Политика / Для всех

Гвидо Хюльсман

ЕВРО: НОВАЯ ПЕСНЯ НА СТАРЫЙ ЛАД
об эволюции денежной системы после выхода книги М. Ротбарда

* * *

Статья Гвидо Хюльсмана войдет Приложением в книгу Ротбарда о деньгах, перевод которой подготовлен к изданию издательством Социум, и первая глава которой была опубликована на страницах ЧВ (см. Частный взгляд, №2 за 2001). Эта статья представляет собой послесловие к немецкому изданию книги Ротбарда (Huelsman, Shoene neue Zeichengeldwelt / Rothbard M.N. Das Schein-Geld-System, Graefelfing: Resch, 2000, S. 111-154. Предлагаемый вам текст представляет собой русский перевод с авторизованной французской версии. Те, кто знаком с австрийской школой экономической мысли, не будут удивлены актуальности (или иначе, злободневности) работы, написанной в 2000 году.

Гр. Сапов

* * *

 
1. Новые денежные власти
2. Возникновение Европейской валютной системы (ЕВС)
3.Значение ЕВС (1979-1998 годы)
4. Роль Бундесбанка в ЕВС
5. Конец ЕВС и создание Европейского центрального банка (ЕЦБ)
6. Европейский центральный банк и евро: экономические и политические перспективы
7. Существует ли альтернатива евро?
8. Американская инфляция и бум на фондовом рынке (1982-2001 годы)
9. Мировые экономические кризисы конца 90-х гг. (1997 – ?)

Работа Мюррея Ротбарда завершается анализом принципов мировой денежной системы, существовавшей в конце 1970-х. Эта статья посвящена тому, как развивалась денежная система в последней четверти XX века. Чтобы дать удовлетворительное объяснение происходившим в это время процессам, нам нужно вспомнить некоторые аспекты денежной теории, в частности, более подробно, чем у Ротбарда, остановиться на теории конкурирующих валют.

1. Новые денежные власти

Ротбард излагает историю мировой финансовой системы так, чтобы читатель постоянно помнил об одном из основных постулатов денежной теории. Этот постулат состоит в том, что эффективность обмена не зависит от количества денег. Иначе говоря, объем предложения денег на рынке не имеет никакого значения. Неважно, сколько денег находится в обращении: их всегда можно обменять на совокупный запас товаров и услуг, имеющийся в данный момент на рынке. Если количество денег в обращении увеличивается, то люди просто начинают обменивать их на товары и услуги по более высоким ценам, а если оно уменьшается, то, соответственно, по более низким.

Для потребителей уровень цен не имеет значения. Когда денег в обращении становится меньше, их номинальные доходы падают, но одновременно снижаются цены, и наоборот: когда предложение денег увеличивается, номинальные доходы потребителей растут, но и цены растут тоже. Совершенно очевидно, что на реальные доходы людей изменение предложения денег никак не влияет.

То же самое относится и к производственной деятельности. Успешность бизнесменов совершенно не связана с уровнем цен. Решающее значение имеет норма прибыли, то есть разница между затратами на производство товаров и услуг и доходами от их продажи. Рентабельные предприятия имеют достаточную норму прибыли, нерентабельные – недостаточную, иногда даже убыток (когда затраты больше поступлений). Понятно, что норма прибыли никак не зависит от номинальных значений цен. Если предложение денег на рынке увеличивается, то растут и цены – это сказывается и на затратах предпринимателя, и на поступлениях от продаж.

Но если объем совокупного предложения денег никак не влияет на эффективность их использования в качестве средства обмена, то почему этот параметр так сильно интересует экономистов и политиков? Для чего нужны финансовые институты типа Бундесбанка (то есть центральные банки) или Международный валютный фонд (МВФ)? Ведь их главная функция состоит как раз в том, чтобы регулировать предложение денег и заниматься их распределением.

Ротбард говорит, что обращать внимание следует исключительно на изменения совокупного предложения денег. Не то чтобы они как-то влияли на использование денег в качестве средства обмена; однако с изменениями совокупного предложения денег жестко связано их перераспределение. Когда денежная масса растет, то дополнительные деньги сначала достаются узкой группе лиц, и только потом постепенно доходят до остальных участников рынка. Те, кто первыми получают дополнительные деньги, успевают воспользоваться ими, чтобы закупить товары по старым ценам, и это неизбежно происходит за счет остальных, тех, кто получает доступ к новым деньгам в тот момент, когда цены уже выросли

Короче говоря: изменение предложения денег практически не влияет на эффективность их функционирования в качестве средства обмена, однако от него зависит перераспределение доходов внутри общества.

С незапамятных времен государство старалось поставить изготовление денег под свой контроль и перераспределять их в собственных интересах. Ротбард демонстрирует, каким образом государству в конце концов удалось целиком и полностью воплотить свои намерения. В былые времена деньги были металлическими (золотыми или серебряными), и поэтому их производство было ограничено запасами соответствующих металлов. Нынешние, чаще всего бумажные, деньги – это, собственно, узаконенные в качестве средства платежа денежные заменители. Их можно напечатать в любой момент столько, сколько захочет изготовитель (частное лицо или государство). Привилегированные граждане или группы граждан, у которых есть возможность по желанию допечатывать деньги, естественно, становятся богаче за счет всех остальных.

Не требуется особых умственных усилий, чтобы оценить влияние денежных властей на перераспределение денег. На свободном рынке мнение потребителей всецело определяет, производство каких товаров и в каком количестве является рентабельным. Таким образом, доходы производителя зависят только от потребителей. Однако вмешательство денежных властей искажает действие механизмов свободного рынка. Поскольку им ничего не стоит выпустить сколько угодно денег, они поддерживают на плаву нерентабельные предприятия, накачивая их новыми деньгами. Разумеется, платят за это непривилегированные участники рынка. Такие действия денежных властей подрывают рыночную конкуренцию. Государственные манипуляции с печатным станком создают иллюзию возможности бесконечного увеличения бюджетного дефицита и бесконечного роста фондового рынка.

Итак, бумажные деньги – это важнейший инструмент для реализации интересов привилегированных групп, привилегированных прежде всего в смысле принадлежности к старым элитам. Они делают богатых еще богаче, сильных мира сего – еще сильнее. Опора на добровольное сотрудничество не приносит такой власти, которую обеспечивает контроль за совокупным предложением денег. Имея в своем распоряжении бумажные деньги, государство может непрерывно увеличивать свои расходы. Платить за это вынуждены граждане.

В международных обменах используются различные формы бумажных денег, но это никак не меняет сути дела. Бумажные деньги (а бумажные деньги – это обязательно государственные деньги) всегда служат для несправедливого обогащения. Любая мировая денежная система, основанная на бумажных деньгах – это всего лишь продолжение перераспределительной политики государства на другом уровне. В свое время национальные денежные системы были созданы государством для того, чтобы обеспечить привилегированное положение политической элиты за счет всех остальных граждан. Точно так же сегодняшние международные финансовые институты (Европейская валютная система, Европейский центральный банк, Международный валютный фонд и т.д.) существуют для того, чтобы сохранить и укрепить привилегии политической и административной элиты.

За последние годы мы стали гораздо ближе к «новому мировому порядку», который стремится навязать Европе, Японии и США влиятельная группа правоверных кейнсианцев: политиков, бизнесменов и интеллектуалов. Они хотят, чтобы международная бюрократия получила полный контроль над экономикой свободного рынка. При новом порядке весь мир должен перейти на единые бумажные деньги. За исполнением указов всемирной бюрократии будет следить всемирная полиция .

