Лицо / Удивитель

Из Дали.
Словесный портрет художника, нарисованный им самим

ОТ РЕДАКЦИИ

Удивительный художник написал удивительную книгу. Удивительная Наталья Малиновская ее перевела и дополнила переводами из других работ художника. Не приходится удивляться, что ее издали, удивительные книги рано или поздно издают.

Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. О себе и обо всем прочем. Составление, предисловие и перевод с английского, испанского и французского Н. Малиновской. М.; издательство СВАРОГ и К, 1998, – 464 с. ISBN 5-85791-017-Х.

Первая книга сборника, – жизнеописание Сальвадора Дали (1904-1989), – составлена самим художником. Ему было тогда тридцать шесть лет. Через этот текст мы можем заглянуть вглубь написанных к тому времени картин этого «дитя Ренессанса, подкинутого на арену XX века», как назвала его Н. Малиновская. Из автобиографической «Тайной жизни» мы узнаём, что, как и положено ренессансному человеку, Дали было тесно в рамках одного искусства. Он писал и диктовал более или менее постоянно, и так вышло, что написал и надиктовал много (роман, трактаты об искусстве, стихи, поэмы в прозе, киносценарии).

Однако, внимание «Частного взгляда» привлек не Дали-художник и даже не Дали– явление культуры. Нас интересует Дали как явление жизни.

Сальвадор Дали нам представляется одним из тех людей, для которых свобода есть природное состояние. Имеется некое типологическое родство между Дали и теми защитниками принципов свободы экономической деятельности, о которых мы уже рассказывали и будем рассказывать еще. Подборка изречений Дали, образующая вторую книгу сборника, имея отношение к искусству (хотя бы по профессиональной принадлежности автора афоризмов и наблюдений), принадлежит, всё-таки, к другим пространствам и мирам. К тем, где Дали, повторим, является элементом жизни как таковой.

Для того, чтобы поближе познакомить с ним тех читателей, которые знают Дали по черным буквам на обложках альбомов, мы и приводим выдержки из второй части вышеуказанной книги, выжимку выжимки. Н. Малиновская составила «О себе и обо всем прочем» из самых разных источников, делая выписки из множества книг, написанных Дали в разные годы, а также из бесчисленных интервью, опубликованных в периодических изданиях Франции, Испании и США.

Свободе нельзя научить. Ее плодотворность можно доказать, но, во-первых, сама она, в отличие от ее плодов, является внутренним и субъективным актом духовной жизни человека, предшествуя своим плодам (но не гарантируя их никому конкретно, в этом смысле свобода парадоксальным образом есть коллективистское благо) и, во-вторых, сегодня для огромного числа людей проблемой является принятие самой идеи доказательства. Отстаивание идеи доказательства мы предоставим будущим авторам. Что же делать со свободным человеком?

Еще одна проблема состоит в том, что свободные люди не похожи друг на друга. Показывая и знакомя, разглядывая и знакомясь, нужно понимать, что на этой мысленной прогулке ценностью является не лес, а деревья, каждое в отдельности.

Попробуем показать одно такое дерево свободы. Смотри, читатель.

* * *

Со всей ответственностью заявляю: я никогда не шутил, не шучу и шутить не собираюсь.

Разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший.

Я не ищу, я – нахожу.

Я высокомерен и многообразно порочен. Я – пособник анархии. Если уж я беру, то всегда перебираю. Все у меня переменчиво и все неизменно.

Я не тщеславен, напротив, скромен. И если говорю, что я лучше других, то только потому, что они совсем плохи.

Я всегда точно знал, чего мне ждать от своих ощущений. Иное дело чувства – радужные, эфемерные, как мыльные пузыри. Я и предположить никогда не мог, куда они меня заведут.

Чувство банально по своей природе. Это низший природный элемент, пошлый атрибут обыденности. Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Меня всегда завораживало золото. Это моя наследственная, средиземноморская, финикийская черта.

