vin, beaucoup d'einpresseinents vis-a-vis des professeurs auxquels ma bourse etait ouverte, me procuraient toutes les facilites que je pouvais desirer". ("Я употреблял свои деньги для приобретения научных знаний; обильный стол, доброе вино, предупредительность к профессорам, для которых мой кошелек был всегда открыт, -- все это доставило мне такие возможности, каких я только мог пожелать.") (Цит. по: М. Leroy. Ор. cit., р. 210.)] Именно тогда он провел три года в тесном общении с преподавателями и студентами Высшей политехнической школы, сделавшись чем-то вроде ученика-мецената, угощающего профессоров и помогающего студентам, одного из которых, великого математика Пуассона, он содержал в течение многих лет и относился к нему как к приемному сыну.

Способ обучения, который Сен-Симон выбрал для себя, был необычным. Чувствуя, что мозг его уже недостаточно гибок для систематических занятий, он предпочел изучать все, что можно, в более приятной форме застольных бесед. Ученых, чьи знания могли ему пригодиться, он приглашал к себе домой, и не исключено даже, что единственной целью его женитьбы было сделать свой дом подходящим для приема научных светил. Известно, что его гостеприимством пользовались Лагранж, Монж, Бертолле, а приблизительно после 1801 г., когда он почувствовал, что завершил свое образование в области механики и переехал, чтобы жить по соседству с Высшей медицинской школой, -- Галль, Кабанис и Биша. Но, похоже, преимущества подобного метода обучения оказались не такими уж бесспорными. Во всяком случае, позже наш герой жаловался в письме к другу, что его "ученые и художники ели много, а говорили мало. После обеда я пошел посидеть в кресле в углу гостиной, и заснул. К счастью, мадам де Сен-Симон занималанаших гостей непревзойденной грацией и присутствием духа." [Leon Halevy. Souvenirs de Saint-Simony. -- La France litteraire, March, 1832; в 1925 г. частично перепечатано Ж. Брюне в журнале "Revue l'histoire economique et sociale", p. 168.]

To ли он просто понял, что неправильно вложил средства и решил сократить убытки, то ли ему представилось, что еще более удобным способом обучения может стать новая женитьба, но вскоре после переезда в его доме прекратились не только обеды, но и семейная жизнь. Он объяснил своей жене, что "первейшему в мире мужчине следует быть женатым на первейшей женщине" и что поэтому он с превеликим сожалением предлагает ей быть свободной. Было ли случайностью, что развод последовал всего через месяц после того, как овдовела мадам де Сталь, та самая мадам де Сталь, в чьей книге, воспламенившей воображение Сен-Симона, так восхвалялись "позитивные науки" и особо отмечалось, что "науку о политике еще предстоит создать"? [См.: Madame de Stael. De la litterature consideree dans ses repports avec les institutions sociales (1800). Приводимые отрывки взяты из "Discours preliminaire", 3d ed. (1818), vol. 1, p. 58, и vol. 2, pt. 2, p. 215.] Утверждают, что, едва обретя свободу, он поспешил в местечко Ле Коппэ на берегу Женевского озера и сделал предложение в следующих словах: "Мадам, Вы самая необыкновенная женщина на земле, а я самый необыкновенный мужчина; вместе мы несомненно произведем на свет еще более необыкновенного ребенка". Легенда прибавляет, что он предложил отпраздновать их свадьбу на воздушном шаре. Свидетельства о выражениях, в которых ему было отказано, расходятся.

II.

Поездка в Швейцарию ознаменовалась и первой публикацией Сен-Симона. В 1803 г. в Женеве вышли "Письма Женевского обитателя к современникам" ("Lettres d'un habitant de Geneve a ses contemporains") [См.: Oeuvres de Saint-Simon et d'Enfantin. Paris, 1865--1878 (далее OSSE), vol. 15, pp. 7--60, и новое издание, воспроизводящее оригинал, со вступительной статьей А. Перейра (Paris, 1925). Практически все важнейшие извлечения из работ Сен-Симона есть в сборнике: Lettres D'Henri de Saint-Simon. Textes choisies avec une introduction par C. Bougle, Notice bibliograpinque de A. Pereire. Paris, 1925. В последующих сносках первым указывается издание "Oeuvres", вторым (в скобках) -- отдельное издание "Lettres" 1925 г. О запутанной истории различных изданий и рукописей трудов Сен-Симона см.: Gouhier. Ор. cit, pp. 224 et seq.], представляющие собери небольшой трактат, в котором в невероятно преувеличенной форме возрождался вольтеровский культ Ньютона. Начинается он с предложения устроить у ньютоновского надгробия сбор средств для финансирования проекта великого "Совета Ньютона", в состав которого каждый сделавший взнос имел бы право предложить трех математиков, трех физиков, трех химиков, трех физиологов, трех литераторов, трех художников и трех музыкантов [OSSE, vol. 15, p. 11 (3)]. Ученые и художники, выбранные всем человечеством, в количестве двадцати одного человека и во главе с математиком, получившим наибольшее число голосов [Ibid., p. 51 (55)], должны, объединив свои способности, стать коллективным наместником Бога на земле [Ibid., p. 49 (53)] и отстранить Папу, кардиналов, епископов и священников от их должностей, раз они не понимают божественной науки, которую вверил им Всевышний и которая однажды вновь превратит землю в райские кущи [Ibid., p. 48 (52)]. Верховный Совет Ньютона поделит мир на секции и отделы, в которых будут свои, местные, Советы Ньютона, призванные заниматься культом, исследованиями и обучением, как внутри, так и вне храмов Ньютона, которые будут воздвигаться повсеместно [Ibid., p. 50--53 (54--58)].

Зачем понадобилась эта новая "организация общества", как называет ее Сен-Симон впервые в неопубликованной рукописи того же периода? [B: Lettres, ed. A. Pereire, pp. xv, 93.] Дело в том, что нами все еще руководят люди, не понимающие общих законов, управляющих Вселенной. "Физиологам необходимо изгнать из своей среды философов, моралистов и метафизиков, также как астрономы изгнали астрологов, а химики -- алхимиков" [OSSE, vol. 15, p. 39 (39)]. Физиологам принадлежит решающее слово, потому что "мы представляем собой организованные тела; и я составлял свои проект, предлагаемый вашему вниманию, рассматривая наши общественные отношения как физиологические явления." [Ibid., p. 40 (40).]

Но и физиологи сами еще недостаточно "научны". Им еще предстоит открыть путь к достижению такого же совершенства, какого достигла астрономия, если они будут исходить из единого закона, которому Бог подчинил Вселенную -- закона всемирного тяготения. [Ibid., pp. 39--40, 50 (39, 61). Отрывок, в котором Сен-Симон рассуждает об исключительной важности этого универсального закона, является поразительным предвосхищением знаменитого "демона Лапласа" (ibid., р.59 [67]): "Faites la supposition quo vous avez acquis connaissance de la maniere dout la matiere daont la matiere s'est, trouvee repartie a une epoque quelconque, et que vous avez fait le plan de l'Univers, en designant par des nombres la quantite de matiere qui se trouvoit contenue dans chacune des ces parties, il sera clair a vos yeux qu'en faisant sur ce plan d'application de la pesanteur universelle, vous pourriez predire (aussi exactmenti que l'etat des connoissances mathematiques voes le permettroit) tous les changements successifs qui arriveraient dans l'Univers." ("Предположите, что вы узнали способ, которым была в какую-то эпоху распределена материя, и что вы составили план Вселенной, обозначив числами количество материи в каждой ее части. Вам станет ясно, что, применяя к этому плану закон всемирного тяготения, вы будете в состоянии предсказать с той точностью, какую позволит состояние математических знаний, все последовательные изменения во Вселенной.") Лаплас опубликовал свою идею только в 1814 г., но можно с уверенностью предположить, что она стала известна раньше из его читанных еще в 1796 г. лекций, для которых впоследствии было написано вступление, содержавшее его знаменитую формулировку.] Совет Ньютона призван силой своего духа заставить людей постичь этот закон. Впрочем, это далеко не единственная его задача. Ему предстоит не только отстаивать права гениев: ученых, художников и вообще всех либерально настроенных людей [Ibid., р. 26 (23)]; он должен будет также уладить отношения между вторым -- классом -- собственников и третьим классом -- людей без собственности, причем последних Сен-Симон выделяет особо, называя их своими друзьями и призывая принять это предложение, которое указывает на единственный способ положить конец "борьбе, по самой природе вещей неизбежно существующей между" этими двумя классами [Ibid., р. 28 (25)].