В 1990 г. Ротбард считал эти планы делом далекого будущего. Сегодня они частично осуществились. Первым кирпичиком «дивного нового мира» стало создание ВТО (Всемирной торговой организации), которая сменила многосторонние межгосударственные торговые соглашения, действовавшие в рамках ГАТТ. В начале 1994 года было заключено Североамериканское соглашение о свободе торговли (НАФТА), а через пять лет, в начале 1999 года, был создан Европейский центральный банк. Растет влияние Европейской комиссии, которая явно считает себя прообразом будущего европейского правительства. Создание всемирного центрального банка пока не планируется, но уже очевидно, что это должно стать следующей ступенью развития мировой денежной системы после того, как в Европе окончательно исчезнут национальные валюты. Всемирный ЦБ вполне может быть создан на базе Всемирного банка, который существует довольно давно и занимается непонятно чем. До сих пор ВБ в основном обеспечивал сохранение у власти коррумпированных элит в странах третьего мира, предоставляяя им кредиты, то есть средства, изъятые у западных налогоплательщиков. В обмен на кредиты коррумпированные режимы соглашались на военное сотрудничество с Западом в ходе холодной войны. Кроме того, те предприятия-экспортеры, у которых установились хорошие отношения с Всемирным банком, могут рассчитывать на привилегии (это называется »точечной либерализацией экспорта»).

Широко распространенное объяснение, что за сползанием человечества к новому мировому порядку стоит некий всемирный заговор, является совершенно недостаточным. Если назвать действия и планы группы людей «заговором», то от этого ничего не проясняется. Разумеется, у всех людей есть определенные цели, есть они и у кейнсианцев, однако требуется показать, почему и как именно сторонникам нового кейнсианского порядка удалось в значительной степени достичь своих целей. В чем состояли объективные условия, которые позволили им это сделать?

2. Возникновение Европейской валютной системы (ЕВС)

После краха Бреттон-Вудской системы и Смитсоновского соглашения 1973 года у центральных банков оказались развязаны руки. Они напечатали денег, которые пошли на финансирование социальных расходов государства в соответствии с идеей так называемого «государства всеобщего благосостояния» и поддержку нерентабельных предприятий. Предприятия эти либо непосредственно принадлежали государству, либо жили на государственные субсидии. Кроме того, центральные банки открыли коммерческим банкам весьма «гибкие» кредитные линии, так что эти последние смогли выдавать огромные кредиты региональным и муниципальным властям.

Для тех, кто первым получил доступ к новым деньгам, наступили золотые дни. В Германии от эмиссии выиграли в первую очередь банки, металлурги, производители автомобилей, чиновники, профсоюзы и производители лекарств. Однако были и побочные эффекты, причем даже для наиболее привилегированных групп.

Во-первых, вызванный эмиссией рост цен (иначе говоря, инфляция) привел к «бегству от денег», что ударило по рынку кредитов. Это, естественно, вызвало недовольство со стороны банков и промышленности.
Во-вторых, инфляция ударила по людям с фиксированными доходами и обесценила сбережения населения. Это вызвало недовольство со стороны среднего класса, особенно госслужащих.

В-третьих, инфляция привела к тому, что граждане стали менее охотно делать сбережения. Во многих странах эта тенденция только начала намечаться, однако все заинтересованные лица ясно понимали, что рост темпов инфляции неизбежно вызовет резкое сокращение сбережений. Поскольку в то время существовали гораздо более жесткие, чем сейчас, ограничения на передвижения капиталов, то эта перспектива вызывала законную тревогу у бизнесменов. Государства в лице руководителей своих органов, и те забеспокоились ввиду возможного сокращения налоговых поступлений.

В-четвертых, возникла новая проблема – скачки валютных курсов. Как известно, Бреттон-Вудская система складывалась из следующих основных элементов:

• центральный банк США (т.е. ФРС) взял на себя обязательство обменивать предъявляемые доллары на золото по требованию иностранных правительств и центральных банков;
• все остальные центральные банки взяли на себя обязательство обменивать предъявляемые национальные валюты на доллары по требованию граждан;
• таким образом, национальные валюты были расписками на получение определенного количества золота. Их курс, соответственно, был зафиксирован.

В новой системе, основанной на необеспеченных бумажных деньгах, всё было по-другому. Национальные валюты утратили всякую связь с золотом, поэтому центральные банки стали сами решать, сколько им напечатать денег. Так как франков печаталось больше, чем немецких марок, а немецких марок – больше, чем швейцарских франков и т.п., то пропорции, в которых валюты обменивались одна на другую, стали постоянно меняться, причем непредсказуемым образом. Это негативно сказалось на международной торговле, в особенности, на движении капиталов.

На этом фоне повсюду возникли новые группы интересов, требовавшие возврата к системе фиксированных курсов. В 1979 году их усилия привели к созданию Европейской валютной системы. На Бременской конференции в конце 1978 года правительства Франции, Германии, Италии, Голландии, Бельгии, Люксембурга, Дании и Ирландии договорились об установлении «коридоров» для национальных валют. В результате на свет появилась претенциозная конструкция, получившая дезинформирующее название «Европейской валютной системы» (ЕВС).

EBС соответствовала тем требованиям, выполнение которых было существенно для пролоббировавших её правящих группировок. После ее введения произошла стабилизация обменных курсов. Риск, связанный с международными инвестициями, уменьшился, появились устойчивые гарантии исполнения внешнеторговых контрактов.Надо подчеркнуть, что от перечисленных изменений выиграли не только «капиталисты», но все граждане, потому что углубление международного разделения труда увеличивает производительность труда во всех странах.

В то же время ЕВС не предусматривала погашения национальных валют золотом. В этой системе вообще не было денежного товара, подобного золоту. Национальные валюты продолжали быть необеспеченными бумажными деньгами, ЕВС регулировала исключительно курсы, по которым они обменивались друг на друга.

Понятно, почему ЕВС была устроена именно таким образом. Наличие денежного товара (золота) резко ограничивает возможность эмиссии необеспеченных денег. Но правящие круги стран, создавших ЕВС, как раз больше всего были заинтересованы в том, чтобы иметь возможность допечатывать «пустые» деньги. Именно приоритетный доступ к новым деньгам обеспечивал укрепление их экономических позиций. Поэтому ЕВС могла быть основана только на бумажных деньгах.

3. Значение ЕВС (1979-1998 годы)

Для того, чтобы оценить значение ЕВС, нужно отказаться от одного чрезвчайно распространенного заблуждения. Нельзя судить о чем-либо, в том числе о финансовых институтах, исходя из намерений их создателей. ЕВС создавалась для того, чтобы установить фиксированные обменные курсы необеспеченных бумажных валют. Но в жизни всё оказалось по-другому.

Представим себе, каким образом могла бы функционировать денежная система, основанная на фиксированных курсах необеспеченных бумажных валют. Технически она сводится к тому, что все центральные банки берут на себя обязательство покупать валюту друг у друга. Центральный банк отдельно взятой страны может регулировать курс «своей» валюты только отчасти. Когда курс растет, он в состоянии его снизить – для этого ему достаточно запустить печатный станок и допечатать соответствующее количество бумажных денег. Однако, если курс падает, то всё гораздо сложнее. Банк, конечно, может потратить часть своих резервов, чтобы выкупить собственную валюту и тем самым поднять её курс. Но долго так продолжаться не может. Даже резервы Бундесбанка, и те имеют предел, что уж говорить об остальных банках. Поэтому выкупать валюту, курс которой падает, по идее должны центральные банки других стран (между прочим, для этого им необходимо пойти на дополнительную эмиссию «своей» валюты).