Ни излишек денег, ни излишек славы никогда – вы слышите, никогда! – не наводили меня на мысль о самоубийстве. Скажу больше: и то, и другое меня вполне устраивает.

По мне богатеть не унизительно, унизительно умереть под забором.

Богатые люди обычно производят на меня сильное впечатление. И бедные – тому пример рыбаки Порт-Льигата. На людей среднего достатка я вообще не реагирую.

Не могу долго общаться с князьями и миллионерами – понятие о чести ведет меня прочь, в цыганские пещеры.

Социализм как нельзя лучше подходит для тех африканских стран, где нет различия между твоим и моим, где не имеют понятия о собственности. Да что там говорить, если у них нет даже нотариусов!

Стоит со мной заговорить о Французской революции, как я делаюсь болен.

Революция как таковая меня вообще не интересует, потому что обычно завершается ничем, если не оказывается прямой противоположностью тому, что она прежде провозглашала.

Сейчас уже ясно, что в России буржуазия цветет махровым цветом – куда там остальной Европе!

Помилуйте, какое мне дело до пролетариата? Среди моих знакомых нет человека по имени Пролетариат.

Президентов всегда тянет к афере – власть они получают на каких-то пять лет и потому торопятся урвать свой кусок и упрятать его в швейцарский банк… А принцу денег не надо. Принцу надо родиться принцем – и всё.

Однажды журналист обратился ко мне в крайней озабоченности: «Скажите, а Хуан Карлос умен?» Довожу до вашего сведения: ума королю не требуется, и тем не менее Хуан-Карлос умен.

Демократический режим не в силах вынести мои умопомрачительные откровения. А ведь такова моя профессия!

Анархия при монархии – вот наилучшее государственное устройство. Монарх должен быть гарантом анархии.

Я сам партия, да такая, что даст сто очков вперед всем прочим.

Я – пророк. Много лет назад я предсказал, что между Китаем и США установятся дружественные отношения. Никто не верил – все хохотали. Люди вообще мало что понимают. Особенно образованные – им недостает культуры.

Рядом с историей политика – не более чем анекдот.

Политика, как рак, разъедает поэзию.

Герой, если он настоящий герой, всегда сам по себе. Одно дело герой, другое – слуга.

Я никогда не состоял ни в какой партии. Я – монархист. Но если окажется, что образовалась партия монархистов, я немедленно перестану быть монархистом.

Трудно агитировать короля за монархию.

Рассуждая метафизически, внутри каждого из нас таится король. Поэтому следует иметь хотя бы одного короля – ради наглядного представления.

Я за монархию, ибо такова моя королевская воля.

Произведение искусства не пробуждает во мне никаких чувств. Глядя на шедевр, я прихожу в экстаз от того, чему могу научиться. Мне и в голову не приходит растекаться в умилении.

Усы мои все растут – как и сила моего воображения.

Какую бы чушь ты ни нес, в ней всегда есть крупица правды. Горькой правды.

Обычно думают, что дурной вкус не может породить ничего стоящего. Напрасно. Бесплоден именно хороший вкус – для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса. Возьмите французов – из-за хорошего вкуса они совершенно разленились.

Энгру хотелось подражать Рафаэлю – и получился Энгр. Сезанн подражал Пуссену – и стал Сезанном. Дали подражал Мейсонье – и стал Дали. Если вам не хочется никому подражать, будьте уверены – из вас ничего не выйдет.

Я живу скорее прошлым, чем настоящим. Так что по части памяти я – последователь Марселя Пруста.

Смешно и подумать, что Гитлер мог выиграть войну. Что бы он делал с победой?

Увидел – и запало в душу, и через кисть пролилось на холст. Это живопись. И то же самое – любовь.

Ошибка – от бога. Поэтому не старайтесь исправить ошибку. Напротив, попробуйте понять ее, проникнуться ее смыслом, притерпеться к ней. И наступит освобождение.