Сам Господь открыл все это Сен-Симону, объявив Своему пророку также, что Он возвысил до Себя Ньютона, которому доверено просвещать обитателей всех планет. Пророчества достигают кульминационный высоты в известном пассаже, из которого много позже вырастает и вся доктрина Сен-Симона: "Все люди будут работать; они будут рассматривать себя как работников, приписанных к одной мастерской и прилагающих усилия к тому, чтобы приблизить человеческое разумение к моим божественным предвидениям. Управлять их работой будет Верховный совет Ньютона." [Ibid., р. 55 (61). Ср. также (p. 57 [65]): "L'obligation est imposee a chacun de donner constamment a ses forces personelles une direction utile a l'humanite; les bras du pauvre continueront a nourir le riche, mais le riche recoit ie commandement, de faire travailler sa cervelle, et si sa cervelle n'est pas propre au travail, il sera bien oblige de faire travailler ses bras; car Newton ne laissera surement pas sur cette plaiete (une des plus voisines du soleil) des ouvriers volontairement inutiles dans l'atelier." ("Каждый обязан неустанно трудиться во благо человечества. Руки бедняка по-прежнему будут служить прокормлению богатого, но богачу вменяется в обязанность работать головой, а если его мозг неспособен к работе, тогда пусть работает руками, ибо Ньютон, конечно, не оставит на этой планете (одной из ближайших к солнцу) таких работников, которые, считаясь лишь со своими прихотями, отказываются приносить пользу мастерской".) Идея организации общества по образцу мастерской, высказанная здесь впервые, с тех пор играла важную роль во всей социалистической литературе. См. в частности: G. Sorel. Le syndicalisme revolutionaire. "Mouvement Socialiste", November 1 and 15, 1905. Ср. также: К. Маркс. "Капитал", т. 1, отдел 4, гл. 12, с. 363--372 (К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр. соч., т. 23).] Сен-Симон ничуть не беспокоится о том, как этот центральный планирующий орган будет добиваться выполнения своих решений: "К тем, кто не подчиняются порядкам, другие будут относиться как к скотам". [Lettres, ed. A. Pereire, р. 54. Этот отрывок был благоразумнее опущен его учениками при издании его Собрания сочинений.]

Излагая работу Сен-Симона в сжатой форме, мы попытались внести некоторый порядок в то бессвязное и беспорядочное нагромождение идей, каким представляется его первый памфлет. Это излияния одержимого 1 манией величия визионера, который пытается развивать недоусвоенные идеи и все время хлопочет о том, чтобы мир обратил внимание на его непризнанный гений, а также на необходимость финансировать его труды, не забывая при этом обеспечить себе как основателю новой религии огромную власть и пожизненное место председателя во всех Советах [OSSE, vol. 15, р. 54 (59)].

III.

Вскоре после выхода в свет этой первой работы Сен-Симон обнаружил, что его средства окончательно истощились. И следующие несколько лет он прожил во все возрастающей нищете, докучая своим старым друзьям и знакомым просьбами о деньгах и, как кажется, не останавливаясь перед вымогательством. Его обращения даже к давним друзьям, сделавшимся теперь могущественными людьми, таким как граф де Сегур, главный церемониймейстер Наполеона, доставили ему в конце концов лишь убогое и унизительное место переписчика в ломбарде. После шести месяцев такой работы, ослабевший и больной, он встретил своего бывшего лакея, который взял его к себе в дом. До самой своей смерти, в течение четырех лет (1806--1810), этот преданный слуга обеспечивал своего прежнего хозяина всем необходимым и даже оплатил расходы, связанные с печатанием следующей работы Сен-Симона.

Похоже, что в этот период Сен-Симон как никогда много читал; во всяком случае, его "Введение к научным трудам XIX века" [Introduction aux travaux scientifiques du XIX siecle, 2 Vols. 1807--1808. "Введение" не вошло в "Oeuvres de Saint-Simon et d'Enfantin" и ознакомиться с ним можно в: Oeuvres shoisies de С.-Н. de Saint-Simon. Bruxelles, 1859, vol. I, pp. 43--264] указывает на широкое, хотя по-прежнему весьма поверхностное и ущербное знание научной литературы того периода. Главной темой остается то же самое, но предлагаемые методы кое в чем изменились. Сама наука должна быть организована раньше, чем с ее помощью можно будет организовать общество. [Oeuvres choisies, vol. 1, ("Mon portefeuille"): "Trouver une synthese scientifique qui codifie les dogmes du nouveau pouvoir et serve de base a une reorganisation de l'Europe." ("Найти научный синтез, кодифицирующий постулаты новой власти и служащий фундаментом реорганизации Европы ")] Таким образом, Совет Ньютона превращается теперь в редакционный комитет по выпуску великой новой Энциклопедии, призванной систематизировать и обобщить все знания: "Мы должны оценивать и согласовывать, исходя из физицизма [Ibid., р. 219. См. также: pp. 195, 214--215, 323--324]. Этот самый физицизм не есть просто новый общенаучный метод; ему надлежит стать новой религией, пусть даже сперва только для образованных классов. [Ibid., p. 214: "Je crois a la necessite d'une religion pour le maintien de l'ordre social; je crois que le deisme est use, je crojs que le physicisme n'est point assez solidement etabli pour pouvoir servir de base a une religion. Je crois que la force des choses veut qu'il у ait deux doctrines distinctes: le Physicisme pour les gens instruits, et le Deisme pour la classe ignorante." ("Я верю в необходимость религии для поддержания общественного порядка; я считаю, что деизм устарел, а физицизм еще не достаточно прочно утвердился, чтобы стать фундаментом новой религии. Я думаю, что в силу обстоятельств должны быть две различные доктрины: Физицизм для людей образованных и Деизм для невежественных.")] Это станет третьей великой ступенью в эволюции религии от политеизма через деизм [Сен-Симон использует оба выражения: "деизм" и "теизм" -- для обозначения монотеизма] к физицизму. Но, хотя развитие физицизма происходит вот уже одиннадцать столетий [Ibid., р. 195], окончательная победа еще не близко. Причина в том, что работа предшественников, особенно французских энциклопедистов, носила всего лишь критический и разрушительный характер [Ibid., p. 146]. Великому Императору Наполеону, являющемуся "научным руководителем человечества, равно как и его политическим лидером", "самому позитивному человеку эпохи" следует заняться систематизацией наук, новой энциклопедией, достойной его имени [Ibid., p. 61]. Под его руководством "жрецы физицизма" в atelier scientifique <atelier scientifi (фр.) -- научная мастерская> создадут труд, который придаст физицизму организованные формы и, базируясь на логических рассуждениях и наблюдениях, заложит вечные принципы, могущие служить опорой всему человечеству [Ibid., р. 243--244]. Величайший человек после Императора, а это "несомненно человек, который наиболее глубоко почитает его", предлагает себя на роль его "научного лейтенанта, второго Декарта, способного направить работу новой школы так, что она поразит мир". [Ibid., p. 231, 236. Декарт сделался теперь героем, поскольку наш вечный приспособленец превратился в ярого националиста: он огорчен превосходством Англии, все еще оскорбляющем французскую науку, и хочет, чтобы Франция перехватила инициативу. Это сочинение было задумано и написано как ответ на вопрос о развитии французской науки после 1789 г., поставленный Наполеоном перед Французской Академией.]

Вряд ли нужно говорить, что эта работа не отличалась от первой большей систематичностью. Если в ее начале еще заметна не слишком успешная попытка излагать связно, то вскоре она, по общему признанию, превращается просто в собрание разрозненных заметок из portefeuille (портфеля) Сен-Симона. В набросках к автобиографии он объясняет, что отказался от первоначально намечавшегося честолюбивого плана из-за отсутствия средств, а в другом месте признает, что еще не созрел для такого дела [OSSE, vol. 15, pp. 71, 77]. Однако при всех ее недостатках эта работа является примечательным документом. В ней впервые союоагы влежигл плчьи все характерные особенности мировоззрения современного сциентиста -- организатора науки. Восторженное отношение к физицизму (теперь он называется физикализмом) и "языку точных наук" [Ibid., p. 112], попытка "унифицировать науку" и превратить ее в фундамент морали, презрение к любым "теологическим", то есть антропоморфным суждениям [lbid., p. 217: "L'idee de Dieu n'est pas autre chose que l'idee de 1'intelligence humaine generalisee" ("Идея Бога -- это не что иное, как идея обобщенного человеческого разума")], стремление организовать работу других, взяв за образец организации редактирование великой энциклопедии, и готовность планировать всю жизнь, опираясь на научные основания, -- все это здесь присутствует. Порой кажется, что читаешь современную работу Герберта Уэллса, Льюиса Мамфорда либо Отто Нейрата. Не обошлось и без жалоб на интеллектуальный кризис, нравственный хаос, который должен быть преодолен благодаря насаждению нового научного символа веры. Эта книга, безусловно более значительная, чем "Письма женевского обитателя", стала первым и самым важным документом "контрреволюции науки" -- так Бональд, товарищ Сен-Симона по реакции, назвал это направление [см.: W. Sombart. Sozialismus und Soziale Bewegung, 7th ed. 1919, p. 54], впоследствии получившее более четкое выражение в открытом стремлении Сен-Симона "положить конец этой революции" с помощью сознательной реорганизации общества. Это и есть начало как современного позитивизма, так и современного социализма, о которых определенно можно сказать, что они начинались как реакционные и авторитарные движения.

"Введение", обращенное к собратьям-ученым, было не опубликовано, а просто размножено в небольшом количестве экземпляров, предназначавшихся для членов Института Франции. Видные ученые, среди которых оно было распространено, не обратили на него внимания, но, несмотря на это, Сен-Симон продолжал обращаться к ним за поддержкой еще в ряде небольших трактатов похожего содержания. Мы не станем задерживаться ни на них, ни на всяких мелких писаниях, выходивших в течение нескольких последующих лет и касавшихся в основном проекта энциклопедии. На этом этапе к мании величия пророка постепенно добавляется мания преследования, характерная для verkannte Genie <verkannte Genie (нем.) -- непризнанный гений>, проявившаяся в яростных нападках на прежде столь восхищавшего Лапласа, в котором он видел теперь причину собственного забвения [OSSE, vol. 15, pp. 42, 53--56].

