Политика / Для всех

* * *

О Б. Констане и книге, из которой взят предлагаемый вашему вниманию фрагмент, см. в материале Б. Констан, Избранные места из «Принципов политики», в этом номере «Частного взгляда».

Бенжамен Констан
О СВОБОДЕ РАЗВИТИЯ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Констан, Бенжамен. «Принципы политики, пригодные для всякого правления». Приложение 5. «О свободе развития промышленности». В сб.: Французский классический либерализм. М., РОССПЭН, 2000 г., перевод на русский язык М.М. Федоровой, сс. 223-38.

Поскольку общество не имеет в отношении индивидов иных прав, кроме права воспрепятствовать нанесению ими взаимного вреда, то оно может распространить свою юрисдикцию на промышленность, только если возможно предположить, что промышленность эта вредна. Но промысел индивида не причиняет вреда другим людям до тех пор, пока этот индивид для поддержки своих занятий и во вред занятиям других не обратится к помощи совсем иного порядка. В природе промышленности заложена борьба с соперничающим промыслом благодаря свободной конкуренции при помощи усилий, направленных на достижение внутреннего превосходства. Все средства иного рода, которые она попыталась бы использовать, относились бы не к промышленности, но были бы средствами притеснения и обмана. Общество обладало бы правом и даже оно было бы обязано их подавить; но из этого права, коим обладает общество, следует, что оно не обладает правом использовать в поддержку одного человека и против промысла другого средства, которые оно равным образом должно запретить использовать всем.

Воздействие власти на промышленность может идти по двум направлениям: запреты и поощрения. Привилегии не должны отделяться от запретов, поскольку они их обязательно подразумевают.

Итак, что же является привилегией в области промышленности? Употребление силы всего социального целого для обращения на пользу нескольким людям преимуществ, которые общество должно было бы гарантировать всем своим членам; именно так поступала Англия, когда еще до своего союза с Ирландией запрещала ирландцам почти все виды внешней торговли; именно так она поступает и сегодня, когда запрещает всем англичанам торговать с Индией независимо от компании, завладевшей этой обширной монополией; именно так поступали буржуа Цюриха, когда еще до швейцарской революции принуждали сельских жителей только им продавать все продовольствие и все вещи, которые те изготавливали.

Этот принцип откровенно несправедлив. Но полезно ли его применение? Если привилегия является уделом небольшого числа людей, то, несомненно, для этого ограниченного кружка польза есть; но подобная польза непременно сопутствует любому ограблению. Не такая польза ставится в качестве цели, или по крайней мере мы признаем, что она выдвигается в качестве цели. Существует ли национальная польза? Конечно, нет, ведь, во-первых, от получения прибыли отстранена большая часть нации. Во-вторых, та ветвь промышленности или торговли, которая является объектом привилегии, разрабатывается более небрежно или менее экономичным способом людьми, чей барыш обеспечен одним только фактом существования такой монополии; дела бы здесь велись совсем иначе, если бы конкуренция вынуждала всех соперников наперегонки превосходить друг друга деятельностью и ловкостью. Таким образом, национальное богатство не извлекает из этой ветви промышленности всего того, что могло бы извлечь. Следовательно, для нации в целом это – относительная потеря. Наконец, средства, которыми власть должна пользоваться, чтобы поддерживать привилегию и выводить из конкурентной борьбы не пользующихся привилегией индивидов, неизбежно являются угнетающими и притесняющими. Итак, опять же для нации в целом мы имеем потерю свободы. Таковы три реальные потери, которые влечет за собой подобного рода запрет, а компенсация за эти потери достается лишь горстке привилегированных лиц.