Так как я отчасти художник и даже эстет, мне нравится видеть вокруг молодые и красивые лица. Я, знаете ли, верю, что это заразно.

Я только тем и занимаюсь, что порчу свои картины. И потом говорю: «Сделал, что хотел».

Не старайся идти в ногу со временем, от времени никуда не денешься. Все мы – чтобы ни вытворяли – поневоле современны.

Уверяю вас, я никогда не стану депутатом.

Подчинись тому, чему не обязан подчиняться!

Пора кончать с автоматическим письмом, нужен стиль, пора кончать с нигилизмом, нужна техника, нужна вера, а не скептицизм, отбор, а не мешанина, личность, а не масса, и еще нужна иерархия. Не эксперимент нужен, а Традиция, не торжество Реакции, не торжество Революции, а Возрождение.

Вы пренебрегаете анатомией, рисунком, перспективой, всей математикой живописи и колористикой, так позвольте вам напомнить, что это скорее признаки лени, а не гениальности.

У публики чутье куда тоньше, чем у критиков. В этом их трагедия.

Личность – вот чего сегодня недостает на земле. И чем больше личностей, тем лучше.

Моих современников раздражают две вещи: моя любовь к родине и мои миллионы. С легкой руки экзистенциалистов, и в частности, Сартра, во Франции теперь запрезирали деньги – «это грязь!» – хотя я что-то не замечал ни в ком боязни запачкаться.

Все у меня выверяется заранее – и всякое дело, и всякое чувство.

Время – одна из немногих наших ценностей. Ничего другого на земле уже не осталось.

В Нью-Йорке я видел панков, затянутых в черную кожу и увешанных цепями… Нам выпало жить в дерьмовую эпоху, а им хочется быть дерьмее самого дерьма.

Истинно то, что испробовано на зуб.

Если в стране нет по меньшей мере пятидесяти сортов сыра и хорошего вина, значит страна дошла до ручки.

Люблю кретинов, изображенных Веласкесом! Они что-то знают о запредельном. Теперешние и не подозревают, что оно существует. Вот что изменилось.

Люблю журналистов! Они также [как и телевидение] способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.

Человека надо принимать как он есть: вместе со всем его дерьмом, вместе со смертью.

Добровольного идиотизма я не понимаю.

Кино – вершина идиотизма. В кино все можно. Хочешь – летай, хочешь – ныряй, тут тебе и Париж, и Лондон, и пещера на дне морском. Но когда все можно, не получится ничего и никогда.

Пейзаж – это состояние души.

Как хорошо, что ни современное искусство, ни русский коммунизм не оставят по себе ничего, кроме архивов!

Я поддаюсь влияниям, но не меняюсь.

Великие художники – такие, как Веласкес, – не заботятся о вдохновении, а работают, как повар на кухне, делают себе потихоньку свое дело, не впадая в экстаз. Мы, классики, должны иметь ясную голову. Только так делается то, что волнует зрителя, читателя, слушателя.

Я никогда не тороплюсь – я работаю. И то, что Дали пообещал, всегда исполняется, хотя бы лет через десять. Дело движется медленно; мне вообще не по душе быстрые средства передвижения, рожденные обществом потребления.

Если бы я не работал, чтобы я делал здесь на земле? Скучал бы, как устрица.

Мне совершенно необходим круг друзей. Я пишу целый день, но когда кончаю работать – впрочем, то, что другие называют работой, для меня игра, которой нет конца, – мне приятно пообщаться с людьми, послушать гитару.

Я старею – и счастлив. Я не ощущаю родства с теперешней молодежью. Я не хотел бы сейчас быть молодым.

Конечно мне хочется в рай, но беда в том, что я пока не уверовал так, как верят крестьяне.

Каталонец всегда готов героически защищать свою честь и право грезить, глядя на мир широко открытыми глазами.

Мы, каталонцы, знаем: произойти может всё что угодно.
Слово и воля царствуют на земле. Они всемогущи.