Далее, вплоть до 1813 г., в работах Сен-Симона не обнаруживается сколько-нибудь существенного продвижения. Смерть верного слуги снова повергла его в крайнюю нищету, он голодал, а в конце концов и опасно заболел. Его спас старый знакомый, нотариус, заключивший с его семьей соглашение, согласно которому в обмен на отказ от всех притязаний на наследство ему была назначена небольшая ежегодная пенсия. Сносно устроившись, он опять берется за работу, которая переходит в новую фазу. Утратив последнюю надежду на поддержку со стороны физиков, он отвернулся от "brutier's, infinitesimaux, algebristes et arithmeticiens" ("любителей целых и бесконечно малых, алгебраистов и арифметиков") [Ibid., vol. 40, р. 39], которым он отныне отказывал в праве считаться научным авангардом человечества, и, обратившись к другой теме, проходившей через его первую работу, вновь обернулся к биологам.

В "Очерке науки о человеке" "Memoire sur la science de I'homme" (одна из частей которого имеет между прочим самостоятельное название "Труд о всемирном тяготении" "Travail sur la gravitation universelle") он вновь поднимает вопрос о том, как с помощью естественнонаучных методов преобразовать физиологию, частью которой является наука о человеке [Ibid., p. l7], чтобы физиология вслед за физическими науками тоже перешла из "предположительного" состояния в "позитивное" [Ibid., pp. 25, 186]. Вместе с наукой о человеке, являющейся частью и вершиной физиологии, позитивными науками станут также мораль и политика [Ibid., p. 29], и таким образом "переход от идеи многих частных законов, регулирующих явления в разных отделах физики, к идее единого всеобщего закона, управляющего Вселенной" должен будет завершиться [Ibid., pp. l6l, 186]. Когда это произойдет, и все частные науки станут позитивными, общая наука, то есть философия, также станет позитивной [Ibid., p. 17]. Тогда она наконец сможет проявить себя как новая духовная власть, которой следует оставаться отделенной от мирской власти, так как подобное разделение настолько разумно, что не поддается усовершенствованию [Ibid., pp. 247, 310]. С учреждением "позитивной системы" мы окончательно вступим в третью великую эпоху человеческой истории, в которой первая, или "предварительная", эпоха закончилась с уходом Сократа, а вторая, или "предположительная", продолжалась до сих пор [Ibid., p. 265].

Доступный нашему обозрению ход развития идей позволяет нам предсказывать и их дальнейшее движение [Ibid., р. 172]. Но поскольку "наибольшей моральной причиной, способной действовать на просвещенных людей", является "изменение самой важной, самой общей идеи" [Ibid., p. l6l], можно сделать даже больше, можно создать теорию истории, этакую всеобщую историю человечества, способную охватить не только прошлое и настоящее, но и будущее. Сокращенное изложение такого рода истории человеческого разума в прошлом, будущем и настоящем имеется в плане третьего очерка науки о человеке. Это "самая счастливая идея, когда-либо приходившая" ему в голову, и он "очарован этой концепцией" [Ibid., p. 287], но в тот момент он не стал развивать её дальше. План остался планом, наброском на будущее, как до 1814 г. случалось с большинством его идей и проектов; а сам "Очерк" -- это все та же неудобочитаемая мешанина, полная неуместных деталей и нелепого тщеславия. Зачатки плодотворных идей здесь может разглядеть лишь тот, кому известна их дальнейшая судьба.

Все круто изменила следующая работа Сен-Симона "Реорганизация европейского общества" [De la reorganisation de la societe europeenne ou de la necessite et des moyens de rasseinbler les peuples de l'Europe en un seul corps politique en conservant a chacun son independance nationale, par H. C. Saint-Simon et A. Thierry, son eleve, ("О средствах объединения народов Европы в единое политическое тело при сохранении за каждым из них его национальной независимости". А. Сен-Симон и О. Тьерри, его ученик) -- OSSE, vol. 15, pp. 153--248; работа включена также в новое издание под редакцией А. Перейра (Paris, 1925).], опубликованная в 1814 г. Она оказалась первой в целой веренице подписанных его именем книг и памфлетов, которые отличались стройностью изложения, а иногда и хорошим языком. Действительно, после очередного периода крайней нищеты, во время которого ему пришлось пройти курс лечения в заведении, подозрительно смахивающем на сумасшедший дом, он сумел начать все сначала. Но трудно поверить, будто пятидесятипятилетний человек внезапно обрел дар ясного изложения, и поневоле склоняешься к мысли, что эти изменения вызваны тем, что как раз в это время Сен-Симону начали помогать его молодые сотрудники и что влияние этих молодых людей распространялось не только на манеру изложения.

Первым из этих молодых помощников, чье имя как соавтора и ученика даже появилось на титульном листе "Реорганизации", стал девятнадцатилетний тогда Огюстен Тьерри, будущий историк, -- тот самый Тьерри, который позже станет главой новой школы, рассматривающей историю как историю масс и борьбы классовых интересов и оказавшей в этом существенное влияние на Карла Маркса. [О значении работ Тьерри, Минье и Гизо в этой связи см.: G. Plechanow. Ueher die Anfange der Lehre vom Klassenkampf. "Die neue Zeit", 1902, vol. 21. Ср. также: С. Seignobos. La methode historique, 2me ed. 1909, p. 261: "C'est lui [Saint-Simon] qui a fourni a Augustin Thierry ses idees fondamentales." ("Именно ему [Сен-Симону] Огюстен Тьерри обязан своими основными идеям.")]

Первый памфлет, написанный им в соавторстве с Сен-Симоном, не представляет для нас большого интереса, хотя он и получил некоторую известность, поскольку в нем говорилось об Англо-французской федерации, которая после присоединения к ней Германии должна была превратиться в своего рода европейскую федерацию с единым парламентом. Падение Французской империи и Венский конгресс подтолкнули Сен-Симона к распространению его главной идеи о реорганизации общества на всю Европу; но то, как это осуществлялось, не так уж напоминало прежнего Сен-Симона, остались, разве что, отдельные взлеты фантазии, скажем, страза о "золотом веке, который у нас не позади, а впереди, и который станет реальностью благодаря совершенствованию общественного порядка", получившая широкую известность в связи с тем, что впоследствии сен-симонисты использовали ее в качестве эпиграфа к своим произведениям. [OSSE, vol. 15, p. 247. Впервые -- в форме "L'age d'or, qu'une aveugle tradition a place jusq'ici dans le passe, est devant nous" ("Золотой век, который слепое предание относило до сих пор к прошлому, находится впереди нас") -- эта фраза появляется в 1825 г. и служит эпиграфом к работе Сен-Симона "Рассуждения литературные, философские и промышленные", а позже выступает как девиз в его же журнале "Производитель" ("Producteur").]

Сотрудничество Сен-Симона и Тьерри продолжалось около двух лет. Во время "Ста дней" они выступали сперва против Наполеона, потом -- против союзников. Великий Карно, всегда бывший поклонником Сен-Симона, а тогда временно вернувшийся к власти, добился для Сен-Симона должности младшего библиотекаря при Арсенале -- также на время. [См.: М. Leroy. Vie de Saint-Simon. pp. 262, 277; Hippolyte Carnot. Memoire sur le Saint-Simonism. "Seances et travaux de l'Academie des sciences morales et. politique", 47e annee. 1887, p. 128, где И. Карно рассказывает, что его отец так характеризовал Сен-Симона: "J'ai connu М. de Saint-Simon; c'est un singulier homme. II a tort se croire un savant, mais personne n'a des idees aussi neuves et aussi hardies" ("Я был знаком с г-ном де Сен-Симоном; это исключительная личность. Он не вправе считать себя ученым, однако ни у кого другого.) не приходилось мне встречать столь свежих и смелых идей"). Среди ученых только двое, кроме Лазаря Карно, еще хоть чем-то поддерживали Сен-Симона. Эти двое -- астроном Алле и, что характерно, Кювье.] После Ватерлоо Сен-Симон снова оказался в стесненных обстоятельствах, но ненадолго. Теперь у него были молодые друзья среди нового поколения банкиров и промышленников, чьи звезды начинали восходить; и отныне он был связан именно с ними. Преклонение перед наукой уступило место преклонению перед промышленностью; впрочем, это ведь была его давняя и, вероятно, не вполне забытая любовь. Так или иначе, он нашел новую силу, достойную вершить мирскую власть, сосуществуя с наукой, призванной распоряжаться властью духовной. Кроме того, он обнаружил, что восхвалять промышленность выгоднее, чем взывать к ученым или же льстить императору. Первым ему стал помогать Лафитт, управляющий "Банк де Франс". Он выхлопотал Сен-Симону солидную субсидию в размере 10000 франков в месяц -- для выпуска нового журнала, который получил название "Литературная и научная деятельность в союзе с деятельностью коммерческой и мануфактурной" ("L'Industrie litteraire et scientifique ligue avec l'industrie coininerciale et. manufacturiere", далее будет обозначаться как "Индустрия").