Запреты в области промышленности и торговли, как и все прочие запреты, и, может быть, даже в большей степени, нежели все прочие запреты, возбуждают в индивидах враждебное отношение к власти. Они создают рассадник людей, готовых на любые преступления, привыкших нарушать законы, людей, привыкших к подлости и живущих несчастием себе подобных. ¹

Торговые запреты не только искусственно порождают преступления, но и благодаря выгоде, извлекаемой из мошенничества, побуждают людей к совершению этих преступлений. Это еще одно лишнее неудобство запрещающих законов. ² Они чинят помехи для неимущего класса – класса, и так уже окруженного чрезмерным количеством неодолимых искушений, класса, о котором не без оснований говорят, что все его действия носят поспешный характер ³ , поскольку нужда торопит его, поскольку бедность лишает его образования, а невежество – собственного мнения.

Многие придают свободе промышленности куда меньшее значение, чем прочим видам свободы. Тем не менее, привносимые сюда ограничения влекут за собой столь жестокие законы, что последствия их испытывают все остальные. Возьмите в Португалии привилегию винной компании давать повод к мятежам, следствием которых являются жестокие казни, самой картиной этих казней приводить в уныние торговлю и, наконец, посредством череды жесткостей и принуждений заставлять множество собственников самих уничтожать свои виноградники и в порыве отчаяния разрушать источник собственного богатства, дабы он не служил более предлогом для всякого рода притеснений. ⁴ Посмотрите, в Англии исключительная привилегия индийской компании для того, чтобы удержаться, влечет за собой разного рода строгости, насилие, беззаконные действия.⁵

Откройте своды законов этой нации, человечной и либеральной во всем остальном; вы обнаружите в них, что смертная казнь распространяется на действия, которые невозможно рассматривать в качестве преступлений.⁶ Если мы посмотрим историю английских уложений в Северной Америке, то увидим, что введение каждой так называемой привилегии сопровождалось эмиграцией непривилегированных индивидов. Поселенцы бежали от торговых ограничений, бросая земли, которые они только что закончили возделывать, дабы обрести свободу в лесах и испросить у дикой природы защиты от преследований со стороны общественного состояния. ⁷

Если запретительная система не уничтожила всей национальной промышленности, которую она стесняет и терзает, то только потому, что, как замечает Адам Смит⁸, естественное стремление каждого индивида к улучшению своей судьбы выступает в качестве восстановительного принципа, который во многом излечивает дурные последствия предписываемого уложениями управления подобно тому, как в физическом организме человека жизненная сила зачастую успешно борется с болезнями, порожденными страстями, невоздержанностью или ленью.

В этом примечании я могу лишь выдвинуть принципы; детали вывели бы меня далеко за рамки моей работы. Тем не менее я бы добавил несколько слов относительно двух видов запретов или привилегий, которые осуждались уже на протяжении тридцати лет и которые пытаются восстановить в последнее время. Я хочу сказать о главах ремесленных гильдий, мастерах, учениках – системе не менее несправедливой, чем абсурдной: несправедливой, ибо индивиду, нуждающемуся в том, чтобы трудиться, она не дает работы, которая одна только и может уберечь от совершения преступления; абсурдной, так как под предлогом усовершенствования производства она чинит препятствия конкуренции, являющейся самым верным средством совершенствования всех ремёсел. Интерес покупателей – гораздо более прочная гарантия доброкачественности продукции, чем произвольные уложения, порожденные властью, обязательно смешивающей все предметы, уложения, которые недостаточно хорошо различают профессии и часто предписывают одинаково долгий срок обучения как для наиболее одаренных, так и для самых трудных учеников.

Было бы странно представить себе, что люди неправильно судят об используемых рабочих и что правительство, у которого столько дел, лучше других знает, какие следует принять меры, чтобы оценить их заслуги. В этом вопросе оно может лишь положиться на мнение людей, которые, образуя в рамках государства особый корпус, имеют интерес, отличный от интереса массы народа, и которые, работая, с одной стороны, над понижением цены товаров, делают эти товары одновременно менее совершенными и более дорогостоящими. Опыт повсеместно высказался против предполагаемой полезности этой мании регламентации. В Англии, где промышленность более развита, лишь те города за короткое время совершили большой скачок в своем развитии и достигли высшей степени совершенствования в труде, в которых не было никаких хартий ⁹ и не сущеcтвовало никаких корпораций. ¹⁰