Этих соображений вполне достаточно, чтобы понять, что в системе, основанной на фиксированных курсах необеспеченных денег, имеется принципиальный порок. Такого рода системой чрезвычайно легко манипулировать. Вспомним, для чего вообще нужны необеспеченные бумажные деньги. В отличие от бумаги, обеспеченной денежным товаром (золотом), использование в качестве денег необеспеченной бумаги открывает неограниченные возможности для эмиссии. А эмиссия нужна государству для того, чтобы перераспределять доходы по своему усмотрению. Тем не менее, это перераспределение доходов происходит исключительно внутри страны, потому что сфера влияния национальных центральных банков ограничена пределами соответствующих государств. Национальный ЦБ не в состоянии сделать богаче «свое» государство за счет соседних. Если он эмитирует новые деньги, то курс национальной валюты начинает падать, и это изменение курса приводит к установлению новых пропорций между импортом и экспортом

В системе фиксированных курсов необеспеченных бумажных валют всё обстоит иначе. Как мы продемонстрировали, в ней инфляция остается безнаказанной, более того – поощряется: ведь если курс какой-либо валюты падает, то остальные участники рынка (центральные банки) обязаны удерживать его, покупая эту валюту, причем по старому, то есть завышенному, курсу. В этой ситуации наиболее разумным поведением для национального центрального банка будет печатать как можно больше бумажных денег, чтобы опередить остальные центральные банки. Если у него выйдет, то благодаря опережающим темпам инфляции «его» страна получит возможность разбогатеть за счет соседей, поскольку сможет, как это ни абсурдно звучит, одновременно снизить свой экспорт и увеличить импорт товаров и услуг.

Из вышеизложенного следует, что любая система, основанная на фиксированных курсах необеспеченных бумажных денег, обречена. Допустим, что у каждого префекта есть в распоряжении печатный станок, чтобы печатать примерно такие же бумажки, как у Банка Франции. Абсолютно ясно, что любой нормальный префект постарается напечатать как можно больше бумажек, чтобы соблюсти выгоду собственного департамента за счет всех остальных. При этом не имеет никакого значения, является наш воображаемый префект сторонником инфляции или её противником: он в любом случае вынужден печатать деньги, иначе его опередят другие, и его департаменту придется плохо. Совершенно очевидно, что такая система нежизнеспособна и довольно быстро приведет к гиперинфляции и краху национальной валюты (в нашем примере – франка). В системе, основанной на фиксированных курсах необеспеченных бумажных валют, произойдет то же самое. Центральные банки разных стран вроде бы выпускают разные бумажки, но, поскольку их курсы жестко зафиксированы, то, в сущности, все эти бумажки совершенно одинаковы. Поэтому в интересах каждого отдельно взятого центрального банка увеличивать предложение своей валюты с максимально возможной скоростью.

Реальная ЕВС не предполагала фиксированных курсов обмена. У центральных банков не было обязательства выкупать валюты друг у друга по фиксированному курсу. Иначе ЕВС превратилась бы в организацию по спасению любителей инфляции среди национальных центральных банков за счет всех остальных центральных банков. Ничего, кроме общеевропейской гиперинфляции, из этого не получилось бы.

Центральные банки – участники ЕВС взяли на себя обязательства исключительно по поддержанию курса «собственных» валют. Национальные денежные власти должны были ограничивать свои эмиссионные аппетиты, чтобы не допустить падения курса национальной валюты. Если курс всё-таки начинал падать, соответствующий центральный банк был обязан продать часть своих резервов, чтобы остановить его падение. Банк, конечно, мог надеяться, что ему помогут, однако другие центральные банки не были обязаны поддерживать чужую валюту.

В этих условиях путь центральных банков к стабильности национальной валюты лежал исключительно через самоограничение. Каждый из них должен был сам принять решение об ограничении эмиссии. Однако процесс осознания этой неприятной истины был чрезвычайно медленным. Многие европейские государства не желали прекращать инфляцию. Они хотели и получать выгоду от стабильного курса национальной валюты, и перераспределять доходы внутри страны с помощью эмиссии. В принципе это было бы возможно – условии, что все центральные банки ведут себя одинаково, равномерно увеличивая предложение денег. Но внутри ЕВС всегда находился по крайней мере один центральный банк, который отставал от других в том, что касается темпов инфляции. Исторически сложилось так, что этим банком был Бундесбанк, центральный банк Германии.

В первые годы существования ЕВС все центральные банки опережали Бундесбанк по темпам эмиссии, поэтому курс всех европейских валют падал относительно курса марки. Вследствие этого происходила так называемая «коррекция» валютных курсов, при том что курсы продолжали считаться фиксированными. С 1979 по 1983 год курсы пересматривались как минимум девять раз. Перелом произошел в 1983 году, когда правительство Франции, столкнувшись с крахом своей инфляционистской политики, разочаровалось в способностях печатного станка. С тех пор пересмотр курсов стал более редким явлением; правда, когда к нему все же приходилось прибегать, степень изменений была глубже, чем в период постоянной коррекции курсов. С 1987 по 1992 год всё было тихо, и энтузиасты европейской валютной системы торжественно заявили, что валютные курсы зафиксированы на вечные времена. Их радость была недолгой: летом 1992 года Ирландия и Испания девальвировали свои валюты.

Осенью 1993 года система затрещала по всем швам. Фунт стерлингов упал настолько, что правительство Великобритании отказалось от попыток его стабилизировать и вышло из ЕВС. Вскоре настала очередь французов: резервов Банка Франции не хватило, чтобы поддержать курс франка. Стало очевидно, что из ЕВС ничего не получилось.

Однако, несмотря ни на что, французские и немецкие «еврократы» (сторонники «Европы объединенных бюрократов») так и не признали своего поражения. Они вполне справедливо опасались того, что официальный отказ от ЕВС поставит под угрозу курс на политическое объединение Европы. Поэтому им любой ценой нужно было сделать так, чтобы ЕВС дотянула до момента создания европейского валютного союза. Они пошли на хитрость, расширив «в рамках ЕВС» границы валютного коридора с 2,5% до 15%. Это сработало. Нашлось очень немного журналистов и экономистов, которые сообразили, что прежняя ЕВС почила в бозе и на смену ей пришла другая система, хотя дело было шито белыми нитками. Новая ЕВС была не менее сюрреалистична, чем старая, но если в старой ЕВС с её узким коридором худо-бедно удавалось добиться хотя бы относительной стабильности курсов, то в новой ЕВС наступил полный беспредел. О стабильности валютных курсов не было и речи; зато с риторикой дело обстояло наилучшим образом.

Кризисы, сотрясавшие ЕВС, являются лучшим свидетельством того, что денежные власти европейских стран были предоставлены самим себе. В рамках ЕВС предполагалось, что национальные центральные банки сами, в одностороннем порядке поддерживают курс своих валют. Иначе говоря, практического значения ЕВС не имела. Она не была системой в строгом смысле слова: каждый центральный банк принимал решения самостоятельно. Поскольку реально центральные банки проводили независимую денежную политику, то все так называемые »достижения ЕВС» были результатом усилий отдельных государств. Европейские государства могли бы и не объявлять о создании европейской валютной системы: валютный рынок все равно развивался бы примерно так же.

То, что почти никто из экономистов не увидел, что в действительности представляет собой ЕВС, свидетельствует о полной деградации мейнстрима. Большинство экономистов восприняли всерьёз декларации создателей ЕВС и поверили, что ЕВС – это на самом деле система фиксированных курсов. В написанных ими статьях и учебных пособиях «принципы» ЕВС описываются так, как будто они действительно применялись на практике (выше мы показали, что это не так). Разумеется, никакой критической оценки в этих работах нет. Их авторы воспроизводят официальный бред насчет симметричных мероприятий денежных властей разных стран. Они с жаром рассуждают о способах поддержания фиксированных курсов и уделяют массу внимания деталям функционирования ЭКЮ (ECU – от European Currency Unit, счетная единица ЕВС). Но то, что их так волнует – всего-навсего несущественные технические детали. Денежные власти стран-членов ЕВС объединяло только одно: желание стабилизировать обменные курсы. При этом каждый центральный банк проводил независимую денежную политику, не считаясь с остальными. Никакой общей денежной политики не было. Координация действий национальных центробанков существовала только на уровне разговоров. Что кпасается ЭКЮ, это была игрушечная валюта.