Вокруг нового редактора собралось несколько молодых людей, и он начал свою карьеру вождя школы. Первоначально группа состояла по большей части из художников, банкиров и промышленников, среди которых были и весьма известные и влиятельные люди. В числе сотрудников, готовивших первый номер "Индустрии", был даже экономист Сент-Обен; тот самый, впрочем, которого Ж.-Б. Сэй с издевкой описывал как "клоуна в политической экономии". Первый номер "Индустрии" был заполнен преимущественно дискуссионными материалами Обена и Тьерри, и речь в них шла о финансах и политике. Для второго номера, который вышел в 1817 г. под несколько измененным названием ["L'lndustrie ou discussions politiques, inorales et philosophiques dans l'interet de tous les homme livres a des travaux independants" ("Индустрия, или политические, моральные и философские рассуждения в интересах всех людей посвятивших себя самостоятельным трудам"). -- OSSE, vol. 18], Сен-Симон подготовил свои собственные соображения об отношениях между Францией и Америкой.

Этот очерк в целом отражает дух либеральной группы, с которой Сен-Симон был тогда связан и для которой писал. [Для сравнения взглядов Сен-Симона того периода и взглядов его либеральных современников см.: E.Halevy. L'ere des tyrannies. 1938, p. 33--41.] "Единственной целью, к которой должны быть направлены все наши мысли и все наши усилия, является организация промышленности, понимаемой в самом широком смысле слова", а "организация, наиболее благоприятствующая промышленности" по-прежнему лучше всего достигается с помощью политической власти, которая не занимается ничем, кроме "устранения всех помех полезным работам" и устраивает все так, чтобы "трудящиеся, соединение которых и составляет истинное общество, могли непосредственно и с полной свободой обмениваться между собой продуктами своих различных работ" [OSSE, vol. 18, p. 165]. Однако его попытки обосновать всю политику экономическими соображениями, как он их понимал, то есть, фактически, технологическими соображениями, привели к тому, что его либеральные друзья начали очень быстро терять интерес к нему. Достаточно привести лишь две из тех "самых общих и наиболее важных истин", к которым он пришел. Первая: "производство полезных вещей -- единственная разумная и положительная цель, которую могут ставить себе политические общества и, следовательно, принцип уважения к производству и производителям бесконечно более плодотворен, чем принцип уважения к собственности и к собственникам". И седьмая: "так как все человечество имеет одну цель и общие интересы, то каждый человек должен в общественных отношениях считать себя членом общества работников". "Таким образом, резюмируя в двух словах, политика есть наука о производстве, то есть наука, ставящая себе целью установление порядка вещей наиболее благоприятного всем видам производства." [Ibid., pp. 186, 188, 189. Ср. также: Ibid., vol. 19, p. 126.] Мы вернулись к идеям "Женевского обитателя" - и одновременно подошли к концу того, что можно считать периодом независимого развития идей Сен-Симона.

Начавшееся отступничество Сен-Симона от принципов либерализма вскоре обернулось для него потерей первого помощника. Говорят, что во время ссоры, положившей конец их отношениям, Сен-Симон воскликнул: "Я не могу представить себе сотрудничество, в котором отсутствует руководство!", на что Тьерри отгостил, что он "не может представить себе сотрудничество, в котором отсутствует свобода." [См.: a. Augustin Thierry. Augustin Thierry (1795--1856) d'apres sa correspondance et ses papiers de famille. Paris, 1922, p. 36.] Скорое бегство его либеральных ................. Впрочем, раньше, чем это случилось, новый помощник, человек огромной интеллектуальной мощи, начал толкать Сен-Симона вперед по пути, который тот мог лишь наметить, но не мог осилить. Летом 1817 г. секретарем Сен-Симона стал юный, но уже бывший студент Высшей политехнической школы Огюст Конт, первый и самый выдающийся из множества инженеров, впоследствии признававших Сен-Симона своим учителем. С этих пор, в течение восьми лет -- до самой смерти Сен-Симона -- история их интеллектуального поиска слита воедино. Как будет показано в следующем разделе, многое, что принято считать учением Сен-Симона и что благодаря сен-симонистам имело сильнейшее влияние еще до выхода в свет философских трудов Конта, на деле обязано своим появлением Огюсту Конту.

13. Социальная физика: Сен-Симон и Конт

I.

Пожалуй, самым удивительным в биографии Сен-Симона является тот факт, что перед концом своей жизни он производил громадное впечатление на молодых людей, при том что некоторые превосходили его по интеллекту. И, тем не менее, они годами исполняли при нем роль "негра", признавали его своим лидером и приводили брошенные им мысли в связный и упорядоченный вид. И, кроме того, его влияние определяло всю их интеллектуальную карьеру. Больше, чем к кому бы то ни было, это относится к Огюсту Конту -- что бы он ни говорил потом о "личном влиянии, которое бросало пагубную тень на мои первые усилия" или о "растленном фигляре", каковым стал ему впоследствии представляться Сен-Симон. [См.: a. Comte. Early Essays on Social Philosophy, trans. H. D. Hutton. London, New University Library, 1911, p. 23; Systeme de politique positive. 1851--1854, vol. 3, p. 16.]

Попытки точно определить, что из написанного за семь лет сотрудничества принадлежит Сен-Симону, а что -- Конту, бесполезны -- в частности и потому, что, вероятнее всего, в беседе Сен-Симон расшевеливал и воодушевлял гораздо сильнее, чем это удавалось ему на бумаге. Поскольку выяснению подлинного соотношения мешает очень большая неразбериха, возникшая из-за того, что некоторые историки упорно приписывают Сен-Симону мысли, впервые высказанные в работах, вышедших под его именем, но на деле, как мы знаем, принадлежащих Конту, а другие твердят о полной самостоятельности мыслей Конта, нам придется проявлять определенную осторожность, хотя такого рода вопросы сами по себе, возможно, и не имеют особого значения.

Огюсту Конту было 19 лет, когда в августе 1817 г. Сен-Симон предложил ему место секретаря. Прошло немногим более года, после того как молодого человека исключили из Высшей политехнической школы, несмотря на блестящую учебу и близость выпускных экзаменов, -- за подстрекательство к неповиновению. С тех пор он зарабатывал на жизнь преподаванием математики, дожидаясь приглашения на работу в Америку, которое так и не пришло, а также переводил с английского языка учебник геометрии. В это же время он с увлечением читал работы Лагранжа и Монжа, Монтескье и Кондорсе и, кроме того, начал проявлять некоторый интерес к политической экономии.

Сен-Симону, горевшему желанием создать свою "науку о производстве", такая направленность интересов показалась подходящей, и он привлек Конта к работе над очередным выпуском "Индустрии". [См.: Н. Gouhier. La jeunesse d'Auguste Comte. 1933, vol. I, ch. 6. Поскольку к моменту написания настоящего очерка третий выпуск этой прекрасной работы еще не вышел, изложение биографии Конта после 1817 г. основано главным образом на краткой работе того же автора: Vie d'Auguste Comnte. Paris, 1931.] Как бы то ни было, за три месяца или около того (время, в течение которого он оставался платным секретарем Сен-Симона), новый ученик вполне мог бы написать все четыре тетради третьего и первую и единственную тетрадь четвертого выпуска этого издания [A. Pereire. Autour de Saint-Simon. Paris, 1912, p. 25].

В целом вклад Канта сводится просто к развитию доктрин его нового учителя, которые ученик несколько приближает к логическому завершению. Третий выпуск посвящен главным образом проблемам философии истории, постепенному переходу от политеизма к эре позитивизма, от абсолютной монархии через переходную стадию либерального парламентского строя к новой позитивной организации и, что самое важное, от старой "небесной" к новой земной и позитивной морали [Oeuvres de Saint-Simon et l'Enfantin. -- OSSE, 2nd ed., 1865--1878, vol. l9, pp. 37--38]. Только теперь мы можем наблюдать эти переходы, поскольку мы научились понимать законы, которым они подчиняются. [Ibid., p. 27: "La grand superiorite de l'epoque actuelle... consiste en ce qu'il nous est possible de savoir ce que nous faisons ... Ayant la conscience de notre etat, nous avons celle de ce qu'il nous convient a faire" ("Огромное превосходство нынешней эпохи... заключается в том, что мы имеем возможность понимать то, что мы делаем ... зная состояние, в котором мы находимся, мы знаем и что нам надлежит делать.")] Существование любых институтов любой эпохи находит свое относительное оправдание в том, что они выступают воплощением господствующей социальной философии [Ibid., p. 23]. И, предвосхищая одну из главных особенностей своей позднейшей философии, Конт подытоживает сказанное в этой ранней работе единственной сентенцией, которую впоследствии признает своей: "Нет ничего абсолютно благого или абсолютно дурного; все относительно, и только это есть абсолютная истина." ["L'Industrie", vol. 3, 2me cahier: "II ne s'agit plus de disserter a perte de vue pour savoir quel est le ineilleur des gouvernements: il n'y a rien de bon, il n'y a rien de mauvais, absolument parlant. Tout est relatif, voila la seule chose absolue." ("He нужно больше бесконечных рассуждений о том, какое правление лучше всего: нет ничего абсолютно благого или абсолютно дурного; все относительно, и только это есть абсолютная истина.")]