Еще более возмутительным притеснением, ибо оно носит более открытый и менее замаскированный характер, является точная фиксация стоимости рабочего дня. Эта фиксация, говорит Смит, представляет собой жертвование большей частью в пользу меньшей. Я еще добавлю, что это жертвование части бедняка в пользу части богатого, части, добытой трудом, в пользу части, получаемой праздностью, по меньшей мере путем сравнения части, уже натерпевшейся от жестоких законов общества, с частью, которой благоприятствуют и судьба, и общественные институты. Без сожаления невозможно представить себе эту борьбу нищеты против алчности, борьбу, в которой бедняк, уже стесненный своими потребностями и потребностями своей семьи, не имеющий иной надежды, кроме надежды на свой труд, не способный ждать, поскольку это угрожает его жизни и жизни его близких, встречается с богатым, сильным не только своим состоянием и возможностью уничтожить своего противника, отказав ему в труде, являющемся для того единственным средством к жизни, но также и вооруженным притесняющими законами, фиксирующими заработную плату без учета обстоятельств, умения и усердия работающего. Только не подумайте, что такая фиксация заработной платы необходима для подавления чрезмерных претензий и преувеличения стоимости своих рук. Бедность скромна в своих требованиях. Разве за спиной бедняка не стоит голод, вынуждающий его торопиться, не дающий ему и минуты для оспаривания своих прав, заставляющий продавать свое время и свои силы гораздо ниже их настоящей стоимости? Разве конкуренция не поддерживает цену на труд на самом низком уровне, едва ли совместимом с физическим выживанием? У афинян, как и у нас, оплата труда наемного рабочего составляла стоимость пищи для четырех человек. К чему же все эти регламентации, коль скоро сама природа вещей создает закон, свободный от притеснений и насилия?

Фиксация стоимости рабочего дня, столь ненавистная для индивида, вовсе не дает никаких преимуществ обществу. Между обществом и рабочим встает безжалостный класс – класс мастеров. Они платят меньше и требуют больше возможного, в одиночку играя таким образом на потребностях класса неимущего и класса зажиточного. Какое странное усложнение социальных институтов! Существует извечное основание равновесия между ценой товара и ценой труда, основание, свободно действующее таким образом, чтобы все цены были разумными, а все интересы удовлетворены. Таким основанием выступает конкуренция; но ее почему-то отвергают. На пути конкуренции воздвигают препятствие в виде несправедливых регламентаций и хотят восстановить равновесие при помощи иных регламентаций, не менее несправедливых, которые к тому же нужно поддерживать путем наказаний и принятия строгих мер.

Система наград и поощрений имеет меньше неудобств, чем система привилегий. Однако же она кажется мне опасной во многих отношениях.

Во-первых, здесь следует опасаться того, чтобы власть, однажды присвоившая себе право вмешательства – пусть даже путем поощрений – во все, имеющее отношение к промышленности, очень скоро, когда этих поощрений ей будет уже не хватать, не оказалась бы вынужденной прибегнуть к принуждению и суровым мерам. Власть редко когда соглашается не взять реванша за неуспех своих предприятий; подобно игроку, она гонится за выигрышем. Но если игроки полагаются на волю случая, власть часто взывает к силе.