Таким образом, ЕВС и ЭКЮ с точки зрения экономики не имели никакого значения. Но их политическое и пропагандистское значение чрезвычайно велико. После того, как граждане стран Европейского Сообщества в течение двадцати лет ежедневно слышали эти два слова, они в конце концов поверили в то, что за ними стоит что-то конкретное. У них возникло ложное убеждение, что в Европе с 1979 года проводилась общая денежная политика и что именно благодаря этой политике (а также ЭКЮ) 80-е и 90-е годы стали периодом курсовой стабильности и экономического процветания.

Эта логическая ошибка ослабила сопротивление, с которым сталкивалось стремление европейских бюрократов расширить свои властные полномочия. С ЕВС была связана чрезвычайно важная психологически фаза подготовки к созданию Европейского центрального банка. Когда Европейский ЦБ был создан, за ним замаячил призрак нового централизованного государства, »единой Европы». Таким образом, ЕВС была решающим шагом к сговору европейских правящих элит.

4. Роль Бундесбанка в ЕВС

Когда принимались решения о коррекции валютных курсов в рамках ЕВС, Бундесбанк всегда оказывался мишенью для ожесточенных нападок. Его обвиняли в том, что он отказывается от сотрудничества, душит экономики остальных стран-членов ЕВС, угнетает другие центральные банки и т.п. Но возникает вопрос: как на свободном рынке возможна ситуация, в которой один из участников способен до такой степени подчинить себе остальных? Как объяснить абсолютное господство Бундесбанка на европейском валютном рынке? Масса экономистов сломала зубы об этот орех.

Ответ на вопрос таков. Дело было не в силе Бундесбанка, а в слабости других ЦБ. В том, что национальная валюта той или иной страны была слабой, виноват не Бундесбанк и не немецкая марка, а безумная жадность местного политического и экономического истэблишмента. Не способные к самоограничению элиты вовсю пользовались печатным станком, и при этом они еще имели наглость требовать, чтобы Бундесбанк спасал их валюту, увеличивая предложение немецких марок!

Так называемая «ошибка» Бундесбанка сводилась к тому, что он увеличивал предложение денег с меньшей скоростью, чем другие центральные банки. Этим он заслужил вечную признательность немецкого народа, но политическая элита Германии и Европы не простит ему никогда.

Природа денежных властей не должна оставлять никаких сомнений. Все центральные банки существуют для того, чтобы грабить население, перераспределяя деньги в пользу политических элит, и Бундесбанк – не исключение. Тем не менее Бундесбанк из всех центральных банков причинил населению меньше всего вреда. Его позиция принесла пользу не только гражданам Германии, но и всем жителям европейских стран, потому что остальные центральные банки были вынуждены на него ориентироваться. Таким образом, немецкая марка была не только валютой-якорем для ЕВС; выступая в качестве ограничителя инфляции, она защищала население Европы от алчности государственных элит.

5. Конец ЕВС и создание Европейского центрального банка (ЕЦБ)

Когда государство собирается в очередной раз ограбить граждан и ограничить их свободы, оно не может обойтись без пропагандистского вранья. Это верно и в случае с Европейским центральным банком. Агитпроп изображает ЕЦБ как логическое развитие ЕВС. Гражданам сообщают, что ЕЦБ занимается исключительно совершенствованием ЕВС.

Эта картина не имеет никакого отношения к реальности, это чистая пропаганда. Европейский центральный банк не имеет ничего общего с Европейской валютной системой. Он основан на иных принципах, у него совершенно другие задачи. Стабильность ЕВС зависела исключительно от поведения стран-участниц, которые проводили свою денежную политику самостоятельно. Если государство желало иметь стабильную валюту, то благодаря существованию ЕВС оно было вынуждено ориентироваться на самую сильную валюту в системе и соответственно ограничивать предложение своей валюты. Это привело не только к относительной устойчивости обменных курсов, но и к снижению темпов инфляции – быть может, против воли создателей ЕВС.

Европейский центральный банк стал первым в истории общеевропейским центром денежной эмиссии. Он освободил европейские государства от необходимости соблюдать бюджетную дисциплину и открыл новые способы для обогащения политических элит за счет всех остальных граждан. Таковы подлинные задачи Европейского ЦБ. Таковы истинные намерения тех, кто его создал. Чтобы понять, как это случилось, нужно вернуться в семидесятые годы.

После краха Бреттон-Вудской системы печатный станок (другое название инфляции) превратился в важный источник государственных доходов. Разумеется, ни одно государство, освободившись от обязательств Бреттон-Вудской системы, не стало снижать налоги или сокращать свою задолженность. Напротив, государства стали расширять свою сферу влияния, используя печатный станок для финансирования растущих расходов.

В конце семидесятых годов, как мы помним, возник политический спрос на фиксированный (или, по крайней мере, устойчивый) курс национальных валют, поэтому европейским государствам потребовалось резко снизить темпы инфляции. Выпадение государственных доходов, произошедшее в результате снижения инфляции, по идее должно было быть скомпенсировано за счет сокращения государственных расходов. Однако политические элиты не устроила такая перспектива. Была развернута пропагандистская кампания, и граждан убедили в том, что жертвовать «социальными завоеваниями» недопустимо ни при каких обстоятельствах. Суть «социальных завоеваний» состояла в том, что благодаря постоянной инфляции возникла система перераспределения денег от «политически неорганизованного» населения к правящим элитам и близким к ним группам интересов, но этого гражданам, естественно, объяснять не стали.

Сохранить «социальные завоевания» можно было двумя способами. Во первых, можно было увеличить налоги и другие социальные отчисления. Этот способ плох тем, что даже самый мирный налогоплательщик может возмутиться, когда государство запускает руку в его карман. Поскольку правящие элиты боялись, что избиратели не простят им увеличения налогов, они выбрали иной способ и стали увеличивать государственный долг. Та часть государственного бюджета, которая раньше финансировалась за счет инфляции, стала обеспечиваться за счет роста госдолга. Это легко проверить: с конца семидесятых годов снижение инфляции всегда сопровождалось увеличением долга.

Новый принцип организации государственного бюджета – долги вместо инфляции – стал абсолютно очевидным в восьмидесятые годы. Именно это определило вектор развития мировой денежной системы.
С самого начала было ясно, что нельзя бесконечно финансировать госбюджет за счет увеличения госдолга. Государство, как и любой другой должник, может жить в кредит до тех пор, пока оно в состоянии возвращать долги. Чем больше долг, тем меньше вероятность его погашения. Во многих странах государственная задолженность быстро достигла такого уровня, при котором о погашении долга не может быть и речи. Даже в Германии долги земель и муниципалитетов составляют, по официальной статистике, больше 60% ВВП. Заметим, что официальная статистика не учитывает, например, пенсионных обязательств государства. В целом задолженность всех государственных органов Германии оценивается в 300 – 400% ВВП, а в большинстве других государств дело обстоит еще хуже .

В течение 80-х годов, по мере того, как общий объем госдолга приближался к своим естественным пределам, крепло понимание, что нужно искать новые пути финансирования госбюджета. Таких путей, как уже говорилось, существует только два. Увеличивать налоги было невозможно по политическим соображениям. Оставался один-единственный выход – пустить печатный станок. Но инфляция и стабильный курс несовместимы в том случае, если хотя бы один центральный банк (в нашем случае – Бундесбанк) придерживается политики сильной национальной валюты. Поэтому кризисы европейской валютной системы были неотвратимы, как и расширение валютного коридора. Неизбежностью была и коррекция курсов.

Итак, финансовые кризисы в странах-участницах ЕВС не были досадной случасйностью – они предвещали крушение всей системы. Всё началось с Италии – страны, чья валюта имела славу одной из самых слабых. За ней последовали многие страны, в которых уровень госдолга был примерно таким же. Только два будущих члена Европейского валютного союза – Люксембург и Германия – не достигли порогового уровня государственной задолженности, зафиксированного Маастрихтскими соглашениями. Все остальные европейские государства, несмотря на титанические услия, превысили маастрихтский норматив в 60% ВВП. Крах безнадежных должников был лишь вопросом времени. Все европейские валюты ожидала судьба итальянской лиры, а Европу – существовавшая в 70-е годы система плавающих курсов и порождаемая ей инфляция.