Не менее, чем восхваление "земной морали", сторонников Сен-Симона насторожила статья "Взгляд на собственность и законодательство", опубликованная в четвертом выпуске "Индустрии". В главном все еще выдержанная преимущественно в духе утилитаризма (вполне бентамовского толка [OSSE, vol. 19, p. 13], толкующая о меняющемся содержании прав собственности и о необходимости приспособления этих прав к требованиям времени [Ibid., p. 82--83, 89], она поражает и новым утверждением: что в то время, как парламентское правление есть всего лишь форма, сущностью является "конституция собственности" и что, следовательно, именно этот "институт служит основанием общественного здания" [Ibid., p. 83], -- то есть подразумевается, что, пересмотрев законы о собственности, можно изменить все социальное устройство. [Кстати, как подтверждение данной точки зрения Конт впервые выдвигает теорию, что существующая во Франции система прав собственности сохраняется еще со времен завоевания Галлии франками. Его утверждение (Ibid., р. 87), что потомки победителей до сих пор являются землевладельцами, тогда как потомки побежденных -- это нынешние крестьяне, представляет собой основополагающую идею расовых теорий истории, выдвинутых впоследствии Тьерри и его школой. Именно на это два года спустя ссылался Сен-Симон, отстаивая свой приоритет в споре с историком Гизо (см.: ibid., vol. 21, р. 192).]

Едва завершилась работа над третьим выпуском "Индустрии", как большинство ее либеральных покровителей отошло от нее. Был опубликован протест против вторжения журнала в область, выходящую за рамки провозглашенной им программы, и против отстаивания им принципов, "разрушительных для всякого общественного устройства и несовместимых со свободой" [A. Pereire. Op. cit, р. 25--28]. Хотя в предисловии к четвертому выпуску Сен-Симон предпринял неуверенную попытку принести извинения и пообещал вернуться к первоначальному плану, первая тетрадь нового выпуска стала и последней. Средства истощились, и "Индустрия", а вместе с ней и должность Копта, прекратили свое существование.

II.

Конт, тем не менее, продолжал сотрудничать с Сен-Симоном во всевозможных журнальных начинаниях, которые тот предпринимал в течение нескольких следующих лет. Он был все так же предан своему учителю. Сен-Симон -- это "самый превосходный человек", которого он знает, "самый уважаемый и любимый из людей", которому он поклялся в вечной дружбе. [Lettres l'Auguste Comte a M. Valat. Paris, 1870, pp. 5l, 53. См. также: Ibid., pp. 36--37 (письмо от 17 апреля 1818 г.): "Je puis te dire que jamais je n'ai connude jeune homme aussi ardent ni aussi genereux que lui: s'est un etre origunal sous tous les rapports. J'ai appris, par cette liaison de travail et l'amitie avec un des hommes qui voient le plus loin en politique philosophique, j'ai appris une foule de ehoses que j'aurais en vain cherchees dans les livres, et mon esprit a fait plus de chemin depuis six mois que dure notre liaison qu'il n'en aurait fait en trois ans si j'avais ete seul. Ainsi cette besogne m'a forme le jugement sur les sciences politiques, et, par contre-coup, elle a agrandi mes idees sur toutes les autres sciences, de sorte que je me trouve avoir acquis plus de philosophie dans la tete, un coup d'oeil plis juste, plus eleve." ("Могу сказать, что среди сверстников я не знаю никого, кто был бы столь же пылок и великодушен, как он; это во всех отношениях исключительная личность. Благодаря совместной работе и дружбе с этим человеком, взгляду которого открыты невообразимые дали политической философии, я узнал множество вещей, которые бесполезно было бы искать в книгах, и мой ум за те шесть месяцев, что мы вместе, проделал путь, которого в одиночку мне и за три года было бы не одолеть. Таким образом, эта работа сформировала мои взгляды на политические науки и, заодно, углубила мои представления о других науках, и я чувствую, что в голове стало больше мудрости, взгляд стал более острым, более возвышенным"). Приводя эту цитату, M. Леруа (M. Leroy. La vie veritable de comte Henri de Saint-Simon. 1925, p. 293) после первой фразы добавляет: "Saint Simon est un accoucheur d'idees" ("Сен-Симон -- это акушер идей"). Хотя эта фраза вряд ли принадлежит Конту, мы использовали ее в качестве заголовка для второго очерка этой части.] Следующую издательскую попытку Сен-Симон и Конт предпринимают, сделавшись партнерами-пайщиками. И издание называется "Политика" [A. Pereire. Ор. cit., р. 60].14 Это просто один из либеральных журналов; в те годы они росли как грибы и так же быстро исчезали; и даже остро либеральная направленность журнала и выступления Конта по вопросам экономики и свободы печати поддерживали его жизнеспособность не более пяти месяцев. Но через три месяца после его кончины, в сентябре 1819 г., Сен-Симон, опять же при поддержке Конта, основал еще один, на этот раз более своеобразный, орган [Понятие "журнал" и подобные выражения, употребляемые в связи с деятельностью Сен-Симона, нельзя воспринимать слишком буквально. Все эти издания выходили нерегулярно, часто с нарушением нумерации, были разного формата и вида. К "Организатору" это относится даже больше, чем к другим его издательским начинаниям.], само название которого -- "Организатор" -- было программным. В "Организаторе" опубликованы, пожалуй, самые примечательные произведения Сен-Симона. Безусловно, это было первое из его изданий, привлекшее к себе широкое внимание как во Франции, так и за ее пределами, и принесшее Сен-Симону славу социального реформатора.

Вероятно, это произошло главным образом из-за судебных преследований, вызванных публикацией знаменитой "Притчи", открывшей новое издание. В ней Сен-Симон для начала рисует картину того, что было бы с Францией, если бы она лишилась вдруг пятидесяти ведущих в каждой области знания ученых, пятидесяти ведущих инженеров, художников, поэтов, промышленников, банкиров и разного рода ремесленников. Это разрушило бы весь ее уклад и всю культуру. Затем он противопоставляет этому картину похожего несчастья, но уже с исчезновением соответствующего числа аристократов, государственных чиновников, придворных и представителей высшего духовенства, и показывает, как мало это значило бы для процветания Франции [OSSE, vol. 20, pp. 17--26]. Но, хотя "Притча" -- самая известная публикация "Организатора", это не означает, что она же -- самая интересная. Чтобы оправдать название журнала, Сен-Симон для начала помещает в нем серию писем с настоящим планом реорганизации общества, или, по меньшей мере, с планом реорганизации политической системы, в результате которой вся общественная деятельность была бы обеспечена необходимым ей научным руководством [Ibid., pp.50--58]. На сей раз, взяв за точку отсчета английскую парламентскую систему, лучшую из доселе изобретенных, он ломает голову над тем, как преобразовать эту систему в нечто, напоминающее его Совет Ньютона шестнадцатилетней давности. Руководство обществом должно быть передано в руки "индустриалов" [Ibid.], то есть всех, кто занят производительным трудом. Следует организовать их в три отдельные палаты. Первая, Палата изобретений [идея "палаты изобретений", вероятно, позаимствована из "Новой Атлантиды" Бэкона], составляется из 200 инженеров и 100 "художников" (поэтов, писателей, живописцев, скульпторов, архитекторов и музыкантов), и в ее задачи входит разработка планов общественных работ. Палата исследований, включающая по 100 биологов, физиков и математиков, должна изучать и одобрять эти планы. Палата исполнения, состоящая сплошь из богатейших и самых преуспевающих предпринимателей, будет следить за исполнением работ. Среди первоочередных задач нового парламента будет пересмотр законов о собственности, которые "должны основываться на наиболее благоприятных для производства принципах" [OSSE, vol. 20, р. 59].

Новая система воцарится не только потому, что ее преимущества будут признаны всеми, но, что гораздо важнее, и потому, что она есть неизбежный итог того курса, которым цивилизация продвигается в продолжение последних семисот лет [Ibid., р. 63]. Этим подтверждается то, что его план не утопия [Ibid., pp. 69--72], а результат научного подхода к истории, подлинной истории всей цивилизации, как понимал ее Кондорсе, и что, при таком подходе, мы можем следовать по предназначенному пути с открытыми глазами [Ibid., p. 74].