Во-вторых, можно опасаться, как бы власть чрезмерными поощрениями не отвернула бы капиталы от их естественного предназначения, которое всегда наиболее предпочтительно. Капиталы сами собой устремляются к употреблению, сулящему им наибольшую прибыль. Для привлечения их к этой области не нужны никакие поощрения; для тех же областей, в которых можно потерпеть потери, использование поощрений было бы губительным. Любой промысел, не способный существовать независимо, вне помощи власти, в конце концов оказывается разорительным ¹¹. В этом случае правительство платит индивидам, чтобы те работали в убыток. Оплачивая их таким образом, оно, казалось бы, возмещает им понесенные убытки; но поскольку возмещение убытков может выплачиваться только из средств, полученных за счет взимания налогов

Во-вторых, можно опасаться, как бы власть чрезмерными поощрениями не отвернула бы капиталы от их естественного предназначения, которое всегда наиболее предпочтительно. Капиталы сами собой устремляются к употреблению, сулящего им наибольшую прибыль. Для привлечения их к этой области не нужны никакие поощрения; для тех же областей, в которых можно потерпеть потери, использование поощрений было бы губительным.

Любой промысел, не способный существовать независимо, вне помощи власти, в конце концов оказывается разорительным. В этом случае правительство платит индивидам, чтобы те работали в убыток. Оплачивая их таким образом, оно, казалось бы, возмещает им понесенные убытки; но поскольку возмещение убытков может уплачиваться только из средств, полученных за счет взимания налогов, то в конечном счете их ноша ложится на плечи индивидов. Наконец, поощрения власти наносят существенный урон моральному состоянию промышленных классов. Мораль составляется из естественной последовательности причин и следствий. Нарушить эту последовательность означает погубить мораль. Все, что привносит в отношения людей характер случайности, развращает их. Все, что не является непосредственным, необходимым, привычным следствием известной и предвидимой причины, в той или иной степени порождено природой случая. Наиболее действенной причиной моральности труд делает независимость человека от других людей и его зависимость от его собственного поведения и порядка, от последовательности, правильного характера, которые он привносит в свою жизнь. Такова подлинная причина моральности классов, занятых однообразным трудом, и аморальности, столь частой у нищих и игроков. Из всех людей эти последние чаще всего являются самыми аморальными, поскольку они более всего рассчитывают на случай.

Поощрения или помощь правительства – своего рода игра. Невозможно предположить, что власть никогда не дает вспомоществования, или поощрения людям, которые их не заслуживают, или никогда не дает больше того, чем заслуживают объекты ее милости. Одна-единственная ошибка такого рода превращает эти поощрения в лотерею. Достаточно единственного шанса случаю проникнуть во все расчеты и тем самым изменить их природу: вероятность удачи не играет здесь никакой роли, поскольку вероятностью управляет воображение. Надежда на помощь власти – даже самая отдаленная, самая неопределенная – вносит в жизнь и в расчеты трудящегося человека элемент, совершенно отличный от всего его существования. Изменяется его положение, усложняется его кругозор, его интерес поддается своего рода ажиотажу. Перед нами уже не мирный торговец или промышленник, ставивший свое процветание в зависимость от разумного ведения своих коммерческих спекуляций, от доброкачественности своих товаров, одобрения со стороны своих сограждан, основанного на упорядоченности своего поведения и своей признанной осторожности; перед нами человек, непосредственным интересом и насущным желанием которого является привлечение внимания власти. Природа вещей во благо рода человеческого поставила почти непреодолимую преграду между основной массой нации и носителями власти. Только небольшое количество людей обречено вращаться в сфере власти, спекулировать на ее милостях, обогащаться за счет интриг. Остальные же спокойно следуют своею дорогою, испрашивая от правительства лишь гарантий для собственного спокойствия и развития способностей; но если власть, мало удовлетворенная этими целительными обязанностями, при помощи либеральных мер или обещаний предстанет перед индивидами, заронит надежду и породит несуществующие доселе страсти, то тогда все окажется смещенным. Благодаря этому в среде промышленного класса обязательно распространится новый род деятельности; но то будет порочная деятельность, заботящаяся в большой степени о произведенном ею внешнем эффекте, нежели о прочности собственного блеска, ибо успех может заключаться в блеске, пусть даже обманчивом; наконец, этот род деятельности превращает целую нацию, некогда экономную и трудолюбивую, в нацию безрассудную, беспокойную, алчную.