Таким образом, стабильность ЕВС была фальшивой. Иллюзия относительной стабильности обеспечивалась игнорированием проблемы госдолга. Тем временем рост долга медленно, но верно приближал возвращение инфляции по образцу семидесятых. На начало 80-х годов ЕВС была бомбой с часовым механизмом, тиканье которого становилось всё слышнее и слышнее.

Однако возврата в семидесятые не произошло. Всё оказалось гораздо хуже. Был создан общеевропейский центральный банк, вред от которого куда больше, чем от любого из национальных ЦБ. Ни Европейский центральный банк, ни его «продукция» – евро – не решают проблем, возникших после отказа от золотого стандарта. Напротив, они усугубляют их.

ЕЦБ и евро родились в результате взаимодействия политических и рыночных факторов. Уменьшение числа протекционистских барьеров в 80-х-90-х годах привело к углублению международного разделения труда. Развитие международного обмена товарами и относительная стабильность валютных курсов обеспечили ощутимый экономический подъем. Несмотря на распространенное мнение, что отказ от протекционизма выгоден исключительно крупному капиталу, развитие мировой торговли привело к росту уровня жизни значительной части населения. Те фирмы, которые расширяли свои международные контакты, а таких становилось всё больше и больше, активно боролись за установление общих правил игры на европейском рынке. Это в первую очередь были экспортеры, но, кроме них, банки и финансовые компании, действующие на международном рынке капиталов. Группы влияния, которые выигрывали от расширения единого экономического пространства, стали одним из моторов Европейского союза.

Другой фактор, способствовавший созданию Евросоюза, был политического свойства. Мы уже говорили, что Бундесбанк всегда увеличивал предложение национальной валюты медленнее, чем чем другие банки. Вследствие этого у него были влиятельные враги среди политических элит и в Германии, и за её пределами. Правительства остальных европейских стран чрезвычайно желали провести такую денежную реформу, которая увеличила бы их влияние на Бундесбанк. Они были готовы пойти на политические уступки немцам при условии, что Бундесбанк решит те финансовые проблемы, к которым привело безответственное поведение денежных властей большинства европейских государств.

Некоторые оппоненты канцлера Коля упрекали его в том, что он пожертвовал маркой ради единой Германии. Они считают, что уничтожение старого Бундесбанка было той ценой, которую Коль заплатил за согласие французского, английского и американского правительств на объединение страны. Это объяснение вполне правдоподобно, но недостаточно, потому что правительство не может решать такие важные вопросы само, не оглядываясь на мнение политических и экономических элит.

Влиятельные представители отдельных секторов немецкой экономики были заинтересованы в стабильных обменных курсах. В то же время другие элитные группы получали существенные привилегии (политические по своей сути) в случае отказа от сильной марки. Вот два примера.

Немецкие автомобили – самые качественные, но при этом и самые дорогие в Европе. На свободном рынке покупатель не обязательно выбирает самую лучшую машину; довольно часто он предпочитает дорогому автомобилю более дешевый, пусть и менее качественный. Но если для всех автомобилей установлены государственные стандарты, которые заставляют предпринимателей производить только дорогие машины, то потребитель теряет возможность выбора между ценой и качеством. Существующие нормы выгодны тем, кто делает дорогие машины и невыгодны тем, кто выпускает более дешевую продукцию. Иначе говоря, государство под флагом общеевропейской «гармонизации» навязывает производителю (и потребителю) определенные стандарты. В выигрыше от этого в данном случае оказывается немецкая автомобилльная промышленность, в проигрыше – зарубежные конкуренты и потребители.

То же самое происходит в области трудового законодательства. Немецкие профсоюзы представляют интересы самых квалифицированных и, следовательно, самых высокооплачиваемых наемных работников в Европе. Но квалификация работника – не единственный фактор, который играет роль при приеме на работу; не менее важны его требования к оплате труда. Многие предприниматели, будь они свободны выбирать, предпочли бы нанять менее квалифицированных работников за более низкую зарплату. Именно поэтому бизнесмены вкладывают деньги в странах с низкой оплатой труда, что приводит к росту зарплат (и уровня жизни) в этих странах. Естественно, от этого страдают профсоюзы в странах с высоким уровнем оплаты труда, потому что происходит перераспределение общего фонда зарплаты в пользу стран с более дешевой рабочей силой. Когда государство вмешивается и вводит трудовое законодательство, увеличивающее стоимость рабочей силы, стимул для инвестиций исчезает. Именно такими будут последствия унификации трудового законодательства европейских стран (единые гарантии защиты от увольнения, общая продолжительность рабочего дня и недели, единое пособие по безработице и т.п.). Выиграют от этого немецкие профсоюзные деятели. Немецкие и европейские наемные работники будут в проигрыше: они не смогут устроиться на работу оттого, что их труд будет стоить слишком дорого. Потребители, разумеется, тоже пострадают.

Эти примеры демонстрируют, что некоторые влиятельные группы в Германии могли быть заинтересованы в европейской политической централизации и, следовательно, в том, чтобы обменять марку на политические привилегии. Немецкое правительство в своей кампании в пользу Евросоюза вполне законно рассчитывало на их поддержку.

К несчастью, в начале 1999 года национальные банки передали Европейскому ЦБ свои полномочия в сфере денежной политики. На деле это означало введение единой европейской валюты, евро, потому что с этого момента все решения, касающиеся национальных валют стран-членов Евросоюза, стал принимать Европейский центральный банк. У евро еще нет материального носителя – банкнот или монет – но фактически существует только эта денежная единица, а все старые деньги европейских государств – это всего лишь её формы. Банкнота достоинством в 100 марок, например – это вовсе не те 100 марок, которые были до 1999 года, когда марка была самостоятельной денежной единицей; это всего лишь заменитель некоторого количества евро. Со всеми остальными валютами стран Евросоюза произошло то же самое: они потеряли самостоятельность и стали псевдонимами единой европейской валюты.

6. Европейский центральный банк и евро: экономические и политические перспективы

Самый важный вопрос, естественно, состоит в том, какую политику собирается проводить европейский центральный банк. ЕЦБ и евро появились на свет исключительно – оттого, что прежняя система рушилась под бременем государственной задолженности стран-участниц, но они не решают проблему госдолга. Кроме того, несмотря на возникновение ЕЦБ и фактический переход на евро, государства Европы по-прежнему нуждаются в источнике финансирования растущих бюджетных расходов. Таким образом, ЕЦБ и евро не помогают решить самые важные из финансовых проблем; более того, они ухудшают ситуацию с европейскими финансами.

Распространено мнение, что политика ЕЦБ зависит по преимуществу от личности его председателя, а также от законодательного статуса этого института. В частности, в Германии, где исторически председатель Бундесбанка был чрезвычайно важной фигурой, многие полагают, что ЕЦБ должен просто взять на себя роль, которую до этого играл Бундесбанк, и гарантировать стабильность валютных курсов.

Те, кто так считает, не правы. На самом деле всё гораздо хуже. Благодаря евро страны Евросоюза получили возможность пользоваться новыми кредитами, не заботясь о бюджетной дисциплине. Следствием этого будет гигантский рост государственной задолженности уже не отдельных государств, как это было раньше, а всей Европы. Когда естественный порог госдолга будет достигнут и общеевропейское правительство больше не сможет получать кредиты, произойдет откат к инфляции по образцу семидесятых. Еврочиновники могут воспевать красоты и выгоды Евросоюза сколько душе угодно – от этого ничего не изменится. Евро порождает инфляцию. С появлением евро национальные политические элиты, десятилетиями наживавшиеся на инфляции, просто объединяются в один общеевропейский клан, не прекращая привычного занятия. Единственная разница в том, что положение граждан при этом резко ухудшается, потому что от общеевропейского супер-государства защититься гораздо труднее, чем от старых национальных государств.