Далее Сен-Симон посвящает два письма (восьмое и девятое) "показ; того, как должна быть устроена промышленность" [Ibid., р. 67]. На самом деле, как мы теперь знаем, эти письма принадлежат Конту, который переиздал позднее под своим именем. [Он включил их в приложение к "Системе позитивной политики" ("Systeme de politique positive", 1854), а позднее выпустил отдельным изданием под названием "Записки по социальной философии, 1819--1828" (Opuscules de philosophie sociae. Paris, 1883). Английский перевод этой последней книги, сделанный Г. Д. Хаттоном со вступительной статьей Ф. Харрисона вышел в серии "New Universal Library" издательства Раутледж под названием: "Early Essays on Social Philosophy". В сносках на "OSSE" цифры, заключенные в скобки, относятся к страницам указанного издания на английском языке.] Главное в них -- это краткие пояснения указанию Сен-Симона на то, что становление новой системы является необходимым результатом закона общественного развития: "Прогресс общества никогда не регулировался системой, придуманной гением принятой массами. Это противоречило бы природе вещей и потому невозможно: все подчиняется закону развития человечества; люди -- всего лишь его орудия". Следовательно, "нам остается только сознательно подчиняться этому закону, являющемуся действительным божественны промыслом для нас, и следовать предначертанным курсом, и постигнув его, не слепо ему повинуясь. Истинное предназначение великой философской революции, происходящей в настоящее время, -- подвести нас к этому." [OSSE, vol. 20, pp. 118--119 (56--57)] Что до остального, то Конт выдвигает очень мало таких идей, которых нет в ранних работах Сен-Симона, зато излагает их кратко и убедительно, не что последний никогда не был способен. Теперь мы видим даже более настойчивое указание на необходимость замены прежней духовной власти "властью науки и позитивного знания" [Ibid., p. 85 (35)], то же самое описание последовательного восхождения науки к позитивной стадии, пока ее наконец-то, не достигают также и философия, мораль и политика которые, тем самым, делают возможным возникновение новой научно управляемой общественной системы [Ibid., pp. 137--139 (68--71)], и ту же самую нетерпимость к свободе мысли -- свободе, несовместимой с духовной властью [Ibid., p. 106 (49)]. Новым оказывается особенный упор на роль нового "класса, занимающего промежуточное положение между учеными, художниками и ремесленниками, а именно класса инженеров", символизирующего возникновение союза между духовной и светской властями, союза, "готовящего почву для совместного руководства обществом". [Ibid., p. 142 (72). О взглядах Конта на ту же проблему спустя несколько лет см. также: ibid., р. 272--274. Опасение, что реализация его предложения могла бы когда-нибудь привести к "деспотизму, основанному на науке", Конт называет "смехотворной и абсурдной химерой, которая может возникнуть лишь в мозгу, абсолютно чуждом позитивным идеям" (ibid.. р. 158 (82).] Под этим объединенным руководством все общество организуется для "наступления на природу", так же как сейчас организованы отдельные его части [Ibid., р. 161 (85)]. В этом объединенном предприятии больше не будет подчиненных, а будут соратники и партнеры [Ibid., p. 150 (77)], и здесь нас впервые подводят к мысли, что тогда больше не будет потребности в "правительстве", а будет нужна просто "администрации". [Ibid., pp. 144--145 (73): "Le peuple n'a pius besoin d'etre gouverne, c'est-a-dire cominande. II suffit, pour le maintien de l'ordre, que les affaires d'un interet commun soient administrees." "Народом не нужно больше править, иначе говоря, властвовать над ним. Для поддержания порядка достаточно осуществлять руководство делами, представляющими общий интерес."]

Ко всему, написанному Контом, Сен-Симон добавил (в конце второго письма) всего лишь характерный призыв к ученым и, особенно, к художникам, которые, будучи истинными "инженерами человеческих душ", как назвал их впоследствии Сталин, должны использовать всю силу воображения, "чтобы оказывать достаточное воздействие на широкие массы, побуждая их неуклонно следовать в указанном направлении и вместе со своими естественными вождями принимать участие в великих делах". Здесь впервые угадываются признаки позднейшей сен-симонистской теории об общественной функции искусства. [Ibid., p. 193. См. также пассаж в более поздней работе Сен-Симона "Organisation sociale" (ibit., vol. 39, p. 136) и замечание Конта по тому же поводу в написанном им разделе "Катехезиса промышленников".]

В своем дальнейшем описании новой организации общества Сен-Симон достигает ранее недоступных для него высот красноречия. "При новом политическом порядке организация общества будет иметь единственную и неизменную цель -- наилучшим образом использовать все знание, накопленное наукой, изящными искусствами и индустрией для удовлетворения человеческих потребностей" [OSSE, vol. 20, p. 194] и для преумножения самого знания. Он не вдается в подробности того "поразительного уровня процветания, которого общество может достичь благодаря такой организации". [Ibid.,pp. 194--195] Если до сих пор люди прилагали к природе только разрозненные усилия и даже противодействовали при этом друг другу, поскольку человечество разделено на неравные части, из которых меньшая всегда использовала всю свою власть, чтобы господствовать над остальными, то организованные люди не станут приказывать друг другу, а станут покорять природу совместными усилиями. Все, что требуется -- это заменить неясные цели, которым служит современная социальная система, точной и позитивной общественной целью:

"В обществе, организующемся, чтобы продвигаться к позитивной цели, каковой является все возрастающее процветание, достигаемое с помощью науки, искусства и ремесел, важнейшее политическое полномочие, а именно -- выбор направления, в котором надлежит двигаться, перейдет от людей, ранее выполнявших общественные обязанности, к самому разумно устроенному обществу... цель и назначение подобной организации столь ясны и определенны, что она исключает всякий произвол людей и даже произвол законов, поскольку и тот, и другой существуют лишь в условиях неопределенности, являющейся их, так сказать, родной стихией. Деятельность государства, заключающаяся в приказах, будет сведена на нет или почти на нет. Все вопросы, которые нужно будет решать в такой политической системе, как то: Что следует предпринимать для увеличения общественного богатства и использовать при этом наличные знания из области науки, искусства и промышленности? Как добиться распространения таких знаний и их дальнейшего усовершенствования? И, наконец, как осуществить эти мероприятия с наименьшими затратами и в кратчайшие сроки? -- Все эти вопросы, как и те, что вытекают из них, вполне позитивны и разрешимы -- я утверждаю это. Решения должны быть результатом научных доказательств, ни в коей мере не зависящих от воли человека, а в их обсуждении должны принимать участие все, кто достаточно образованы для этого... Как все общественно-важные вопросы будут решаться с обязательным использованием самых последних научных достижений, так и все общественные функции будут возлагаться обязательно на самых компетентных и способных исполнять их, как и подобает для достижения главных общественных целей. И тогда мы увидим, что при таком порядке уничтожаются три главных недостатка существующей политической системы: произвол, некомпетентность и интриги." [Ibid., vol. 20, pp. 199--200.]

Какое замечательное описание прекрасных иллюзий, со времен Сен-Симона обольщающих воспитанные наукой умы! И как при этом легко нам, сегодняшним, даже в такой первоначальной формулировке, увидеть заблуждение; идея основывается на распространении научных и инженерных методов далеко за подобающие им пределы. Сен-Симон вполне сознает, на что притязает; он знает, что его подход к проблеме организации общества "с точно таким же методом, каким решаются и другие проблемы", является новым [Ibid., pp. 218, 226]. И как великолепно преуспел он в своем намерении "придать XIX веку организаторский характер"! [Ibid., p. 220.]

Однако поначалу эти призывы тоже оставались безответными. Он надеялся, что новое движение возглавит король из вернувшейся династии Бурбонов и что таким образом удастся не только отразить все опасности, угрожавшие королевскому дому, но и поставить Францию в авангарде цивилизации. Рядом с той славой, которую благодаря проведению социальных реформ может обрести дом Бурбонов, померкнет даже известность Бонапарта [Ibid., pp. 236--237]. Но единственным, чего добился Сен-Симон, оказался судебный иск, поданный на него как на морального соучастника в убийстве герцога Беррийского [Ibid., pp. 240--242], поскольку в своей "Притче" он подстрекал народ покончить с дворянством. И хотя в конце концов он был оправдан, и процесс только привлек интерес к издателю "Организатора", журнал не пережил этого кризиса. Средства Сен-Симона вновь истощились, и, после того как новая попытка подписать на журнал "Организатор" всех, чувствующих себя призванными развивать философию XIX в. и готовых стать fondateurs de la politique positive <fondateurs de la politiwue positive (фр.) -- основатели позитивной политики>, провалилась, этому предприятию также пришел конец.

III.

Следующие две крупные публикации Сен-Симона, хоть и считаются самыми основательными из его работ, тем не менее представляют собой скорее детальную разработку идей, намеченных в "Организаторе". Однако по ним можно проследить, как он все больше и больше склоняется к тому авторитарному социализму, которому предстояло обрести четкую форму лишь после его смерти в трудах его учеников. В работе "О промышленной системе" ("Sisteme industriel", 1821) [Ibid., vos. 21, 22], отличающейся большей систематичностью, чем все, что доселе выходило из-под его пера, главной темой его разъяснений становятся "меры, могущие раз и навсегда положить конец революции". Он больше не пытается скрыть свою неприязнь к принципам свободы и ко всем их защитникам, стоящим на пути к осуществлению его планов. "Пустая метафизическая идея свободы... стеснила бы влияние массы на индивидуума" [Ibid., vol. 21, p. 16. Все эти стразы выглядят настолько контовскими, что вряд ли можно сомневаться в его авторстве] и "противоречит развитию цивилизации и созданию хорошею упорядоченной системы" ["Systeme industriel" (первое издание), pp. xiii--xiv]. Теория прав человека [0SSE, vol. 21, p. 83; vol. 22, p. 179] и критические труды легистов и метафизиков достаточно хорошо послужили делу разрушения феодальной и теологической системы и расчистки места для системы индустриальной и научной. Сен-Симон, в отличие от большинства последовавших за ним социалистов, очень ясно понимает, что организация общества во имя единой цели [Ibid., vol. 21, p. 14; vol. 22, p. 184], являющаяся фундаментом для любой социалистической системы, несовместима с личной свободой и нуждается в существовании духовной власти, способной "выбирать направление для применения сил нации" ["Des Bourbons et des Stuarts" (1825), in: "Oeuvres Choisies", vol. 2, p. 447]. Существующая "конституционная, то есть представительная, или парламентская, система" межеумочна: допуская конкуренцию различных целей, она безо всякой пользы продлевает жизнь антинаучным и антииндустриальным тенденциям. [OSSE, vol. 22, p. 248. См. также: Ibid., p. 258; vol. 21, pp. 14, 80; vol. 37, p. 179, где отвращение, вызываемое отсутствием порядка в Англии, выражается в характерной фразе: "Cent volumes in-folio, du caractere le plus fin, ne suffiraient pas pour rendre compte de toutes les inconsequences organiques qui existent en Angleterre." ("Мало было бы ста томов ин-фолио, напечатанных самым мелким шрифтом, чтобы представить все органические противоречия, существующие в Англии.").] Духовная власть, как и прежде, считается осуществимой при наличии философии, изучающей поступательный ход цивилизации [OSSE, vol. 22, р. 188], и остается делом ученых-позитивистов [Ibid., p. 148]; могущих, благодаря пониманию связей между рядами общих исторических фактов [Ibid., vol. 21, p. 20], научно обосновать политику. Однако теперь гораздо больше места отводится организации светской власти, являющейся делом промышленников -- тема, получающая дальнейшее развитие в "Катехизисе промышленников", 1823 [Ibid., vos. 37--39].