И не думайте, что меньше зла можно причинить, заменив денежные поощрения мотивировками, порожденными тщеславием. Правительства в качестве одного из средств слишком часто прибегают к шарлатанству и с легкостью готовы уверовать, что одно только их присутствие, подобно солнцу, оживляет всю природу. Поэтому-то они и демонстрируют себя, публично говорят, улыбаются, а их труды, по их мнению, должны прославить их в веках; но это также означает попытку отвратить трудящиеся классы от их естественного призвания; это означает дать им потребность в доверии; это означает внушить им стремление заменить торговые отношения но отношения изворотливости и покровительства. Они заимствуют пороки придворных, не приобретя их элегантности, которой двор по крайней мере прикрывал свои пороки.

Очевидно, есть два предположения, благоприятных для употребления системы поощрений и вспомоществования со стороны власти: первое – то учреждение ветви промышленности, еще неизвестной в данной стране и требующей больших вложений; второе – содействие, оказываемое определенным промышленным или земледельческим классам в тех случаях, когда непредвиденные бедствия лишили их значительной части средств.

И тем не менее я не уверен, что в этих двух случаях, за исключением, может быть, каких-то крайне редких обстоятельств, для которых невозможно установить строгие правила, вмешательство государства сулит больше преимуществ, нежели неприятностей.

В первом случае нет никакого сомнения, что новая отрасль промышленности, которой таким образом оказывается покровительство, будет развиваться быстрее и с большим размахом; однако же, поскольку она будет опираться не столько на сметливость частных лиц, сколько на помощь правительства, ее основания окажутся менее прочными. Частные же лица, чьи возможные убытки будут заранее возмещены, не привнесут в свое дело того же старания и заботы, как если бы они опирались на собственные силы и могли ожидать лишь заслуженного успеха. Они не без оснований будут тешиться надеждой, что правительство, ощущая себя в некоторой степени обязанным благодаря первым пожертвованиям, на которые оно пошло, дабы не потерять результата первых принесенных пожертвований, вновь придет на помощь, если эти люди потерпят неудачу, и эта задняя мысль, способная служить стимулом для развития промышленности, в большей или меньшей степени, но достаточно ощутимо будет наносить вред их деятельности и предпринимаемым ими усилиям.

Впрочем, в странах, с легкостью привыкших к ложной помощи власти, некоторые воображают, будто то или иное предприятие превосходит индивидуальные силы, и это является второй причиной для ослабления частного предпринимательства; последнее ожидает, пока правительство подтолкнет его, ибо оно привыкло получать первый толчок от власти.

Едва только в Англии становится известно о каком-то открытии, как множество подписчиков дают изобретателям все средства к его разработке и применению. Единственно только подписчики изучают выгоды, которые данное изобретение сулит им, более скрупулезно, чем это могло сделать правительство, поскольку в интересах всех индивидов, пускающихся в предприятие на свой страх и риск, не дать себя обмануть, тогда как интерес тех, кто спекулирует на государственной помощи, заключается в том, чтобы обмануть правительство. Труд и успех – единственное средство первых. Для вторых же преувеличение и милости представляют более надежные и быстрые средства достижения цели. И в этом отношении принцип системы поощрений ведет к аморальности.

Может случиться так – и я этого не отрицаю, – что индивидуальное предприятие, лишенное чужой помощи, остановится перед каким-то препятствием; но прежде оно обратится к иным предметам, и можно рассчитывать, что со второго раза оно соберет свои силы, чтобы рано или поздно вернуться к своему бремени и преодолеть трудности. Таким образом, я утверждаю, что отдельные и кратковременные неприятности от этой отсрочки несопоставимы с общим ущербом от беспорядка и хаоса, какой привносит в идеи и расчеты всякая искусственная помощь.