Европейская конституция, ограничивающая размеры госдолга и определяющая денежную политику европейского центрального банка, сама по себе не в силах помешать осуществлению описанного нами сценария. Закон – ничто, если он не опирается на общественное мнение, а в наше время общественное мнение чрезвычайно благосклонно и к росту госдолга, и к инфляции. Так, немцев заставили примириться с тем, что все условия маастрихтского соглашения, устанавливающие объективные критерии для приема в Европейский валютный союз, грубо нарушаются. Пока общественное мнение не изменится, перемен к лучшему не будет. А как может измениться общественное мнение, если все учебные заведения, от начальной школы до университета, находятся в руках государства? Если все радиостанции и телеканалы, прежде чем начать вещание, обязаны получить лицензию от государства? Если суды принимают решения, из которых следует, что свобода слова больше не рассматривается как фундаментальное право человека?

EЦБ и евро приносят не только инфляцию – они способствуют централизации политических институтов. Вполне вероятно, что национальные государства попадут в зависимость от нового централизованного государства – сначала в финансовую, потом и в политическую. Сейчас национальные государства считаются недобросовестными должниками, и у них все меньше и меньше возможностей брать кредиты от своего имени. В будущем им понадобится поручительство Еврокомиссии, которая пока не залезла в долги. Возможно также, что Еврокомиссия сама будет брать кредиты и тратить полученные деньги в странах-членах ЕВС. В любом случае погрязшие в долгах национальные государства станут прямыми вассалами нового централизованного государства – в политическом, и в финансовом отношении.

Примерно то же самое уже случилось во многих странах на уровне регионов. Будучи заложниками собственных политических амбиций, местные власти за последние тридцать лет взяли в долг огромные суммы денег. В Германии гарантии под эти кредиты предоставили земельные власти, поэтому города и округа оказались в долгу перед землями. Но многие земли, в свою очередь, брали неподъемные для них кредиты под гарантии федерального правительства и таким образом попали от него в зависимость. В результате безнадежно задолжавшие Центру города, округа и земли больше не могут принимать решения самостоятельно. Все они зависят от доброй воли федерального правительства.

То, что случилось с немецкими землями, предстоит пережить и всей стране, когда она окажется должником нового общеевропейского государства. То, что сейчас по сравнению с другими европейскими государствами ФРГ чувствует себя вполне пристойно в финансовом отношении, отчасти успокаивает. Но если трезво оценивать ситуацию, то Германия напоминает человека, который, стоя на краю бездны, безмятежно следит за падением тех, кто только что находился рядом с ним. Не исключено, что в течение следующих двадцати или тридцати лет немцы еще будут принимать решения самостоятельно, хотя, принимая во внимание инфантильность их реакции на европейскую централизацию, они не особенно держатся за свою независимость. В долгосрочной перспективе Германия обречена: она, как и все остальные, попадет под иго Брюсселя.

Когда, рано или поздно, «брюссельское», то есть общеевропейское государство возьмет в свои руки распределение кредитов (сейчас оно ограничивается тем, что предоставляет гарантии национальным государствам), в глазах всех граждан Европы оно станет незаменимым и абсолютно необходимым властным институтом. Это вполне естественно. Источником политической власти является расположение публики, так почему же европейские чиновники в Брюсселе должны отказываться от него в пользу местных политиков? Общеевропейская централизация (особенно в сфере социальной защиты) неизбежна; рано или поздно все решения будет принимать Брюссель.

Анализ ситуации вокруг ЕЦБ и евро приводит к некоторым выводам относительно европейских перспектив. С одной стороны, происходит формирование и развертывания общеевропейского «государства всеобщего благосостояния», с другой, продолжается наращивание госдолга, на этот раз от имени вышеупомянутого европейского государства. В среднесрочной либо в долгосрочной перспективе Европу ждет финансовый крах: либо инфляция выйдет из под контроля, либо общеевропейское государство, продемонстрировав свою неэффективность, развалится. Вот что у нас впереди, если, конечно, не будет каких-нибудь фундаментальных потрясений вроде гиперинфляции образца 1923 года или создания в Европе тоталитарного государства советского типа.

7. Существует ли альтернатива евро?

Многие экономисты восприняли всерьез угрозы, которые связаны с Европейским валютным союзом. Создание действительно стабильной мировой денежной системы продолжает быть актуальным, поэтому есть смысл обозначить основные подоходы, которые были сформулированы в ходе дискуссии вокруг евро. Ясно, как день, что ЕЦБ и евро не способны гарантировать финансовую стабильность. Нынешняя денежная система глубоко нестабильна, и с этим ничего не поделаешь. В чем же состояли альтернативные возможности развития и какая из них может быть признана оптимальной?

Один вариант состоял в том, чтобы предоставить Европейскую валютную систему самой себе и после её неизбежного краха вернуться к системе семидесятых годов. Конечно, инфляция и нестабильность валютных курсов повлияли бы на международное разделение труда негативно, но граждане стран с сильной валютой были бы относительно хорошо защищены от посягательств на их деньги со стороны родного и, в особенности, чужих государств. Этот вариант, впрочем, вскоре – именно, в момент отказа европейских государств от национальных валют – перейдет в плоскость чистой теории

Второй вариант – введение евро в качестве параллельной валюты. Он исходит из постулата о том, что для каждой валюты существует естественная «валютная зона». Хотя с точки зрения теории этот постулат трудно или вовсе нельзя доказать, можно было бы провести эксперимент, предоставив гражданам европейских стран свободный выбор между национальной валютой и евро. Если у единой европейской валюты и правда есть преимущества по сравнению с национальными валютами, то она их вытеснит; при этом выбор сделает непосредственно рынок, а не группа бюрократов, принимающих решения в зависимости от собственных представлений о потребностях рынка.

Отдельные экономисты предлагали ввести евро в качестве параллельной валюты, просто напечатав бумажки с соответствующей надписью. Они недооценили трудности, связанные с введением в обращение подобных бумажек. Какое-либо благо можно сделать средством обмена, иначе говоря, деньгами, только в том случае, если оно уже обменивается на рынке. Только таким образом участники рынка могут определить, какова его покупательная способность. Например, если я предложу продавцу автомобилей в обмен на автомобиль бумажку с надписью «три хюльсмана», обмен, скорее всего, не состоится, потому что продавцу не известно ничего о том, на что он может обменять эту бумажку. Совершенно то же самое произойдет с бумажкой, на которой будет написано «один евро».

Есть только два разумных способа обеспечить параллельное хождение евро. Можно было бы разрешить принимать одну или несколько национальных валют по всей Европе. Таким общеевропейским средством обмена могла бы стать марка, которую уже охотно принимают во многих европейских странах. Но этот вариант даже не мог рассматриваться – соображений чисто политического характера: мысль о том, что их сограждане будут пользоваться марками вместо франков и фунтов, была невыносима для британских и французских политиков.

Таким образом, оставалась только одна возможность – использовать в качестве общеевропейского средства обмена произвольное благо. Иначе говоря, можно было бы предоставить самим гражданам право выбирать, что они будут использовать в своих обменах. Чтобы представить себе последствия такого шага, не требуется большого воображения. Свобода выбора денег привела бы к росту использования металлических монет. Золотые, медные и серебряные монеты стали бы свободно ходить на рынке, как это было в начале века. Однако политические элиты не могли сделать такого выбора, ведь именно благодаря их усилиям металлические деньги были выведены из оборота. Отказ от золотого стандарта и переход на необеспеченные бумажные деньги дал элитам возможность захватить контроль над перераспределением денежных потоков и использовать его по своему усмотрению.