Самый хороший способ обеспечить широким массам максимальный уровень занятости и наилучшие жизненные условия -- это доверить все дела, связанные с национальным бюджетом, а, следовательно, и с руководством страной, предпринимателям [Ibid., vol. 22, р. 83; vol. 21, pp. 131--132]. Сама природа их многообразных занятий заставляет индустриалов формировать естественную иерархию, и они не могут не организоваться в одну большую корпорацию, дающую им возможность согласовывать действия ради своих политических интересов. В этой иерархии банкирам, которым по роду их занятий известны связи между различными производствами, проще, чем кому бы то ни было, координировать усилия в различных отраслях производства, и централизованное руководство действиями всех индустриалов призваны осуществлять крупнейшие банки Парижа, занимающие центральное положение [Ibid., vol. 21, p. 47]. Предпринимателям как естественным лидерам предстоит руководить всеми производительными работниками, но надо, чтобы при этом они использовали свою власть в интересах самого бедного и самого многочисленного класса [Ibid., p. 161], существование пролетариев должно обеспечиваться предоставлением работы трудоспособным и помощи инвалидам [Ibid., p. 107]. Во Франции, которая превратится в одну грандиозную фабрику, появится новый вид свободы. Впоследствии благодаря Фридриху Энгельсу получит широкую известность такая обещающая формулировка: при новой четкой организации, являющейся конечным уделом человечества [Ibid., vol. 22, p. 80, 185], государственная, или военная, организация общества будет заменена административной, или промышленной. [Ibid., vol. 37, p. 87; vol. 2, p. 151. По всей вероятности, это формулировка Конта, позже перенятая сен-симонистами см., в частности, Exposition, ed. Bougie and Halevy, p. 162), в публикациях которых она однажды встречается в следующей форме: "II s'agit pour lui (le travailleur) non seulement d'adminictrer des chores, mais de gouverner des hommes, oeuvre defficile, immense, oeuvre saint." ("Для него (трудящегося) речь идет не только о необходимости распоряжаться вещами, но и о руководстве людьми -- трудная, огромная священная работа." ("Globe", April 4, 1831) Энгельс в "Анти-Дюринге" ("Herr Eugen Duhring's Umwalzung der Wissenschaft", 3dd ed., 1894, p. 302) говорит об этом следующими словами: "An die Stelle der Regierung uber Personen tritt die Verwaltung von Sachen. Der Staat wird nicht "abgeschafft", er stirbt ab." ("На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не "отменяется", оно отмирает." -- Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., т. 20, с. 292.] Такой реорганизации мешают представители двух прошедших эпох: дворянство и духовенство, легисты и метафизики, военные и собственники. Совершив революцию и покончив с исключительной привилегией на пользование национальным достоянием, принадлежавшей дворянству, буржуазия слилась с ним в один класс, и теперь осталось только два класса [OSSE, vol. 37, p. 8]. Индустриалы, то есть все, кто работают, не успели принять настоящего участия в политической борьбе за это право пользования, развернувшейся в ходе революции.

"Производителям безразлично, тот или другой класс их грабит. Ясно, что в конце концов эта борьба превратится в борьбу между всеми паразитами, с одной стороны, и всеми производителями, с другой, и что она будет продолжаться до тех пор, пока не решится, останутся ли последние жертвами первых или же они возьмут на себя верховное руководство обществом, в котором они уже сегодня составляют самую многочисленную часть. При огромном превосходстве сил производителей над силами праздных, этот вопрос должен разрешится немедленно после того, как будет поставлен прямо и открыто.
И фактически уже настал момент, когда эта борьба должна приобрести свой истинный характер. Партия производителей не заставит себя долго ждать. И даже среди людей, по рождению принадлежащих к праздному сословию, те, которые выделяются широтой взглядов и величием души, начинают осознавать, что достойная их роль состоит единственно в том, чтобы побудить занятых производством к участию в политической i-жизни и помочь им получить вслед за уже полученным перевесом в численности перевес в вопросах руководства общими делами." [Ibid., vol. 22, pp. 257--258.]

IV.

В "Катехизисе промышленников", расширяющем и углубляющем эти доктрины, перу Конта принадлежит внушительная по объему третья часть, носящая название "План научных мероприятий по реорганизации общества" [под этим, первоначальным, названием, много позже опубликована в сборнике: Early Essays on Social Philosophy, pp. 88--217], которая два года спустя после первой публикации (1824) вышла отдельной книгой под еще более амбициозным названием "Система позитивной политики" -- "название, хоть и преждевременное, но правильно передающее размах задуманного, как скажет Конт тридцатью годами позже [Ibid., авторское введение, р. 24]. Это, безусловно, самый значительный трактат во всей литературе того направления, которое мы здесь рассматриваем.

В этом раннем варианте "позитивная система" есть немногим более, чем блестящий пересказ доктрины Сен-Симона. [Вопрос о том, в какой мере эта "сен-симонистская" доктрина несет на себе печать ранних работ Конта, оставляем открытым.] Конт высказывает здесь еще большее отвращение к догмату о свободе совести, который является очень большим препятствием на пути к реорганизации [Ibid., pp. 96, 98]. Как нет и не может быть никакой свободы совести в астрономии, физике, химии и физиологии [Ibid., p. 97. Конечно, в наши дни это уже превратилось в ортодоксальную марксистскую доктрину; см.: В. И. Ленин "Что делать?": "Люди, действительно убежденные в том, что они двинули вперед науку, требовали бы не свободы новых воззрений наряду с старыми, а замены последних первыми" -- В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 9], так и в политике это переходное понятие исчезнет, как только она перейдет в ранг точных наук и истинная доктрина окончательно утвердится [Early Essays, рр. 107, 130, 136]. Эта новая наука -- "социальная физика", или, что то же самое, учение о коллективном развитии человеческой расы, на самом деле есть отрасль физиологии, или учения о человеке, представленного во всей его полноте. Другими словами, история цивилизации есть не что иное, как необходимый результат и дополнение к естественной истории человека [Ibid., pp. 200--201]. Таким образом, политика стоит на грани превращения в позитивную науку в соответствии с законом трех стадий, который теперь, в окончательной форме, звучит так: "Всякая отрасль наших познаний неизбежно должна в своем движении пройти через три различные теоретические состояния: состояние теологическое, или фиктивное; состояние метафизическое, или абстрактное; наконец, состояние научное, или позитивное" -- окончательное состояние всякого знания [Ibid., pp. 131--132].

Предметом социальной физики является обнаружение естественных и непреложных законов прогресса цивилизации -- таких же необходимых, как закон всемирного тяготения [Ibid., pp. 147--149, 157]. Под цивилизацией Конт понимает "развитие человеческого разума и как результат -- возрастающую власть человека над природой", то есть выработку человеком таких способов воздействия на природу, при помощи которых он преобразует ее в своих интересах [Ibid., pp. 144, 133]. Цивилизация, понимаемая как состояние науки, изящных искусств и промышленности, -- это именно то, от чего зависит и с чем сверяется курс социальной организации [Ibid., pp. 144, 149], Социальная физика, которая, как и все науки, имеет целью предсказание, позволяет нам, используя знания о прошлом, определять ту общественную систему, к реализации которой подводит прогресс цивилизации в наши дни [Ibid., p. 180--191]. Превосходство позитивной политики состоит собственно в том, что она открывает все, что с неизбежностью вытекает из естественных законов, тогда как другие системы изобретают. [Ibid., p. 165. Сравните использование тех же понятий Энгельсом при изложении материалистического понимания истории в книге "Анти-Дюринг", где он, говорят о средствах устранения существующего зла, замечает: "Надо не изобретать эти средства из головы, а открывать их при помощи головы в наличных материальных фактах производства." -- Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., т. 20, с. 278.] Нам остается только помочь позитивной системе, вырабатываемой всем ходом цивилизации, появиться на свет; и мы определенно обеспечиваем лучшую из ныне достижимых систем, коль скоро открываем то, что более всего гармонирует с современным состоянием цивилизации [Ibid., pp. 154, l65, 167, 170].