Похожие доводы можно применить и ко второму предположению, которое, на первый взгляд, кажется еще более законным и благоприятным, чем первое. Приходя на помощь промышленным или земледельческим классам, потерпевшим урон в результате непредвиденных и неизбежных бедствий, правительство прежде всего ослабляет в этих людях чувство, которое в наибольшей степени придает человеку энергию и моральность, – ощущение обязанности всем самому себе и надежду на собственные силы; во-вторых, надежда на эту помощь заставляет пострадавших преувеличивать свои потери, укрывать свои средства, и тем самым приучает людей лгать. Я согласен с тем, чтобы данная помощь распределяться с осторожностью и бережливостью; но результат этой помощи для их благосостояния будет совсем иным, нежели для их морального состояния. Власть приучит их рассчитывать не столько на свои собственные силы, сколько на других. Затем она обманет их чаяния; но их деятельность будет уже ослаблена; их правдивость уже пострадает от подмены. Если они не получат помощи от правительства, так только потому, что не сумеют выпросить ее с достаточной ловкостью. Наконец, правительство рискует оказаться обманутым своими несчастными чиновниками. Оно не способно проследить во всех деталях за исполнением мер, которые приказало исполнить, хитрость же всегда более ловка, чем надзор. Фридрих Великий и Екатерина II приняли систему финансовой помощи для земледелия и промышленности. Они часто сами посещали провинции, которым, как считалось, оказывали помощь. В этом случае на их пути выставляли хорошо одетых и сытых людей, являвших собой очевидные доказательства зажиточности, проистекающей из щедрот государей; людей ради этого специально собирали раздатчики пожертвований, тогда как настоящие обитатели края, как и прежде, страдали в своих хижинах от нищеты, ничего не ведая о намерениях своих суверенов, считавших себя их благодетелями.

В странах, имеющих свободное государственное устройство, вопрос о поощрениях и помощи может быть рассмотрен и под другим углом зрения. Является ли благотворным тот факт, что правительство связывает определенные классы своих подданных щедротами, которые, даже будучи справедливыми в своем распределении, обязательно по своей природе произвольны? Разве нет оснований опасаться, что эти классы, соблазненные возможностью получения непосредственной и действительной выгоды, могут стать безразличными к нарушениям индивидуальной свободы и справедливости? В этом случае их можно было бы рассматривать как подкупленные властью.

Прочитав сочинения многих авторов, можно склониться к мысли, что не существует на свете ничего более глупого, более непросвещенного, более беззаботного, чем индивидуальный интерес. Эти авторы совершенно серьезно говорят нам, что, если правительство не будет поощрять развитие земледелия, то все свободные руки обратятся в промышленное производство и поля останутся невозделанными; либо, если правительство не будет поощрять развитие мануфактур, все свободные руки останутся в деревнях, и тогда количество продуктов земледелия будет превышать потребности в них, а страна зачахнет без торговли и промышленности¹², как будто бы не ясно, что, с одной стороны, земледелие всегда будет основываться на потребностях народа, поскольку ремесленникам и промышленным рабочим нужно чем-то питаться; а с другой стороны, мануфактурное производство поднимется только тогда, когда продуктов земледелия будет в достаточном количестве, ибо личный интерес будет толкать людей к применению их силы в более прибыльном труде, нежели умножение продуктов питания, избыток которых снизит их стоимость. Правители никоим образом не могут изменить физические потребности людей; умножение и нормы продуктов, какого бы рода они ни были, всегда согласуются с потребностью в этих продуктах. Абсурдно полагать, будто бы для того, чтобы какой-то род трудовой деятельности стал общеупотребимым, недостаточно ее полезности в глазах тех, кто ею занимается. Если количество рабочих рук превышает потребность в них для того, чтобы сделать землю плодородной, то жители естественным образом обратят свою деятельность к другим отраслям промышленности. Безо всяких предупреждений со стороны правительства они поймут, что конкуренция, переходя за известную черту, уничтожает всякую прибыль, получаемую от их труда. Безо всяких поощрений со стороны власти частный интерес будет в достаточной степени стимулироваться собственным расчетом к поиску более выгодного рода занятий. Если природные условия некоего участка земли требуют значительного количества обрабатывающих его рук, то количество ремесленников и промышленных рабочих не будет увеличиваться, поскольку первейшей потребностью народа является потребность в выживании, следовательно, народ никогда не будет пренебрегать заботами о своем выживании. Впрочем, поскольку состояние земледелия является более насущной потребностью, то оно в силу одного только этого будет более прибыльным, чем какой-то иной род деятельности. Когда не существует необоснованных привилегий, изменяющих естественный порядок, то преимущества той или иной профессии всегда обусловлены ее абсолютной пользою и относительной редкостью. Производители стараются выйти на уровень потребностей безо всякого вмешательства властей¹³. Когда какой-то род производства мало распространен, цена на его товары поднимается. Если цена поднимается, то производство, получающее больше средств, привлекает к себе внимание промышленности и капиталы. В результате такое производство становится весьма распространенным. Когда оно становится распространенным, его цены понижаются; а когда цены падают, промышленность и капиталы направляются в другую сторону. А когда производство становится более редким, его цены поднимаются вновь, к нему вновь обращается промышленность, и так вплоть до того моменты, пока производство и его цена не достигнут совершенного равновесия. Подлинным поощрением для любого рода труда является испытываемая в нем потребность. И для того, чтобы поддерживать их в благотворном и точном соответствии, нужна одна лишь свобода.