Пусть вариант, предполагающий свободный рынок денег, был отвергнут политическими элитами: его всё же не стоит сбрасывать со счетов. В отличие от варианта параллельного введения евро и т.п., он всегда актуален. Дело в том, что, для того чтобы создать свободный рынок денег, достаточно всего лишь снять ограничения. Чтобы вернуть в обращение золотые и серебряные монеты, достаточно разрешить их употребление в качестве средства платежа и отменить существующие сейчас налоги, связанные с использованием монет из драгоценных металлов (в частности, НДС). Такая реформа может быть общеевропейской, она может быть проведена в одной отдельно взятой стране, на региональном или муниципальном уровне. Иначе говоря, свободный рынок денег можно создать на любом пространстве – для этого нужны только воля и решимость.

8. Американская инфляция и бум на фондовом рынке (1982-2001 годы)

До сих пор мы говорили исключительно о Европе по вполне понятным причинам: для немцев это ближе всего. Однако кризисы последнего времени связаны все-таки в первую очередь с поведением американских денежных властей, иначе говоря, Федеральной резервной системы (ФРС).

ФРС была создана в 1913 году по инициативе влиятельных банкиров-олигархов (Дж.П. Моргана, Рокфеллера, банкирского дома »Кун, Леб и Ко»). С этого времени ведет отсчет то, что можно назвать «американской культурой инфляции». Именно американская инфляция, котрая продолжается вот уже почти 90 лет, является источником мировых экономических кризисов невиданного ранее масштаба (например, Великой депрессии 1929-1931 годов или кризиса, наступившего после краха Бреттон-Вудской системы) .

После Бреттон-Вудса некоторое время казалось, что блестяще проанализированная Ротбардом взаимосвязь государственной денежной политики и экономических кризисов разорвана. По мнению многих экономистов, задачи ФРС после краха Бреттон-Вудской системы сильно упростились. Инфляция выражалась либо в обесценивании доллара на внутреннем рынке (то есть в росте цен), либо в снижении курса доллара на валютном рынке. Единственное, чем в этой ситуации могла заниматься ФРС – это решать, до какой степени она хочет обесценить доллар.

В реальности, как и во всех централизованных экономиках, попытки финансового планирования столкнулись с неожиданными и непреодолимыми преградами. По ряду причин, которые мы рассмотрим позже, сильная инфляция восьмидесятых и девяностых не сразу сказалась на курсе доллара. Сначала она привела к экономически неоправданному росту фондового рынка (эффект «мыльного пузыря»), с одной стороны, и цепочке региональных экономических кризисов (в Юго-Восточной Азии, России и Южной Америке), с другой.

Не надо быть гениальным экономистом, чтобы предсказать печальный финал нынешнего этапа развития мировой денежной системы. Эта система, как и многие другие явления, порождаемые инфляцией, нежизнеспособна. Недавние кризисы в Юго-Восточной Азии, России и Латинской Америке – это лишь слабый намек на то, что пройзойдет в момент её неизбежного краха.

В течение последних двадцати лет происходил непрерывный рост биржевых котировок. При этом стоимость акций предприятия абсолютно никак не была связана с его реальным финансовым положением. В норме между стоимостью акций предприятия и его рентабельностью должна существовать тесная связь. Проиллюстрируем специфику этой связи на простом примере. Если станок используется для производства деталей, то он не может стоить больше, чем все произведенные им детали. Точно так же стоимость предприятия в принципе не может быть больше, чем та прибыль, которая ожидается от продажи его продукции. Поэтому биржевая стоимость предприятия не должна превышать его потенциальной совокупной прибыли. Цена акции как раз и должна устанавливаться исходя из оценки будущей прибыли. Мы предполагаем, что предприятие получит в следующем году такую-то прибыль, через год – такую-то и т.п., затем, исходя из наших представлений, вычисляем его совокупную прибыль. Эта цифра является ориентировочной оценкой биржевой стоимости предприятия. Чтобы вычислить цену одной акции, нужно разделить стоимость предприятия на число акций, находящихся в обращении.

Сплошь и рядом случается, что стоимость акции оценивается неверно. Дело в том,что курс акции не основан на реальной прибыли предприятия; акция всегда либо переоценена, либо недооценена. Собственно, проблема не в том, что акции стоят дорого, а в том, что их стоимость совершенно оторвалась от реальных финансовых показателей предприятий. В том, что курс акций растет, разумеется, нет ничего ужасного, потому что, когда новые деньги равномерно распределяются по всей экономике, начинается постепенный рост цен, прибыли предприятий и в итоге курса акций. В этих условиях повышение цен на акции не является тревожным симптомом – оно всего-навсего отражает обесценивание денег.

На свободном рынке вполне может случиться так, что акции большого числа предприятий одновременно оказываются переоцененными. Такая ситуация может сложиться на всех финансовых рынках и сохраняться пятнадцать лет. Все это в принципе возможно, хотя до сих пор такого не случалось. Но на свободном рынке курс акций не может быть никак не связан с оценкой будущей прибыли предприятий; такое абсолютно невозможно. Игроки на бирже ошибаются; тем не менее они продают и покупают акции предприятий, исходя из собственных представлений об их финансовом положении.

Особенность нынешнего бума на фондовом рынке – не только в том, что курс акций полностью оторвался от реальной экономики, но и в том, что большинство крупных (да и мелких тоже) игроков это осознает. Возникает вопрос: как это возможно? Неужели игра на бирже превратилась в пирамиду и рост курсов акций объясняется исключительно расчетом на то, что всегда найдется кто-нибудь, кто купит акции по возросшим ценам в надежде продать их еще дороже, и так далее до бесконечности?

Всем известно, что такого рода пирамиды не могут существовать бесконечно. В классических пирамидах участвуют с одной стороны, авантюристы, с другой, очень наивные люди. Круг таких людей ограничен, их совокупные сбережения – тоже. Как только становится ясно, что ресурсы исчерпаны, пирамида рушится. Она рушится в тот момент, когда прекращается поток новых участников и, следовательно, приток средств. Однако нынешний бум на рынке акций продолжается почти двадцать лет, и в нем участвует всё больше и больше людей. Что позволяет инвесторам вкладывать все новые и новые суммы денег в акции, цена которых всё меньше отражает реальное финансовое состояние предприятий-эмитентов?

Дело в том, что ФРС с одобрения других денежных властей постоянно выпускает новые деньги, которые вбрасываются на биржу.

У любой пирамиды, в том числе биржевой, есть встроенный ограничитель: когда у склонных играть в пирамиду групп людей кончаются принадлежащие им деньги, сооружение разваливается. Но в данном случае у денежных властей есть возможность свободно увеличивать предложение денег и перераспределять их таким образом, чтобы они пошли на рынок акций, поэтому естественные ограничения, обусловленные частной собственностью, перестают действовать.. Биржа становится площадкой для игр, соответственно инвестор превращается в игрока. Те игроки, у которых есть тесные связи с денежными властми, больше не рискуют собственными деньгами, потому что им обеспечен приоритетный доступ к свеженапечатанным деньгам. Они могут просто играть, нисколько не задумываясь о том, смогут ли они удачно продать акции: ведь пока государство продолжает печатать новые деньги, курс акций всегда будет расти. Отсюда ясно, почему в контексте инфляции курс акций никак не связан с оценкой рентабельности предприятий: когда государство, непрерывно увеличивая предложение необеспеченных бумажных денег, направляет их на биржу, то биржа превращается в своего рода вечный двигатель.

Последствия описанной денежной политики таковы. От неё выигрывает исключительно финансовый сектор, остальные проигрывают. Люди посвящают все больше и больше времени игре на бирже в ущерб своим профессиональным занятиям. В США становится все больше врачей и адвокатов, у которых игра на рынке акций отнимает больше сил и времени, чем практика (написано в начале 2000 года, до краха рынка акций высокотехнологичных компаний -- ЧВ). Таким образом, инфляция оказывает негативное влияние на естественное разделение труда. Она обслуживает интересы элит (экономических и политических) и приносит прямой вред остальным группам населения, в частности, увеличивая разрыв между богатыми и бедными. Более того, инфляция увеличивает число людей, которые прямо зависят от государства; соответственно возрастает политическая поддержка инфляционной политики государства.