Нельзя не заметить, до какой степени взгляд Конта на философию истории, который принято считать противоположным "материалистическому пониманию истории", приближается к нему -- особенно если вспомнить, какой смысл он вкладывает в слово "цивилизация". Фактически, предвосхищение материалистического понимания истории в сочинениях Сен-Симона -- а мы считаем их главным источником этой доктрины -- напрямую связано с рассматриваемой и несколькими другими ранними работами Конта. [Хотя роль сен-симонизма в возникновении материалистического понимания истории отмечали многие авторы (см., например: F. Muckle. Henri de Saint-Simon. Jena, 1908; W. Sulzbach. Die Anfange der materialistichen Geschichtsauffassung, Karlsruhe, 1911), они, по-видимому, проглядели тот факт, что самые решительные высказывания на этот счет почти всегда обнаруживаются в тех работах, о которых известно, что они написаны Контом.]

Хотя вскоре после публикации "Катехизиса промышленников" Конт окончательно порывает с Сен-Симоном, начавшим превращать свою доктрину в религию, в следующих двух работах, опубликованных через короткое время после смерти Сен-Симона в сен-симонистском "Производителе" ["Producteur", vol. 1, 1825, pp. 289, 596; vol. 2, 1825, pp. 314, 348; vol. 3, 1826, p. 450. Эти очерки из сборника "Ранние очерки" ("Early Essays"), включенные Контом в приложение к "Системе позитивной политики", можно найти в английском издании (pp. 217--275, 276--332) под названиями "Философские размышления о науках и людях науки" ("Philosophical Considerations of the Sciences and Men of Science") и "Размышления о духовной власти" ("Considerations on the Spiritual Power.")], Конт все еще придерживается общего для них обоих направления мысли. Первая из этих работ интересна главным образом тем, что в ней дается более тщательный анализ продвижения к позитивному методу. Он показывает, что "поначалу человек неизбежно относится ко всем привлекшим его внимание телам так, будто они являются одушевленными существами вроде него самого" [Early Essays, p. 229], и интересно, что Конт, который лишь несколько лет спустя будет отрицать возможность какой бы то ни было интроспекции [в рецензии на книгу: F. J. V. Broussais. De l'irritation et de la folie. 1828, опубликованной в том же году и также включенной в "Early Essays"; см.: ibid., p. 339], здесь все еще объясняет это тем, что "личное воздействие, оказываемое человеком на другие существа, есть единственный вид взаимодействия, modus operandi <modus operandi (лат.) -- здесь: механизм>, которого понимается просто путем его осознания." [lbid., p.219.] Но он уже становится на путь отрицания законности тех научных дисциплин, которые основываются именно на такого рода знании. Теперь он наступает не просто на "возмутительную чудовищность" -- антиобщественную догму свободы совести [Ibid., pp. 281, 295] и вообще на анархию неуправляемого индивидуализма [Ibid., p.250], но, уже более избирательно, на учение политической экономии [Ibid., pp. 306, 320--324]. Объяснить, как мог возникнуть этот "странный феномен" -- идея, будто общество не должно быть сознательно организовано, можно только историческими обстоятельствами [Ibid., p. 282]. Поскольку "все, что спонтанно образуется в течение определенного периода, закономерно для него" [Ibid., p. 281; от читателя не ускользнет любопытное сходство этого утверждения с известными мыслями Гегеля, к которым мы обратимся позже], то и существование в прошлом критической доктрины было относительно оправданно. Однако совершенный общественный порядок может быть установлен лишь, если мы научимся "каждому индивидууму или нации вменять в обязанность тот самый род деятельности, для которого они созданы" [Ibid., р. 307]. Но это предполагает наличие духовной власти, морального кодекса, который, опять же, представляется Конту не иначе как преднамеренно сконструированным [Ibid., pp. 319--320: "Каждое учение предполагает основоположника."]. Отсюда следует, что необходимый моральный порядок может быть создан только правительством мнений, устанавливающим "целую систему идей и привычек, необходимых для встраивания индивидуумов в общественный порядок, в условиях которого они должны жить" [Ibid., р. 301]. Эти идеи, в конце концов так возмутившие Дж. С. Милля, что после двадцати лет пребывания под весьма сильным влиянием Конта, он написал о них как о "самой совершенной системе духовного и светского деспотизма из всех, когда-либо произведенных человеческим мозгом, за исключением, может быть, той, которую придумал Игнатий Лойола" [J. S. Mill. Autobiography. 1873, p. 213], изначально присутствовали у Конта. Они являются обязательным следствием всей системы мышления, воспринятой от Конта не только Дж. С. Миллем, но и всем миром.

V.

Немного можно добавить к рассказу о последнем периоде жизни Сен-Симона. Когда печатался "Катехизис промышленников", еще один финансовый кризис, расстроивший его дела и грозивший ему голодом, привел к тому, что в начале 1823 г., будучи старым и теперь действительно сломленным человеком, он попытался пустить себе пулю в лоб. Он выжил; правда, из-за нанесенной себе раны потерял один глаз; а вскоре подоспела помощь от нового, восторженного и на сей раз богатого, ученика. Молодой банкир и бывший преподаватель Высшей политехнической школы Олинд Родриг не только обеспечивал Сен-Симона всем необходимым на протяжении двух последних лет его жизни, но также сделался центральной фигурой в небольшой группе учеников, которая после смерти Сен-Симона превратилась в школу сен-симонистов. Вскоре к нему присоединились поэт Леон Галеви, физиолог д-р Байи, адвокат Дювейрье и другие. Вместе с ними Сен-Симон подготовил "Рассуждения литературные, философские и промышленные" ("Opinions litteraires, philosophiques et industrielles", 1825), где каждый: банкир, поэт, физиолог -- развивал ту часть доктрины учителя, которая относилась к его профессиональной области. Немного позже в том же году вышла последняя работа Сен-Симона, ознаменовавшая заключительный этап его творческого пути, -- "Новое христианство".

Уже за некоторое время до этого обнаружилась все возрастающая тенденция Сен-Симона к отходу от узко "научного" характера своей доктрины и к приданию ей более мистической и религиозной формы. Это как раз и было причиной окончательного отчуждения между ним и Контом, с которым, впрочем, к концу карьеры произошла такая же перемена. В случае с Сен-Симоном подобный поворот событий до некоторой степени означал возврат к первоначальным идеям.
Он доказывает, что после великого раскола во времена Реформации ни одна из христианских церквей не осталась истинно христианской. Все они пренебрегли основной заповедью о братском отношении людей друг к другу. Для истинного христианства главным должно стать "наискорейшее улучшение морального и физического существования самого бедного класса" -- фраза, присутствующая почти на каждой странице его брошюры и ставшая лозунгом сен-симонистов. Поскольку церкви не использовали имевшуюся у них возможность улучшить участь бедных путем обучения, поощрения искусств и организации промышленности, Господь теперь обращается к народу и правителям через Своего нового пророка. Пророк берется перестроить теологию, которую нужно время от времени обновлять, точно так же, как следует периодически переписывать физику, химию и физиологию [OSSE, vol. 23, p. 99]. Новая теология будет уделять больше внимания земным интересам человека. Все, что для этого требуется, -- это организовать промышленность так, чтобы она гарантировала значительное количество работ, могущих способствовать самому быстрому развитию человеческого интеллекта. "Вы можете создать такое положение вещей. В настоящее время размеры нашей планеты уже известны, прикажите же людям науки, художникам и промышленникам представить к исполнению общий план работ, имеющих целью сделать земельные владения человеческого рода как можно более производительными и как можно более приятными для жизни во всех отношениях" [Ibid., p. 152].

После появления "Нового христианства" Сен-Симон прожил всего несколько недель. Он умер в мае 1825 г. в возрасте 65 лет, окруженный новыми учениками, дождавшись своей смерти за умиротворенным обсуждением с ними планов на будущее. Жизнь, сделавшаяся примером следования заповедям, которые он оставил всем будущим социологам: "пройти через все классы общества, испытать самого себя в каких только можно общественных положениях и даже создать для себя и других отношения, никогда прежде не существовавшие" [Ibid., vol. 15, p. 82], -- завершилась в мире, в сносных условиях и даже в почете.

Похороны собрали вместе и старых учеников, таких как Тьерри и Конт, и новых. Сен-Симон застал лишь самые первые шаги школы, назвавшейся его именем и под этим именем распространившей его идейное наследие по всему миру. Именно благодаря своим ученикам он стал значительной фигурой в истории социальных идей. Хотя он, безусловно, был оригиналом, вряд ли он был оригинальным или глубоким мыслителем. Идеи, которые он завещал своим ученикам, в то время, бесспорно, были достоянием многих. Однако стойкость и энтузиазм помогли ему обрести приверженцев, которые не только оказались способными развить эти идеи, но и до такой степени заразились его энтузиазмом, что, распространяя их, действовали как единое целое. Как сказал один из его французских биографов, роль Сен-Симона заключалась в том, чтобы "заставить идеи сиять как огни световых реклам" [H. Gouhier. Op. cit, vol. 2, p. 3]. Справился он с ней блестяще.