Писателей чаще всего вводит в заблуждение и удивление слабость и стесненность в средствах, испытываемые трудящимися классами нации при незаконных правлениях. Они не ищут причин зла, но воображают себе, будто бы зло можно излечить непосредственным действием власти в пользу страдающих классов. Так, например, в том, что касается земледелия, когда несправедливые и обременительные институты позволяют привилегированным классам подвергать земледельцев притеснениям, деревни очень скоро придут в упадок, поскольку население в них уменьшается. Земледельческие классы как можно быстрее устремляются в города, дабы укрыться там от рабства и унижения. И вот неумные мыслители советуют действительно совершить частичные поощрения земледельцев. Они не видят, что в человеческих обществах все взаимосвязано. Уменьшение количества населения в деревнях есть следствие дурной политической организации. Помощь нескольким индивидам или какие-либо иные искусственные и разовые паллиативы не излечат зла; единственное средство для этого – свобода и справедливость. Почему же к ним прибегают в последнюю очередь?

Порой нам говорят, что нужно улучшить земледелие, возвысить его, сделать занятие им почетным, ведь именно на нем основано процветание наций. Эту идею развивали достаточно образованные люди. Ее без устали повторял один из самых своеобразных умов прошлого века – маркиз де Мирабо. Другие говорили то же самое в отношении развития мануфактур; но улучшают нечто лишь за счет различий, причем не иначе как за счет искусственно привнесенных различий. Если труд приносит пользу, то пока он будет давать прибыль, он будет общеупотребимым. Каким же образом можно выделить то, что является общеупотребимым? С другой стороны, необходимый труд всегда прост. Поэтому власть не может оказать такое влияние на общественное мнение, чтобы оно наделило редкими заслугами то, что любой человек может делать одинаково хорошо.

Из всех отличий, какие только могут пожаловать правители, действительно заслуживают уважения отличия, свидетельствующие о власти, поскольку они реальны и поскольку скрывающаяся за ними власть может действовать во благо и во зло. Отличия, основывающиеся на заслугах, всегда оспариваются мнением, так как мнение только за собой оставляет право судить о заслугах. Оно вынуждено признавать власть вопреки всему, но что касается заслуги, то оно может ее отрицать. Именно поэтому голубая лента вызывала уважение. Она свидетельствовала о том, что ее владелец – большой вельможа, а власть в высшей степени способна заставить считать кого-либо большим вельможей. Напротив, черная лента вызывала смех. Она объявляла, что ее носитель – литератор, отличившийся артист. Власть же не способна назначать ни литераторов, ни артистов.

Почетные отличия для земледельцев, для ремесленников, промышленных рабочих еще более иллюзорны. Земледельцы, ремесленники, промышленные рабочие стремятся достичь зажиточности или богатства благодаря труду, а покоя – благодаря гарантиям власти. Им не нужны ваши искусственные отличия; если они к ним и стремятся, то только потому, что вы извратили их ум, наполнили головы ложными идеями. Позвольте же им спокойно пользоваться принадлежащими им плодами трудов, равенством прав, свободой действий. Не расточая ни милостей, ни несправедливостей, вы сделаете для них больше, чем если бы вы притесняли их, с одной стороны, а с другой – пытались ввести для них отличия.

¹ [Сноска * на стр. 225]. Количество контрабандистов, пойманных во Франции во времена монархии, достигало в обычные годы 107000 человек, из них 2300 мужчины, 1800 – женщины, 6600 – дети (Necker. Admimstration des finances. II. 57). Численность же бригады, которой было поручено преследование контрабандистов, превышала 2300 человек, и на эти цели расходовалось от 8 до 9 млн. (Ibid. P. 82).
² [ Сноска ** на стр. 225]. Smith A. Op. cit. Vol. 5 P. 274 et suiv.
³ [Сноска *** на стр. 225]. Necker. Administration des finances. II. P. 98]
⁴ [Сноска **** на стр. 225]. Воспоминания маркиза де Помбаля. Португальское правительство ввело войска, дабы помешать собственникам вырубать виноградники. Что же это за система, которая принуждает власть защищать собственность от отчаяния собственников?
⁵ [Сноска * на стр. 226]. См.: Baert.
⁶ [Сноска ** на стр. 226] По уложению, изданному Елизаветой на восьмом году ее царствования, тот, кто вывозит овец, ягнят или баранов, на первый раз должен быть наказан пожизненной конфискацией всего имущества, тюремным заключением сроком на один год, а по истечении этого времени – отсечением левой руки в базарный день в городе, где эта рука и останется прибитой. При повторном совершении тех же действий, он должен быть подвергнут смертной казни. Законодательными актами тринадцатого и четырнадцатого правления Карла II, экспорт шерсти провозглашался главным преступлением. (Smith A. Op. cit. IV. 8).
⁷ [Сноска *** на стр. 226]. Franklin. Memoires sur les Etats-Unis.
⁸ [Сноска **** на стр. 226]. Smith A. La richesse des nations. IV. 9.
⁹ [Сноска * на стр. 228]. Например, Бирмингем, Манчестер, см. работу Баэрта.
¹⁰ [Сноска ** на стр. 228]. Самой священной и самой неприкасаемой из всех видов собственности человека является собственность на свой промысла, ибо этот промысел является первейшим источником всех прочих видов собственности. Достояние бедняка – в силе и ловкости его рук; все попытки помешать ему употребить эти силу и ловкость так, как он считает нужным, и до тех пор, пока он не причиняет никому неудобств, являются открытым попранием этой первейшей собственности. Это кричащая узурпация в отношении законной свободы как рабочего, так и тех, кто намеревается предоставить ему работу; это попытка помешать одному работать как ему вздумается, а другому – выбрать то, что ему по душе. Можно совершенно спокойно довериться осмотрительности нанимающего рабочего, чтобы удостовериться в том, заслуживает ли работы данный рабочий, поскольку это в интересах нанимателя. Забота, проявляемая законодателем в отношении того, чтобы предупредить использование неспособных к труду рабочих, столь же абсурдна, сколь и угнетающа. (См. А. Смит, а также Бентам. Принципы гражданского кодекса. Ч. 3. Гл. 1).
¹¹ [Сноска * на стр. 230]. См.: Smith A. Op. cit. IV. 9.
¹² [Сноска * на стр. 235]. См. работы Филанжери и многих др.
¹³  [Сноска * на стр. 236]. См.: Smith A. Op. cit. I. 7; Say. Economie politique.