Несмотря на безумный рост биржевых котировок, тот очевидный факт, что это позволяет узкому кругу людей наживаться за счет остальных, остается почти незамеченным. В норме инфляция развивается следующим образом. Денежные власти распределяют новые деньги среди привилегированных групп, а на следующем этапе эти деньги постепенно растпространяются по всем сферам экономики. Однако в последние 20 лет всё происходило совсем не так: инфляция не шла дальше финансового рынка. Почему? На то есть свои причины.
Особенность нынешней ситуации состоит в том, что доллары и марки в огромных количествах экспортируются. Примерно 60-70% всех долларов и 30% марок обращаются за границами США и Германии.

Традиционно доллар широко распространен за пределами США. За последние 20 лет он стал еще популярнее за счет введения в ряде стран режима валютного управления, или currency board (Гонконг, Сингапур), а также продолжения долларизации экономик Латинской Америки (в частности, Сальвадора, Аргентины, Эквадора, Бразилии, Колумбии и Чили). Люди, живущие в Латинской Америке, стали пользоваться долларами, чтобы защитить свои сбережения от инфляции. Откуда брались эти доллары? Они обменивались на товары и услуги. Таким образом, происходил рост импорта долларов в Латинскую Америку в обмен на рост экспорта товаров и услуг в США. За счет этого в 80-е годы американская биржа росла относительно медленно.

После развала восточного блока начался приток долларов и марок в пост-советские страны. Экспорт долларов и марок шел двумя путями. С одной стороны, как и в Латинской Америке, граждане покупали то, что они считали твердой валютой, спасаясь от инфляции. С другой стороны – это в особенности касается марки – значительный объем валюты потребовался для обеспечения режима валютного управления (например, в Эстонии) и для «валютного воссоединения» Германии. По этим причинам, как и в восьмидесятые годы, рост цен в США и Германии не выходил за пределы финансовых рынков. Бундесбанк и ФРС напечатали много новых денег. Эти деньги сначала попадали на биржу и вызывали рост курса акций. После этого они по идее должны были бы равномерно распространиться по всем сферам экономики и вызвать повышение цен. На самом деле значительная часть денег экспортировалась и, естественно, не могла повлиять на уровень внутренних цен. Кроме того, рост цен в Западной Европе сдерживали и некоторые другие обстоятельства, например, повышение уровня занятости в США; однако главным ограничителем был, несомненно, экспорт валюты.

Оттого, что в последние 20 лет цены были относительно стабильны, большинство американцев и немцев примирились с инфляцией. В повседневной жизни людей негативное воздействие инфляции не ощущалось. Уровень жизни был ниже, чем в случае, если бы инфляции не было, но он был выше, чем раньше.

Опыт показывает, что серьезное сопротивление инфляции со стороны населения возможно только тогда, когда уровень жизни видимым образом понижается. Это вполне возможно, потому как массовый экспорт валюты, который происходил в последние 20 лет, был всё-таки результатом исключительного стечения обстоятельств. Как только экспорт долларов и марок прекратится или резко уменьшится, внутренние цены подскочат, как всегда бывает при классической инфляции. Это приведет, в частности, к номинальному росту процентных ставок за счет того, что к базовому уровню ставок добавится бонус, компенсирующий обесценение валюты. В этой ситуации игра на бирже станет менее привлекательной, чем традиционные способы вложения капитала. Люди вернутся к традиционным занятиям: они будут, к примеру, брать в аренду участки и открывать магазины, которые обеспечивают такую же прибыль, как игра на бирже, но с меньшим риском.

На этой стадии биржевой крах неизбежен. У игроков на руках находятся дорогие акции, которые они приобрели в расчете на «вечный двигатель», совершенно не интересуясь финансовым положением эмитентов. Но желающих купить эти акции по более высоким ценам с каждым днем всё меньше и меньше, потому что вложения в реальный сектор стали не менее выгодными и менее рискованными. В этой ситуации денежные власти оказываются перед выбором.

Они могут еще больше увеличить предложение денег, чтобы поддержать рынок акций. Однако это не выход, потому что с прекращением экспорта валюты инфляция приводит к росту всех цен, в том числе процентных ставок. Более того, государство в этой ситуации вынуждено печатать всё новые и новые деньги, чтобы удовлетворить ожидания участников рынка. Инфляция достигает степени гиперинфляции, и национальная валюта перестает использоваться в качестве денег. Людям неудобно использовать в качестве денег бумажки, от которых нужно как можно быстрее избавляться, пока они не обесценились полностью. Участники рынка ищут другое средство обмена, прекращают использовать стремительно обесценивающиеся деньги и национальная денежная система рушится.

Денежные власти могут принять другое решение и положить конец инфляции. В этом случае неизбежно произойдет корректировка курсов акций в соответствии с реальным положением предприятий. Это означает биржевой крах, то есть огромные финансовые потери для всех, кто владеет акциями. Негативные последствия биржевого краха для граждан огромны, потому что большинство страховых компаний вложили существенные деньги в акции предприятий.

Итак, кризис неминуем. Он наступит в тот момент, когда случайные факторы типа экспорта валюты и т.п. прекратят действовать. Естественно, кризис будет разворачиваться быстрее в случае, если начнется массовое возвращение валюты «домой».

Таковы наши перспективы. Однако не нужно относиться к кризису как к сугубо отрицательному явлению. Это лишь закономерный итог государственного вмешательства в денежную сферу. Кризис приносит частичное освобождение от государственного контроля и господства политических элит. В этот момент граждане, объединившись, могут восстать против государственного вмешательства в их дела. У них появляется реальный шанс заставить государство уменьшить регулирование экономики и снизить налоговое бремя . Крах государственных денег имеет многочисленные позитивные последствия. Например, многие люди наконец поймут, что они стали беднее, ведь на самом деле сбережения людей стоят гораздо меньше, чем им кажется. Единственные «настоящие» жертвы будущего кризиса – это политические элиты, наживающиеся на инфляции.

9. Мировые экономические кризисы конца 90-х гг. (1997 – ?)

Невидимая инфляция восьмидесятых и 90-х годов не только привела к созданию »мыльного пузыря» на бирже, но и стала источником инфляции в других странах. С этим связаны экономические и финансовые кризисы последних лет.

Продемонстрируем причинно-следственную связь между невидимой инфляцией в США и Германии и видимыми финансовыми кризисами в других частях света на отвлеченном примере.

Мы знаем, что инфляция в среднесрочной или долгосрочной перспективе ведет к снижению обменного курса соответствующей национальной валюты. Представим себе, что король маленькой страны А инициировал в своей стране инфляцию. В результате курс национальной валюты (назовем её А-валюта) снизился по отношению к Б-валюте, национальным деньгам большой страны Б. Это наносит ущерб не только потребителям из А, которые страдают от роста цен на импортные товары. В проигрыше оказываются инвесторы из Б, которые вложили деньги в экономику страны А до того, как курс А-валюты упал. Таким образом, король А и экспортеры этой страны выиграли, а остальные граждане А и инвесторы из страны Б проиграли. У населения А нет возможности бороться с инфляцией, но инвесторы могут защитить себя, отказавшись от дальнейших капиталовложений в экономику А. В этом случае население страдает не только от перераспределения ресурсов в пользу привилегированных групп, но и от уменьшения инвестиций и связанных с ними возможностей экономического развития. В результате экономический рост замедляется, что приводит к сокращению налоговых поступлений, а это уже не в интересах короля. В итоге король должен удерживать инфляцию в разумных пределах, чтобы было что оставить в наследство сыну.

Допустим, что в этот момент страна Б увеличивает предложение Б-валюты. Тогда дальнейшего снижения курсаА-валюты не произойдет. Кто от этого выиграет и кто потеряет? Элиты государства А, успевшие снять сливки с инфляции, по-прежнему в выигрыше, а население этой страны по-прежнему в проигрыше. Но есть и изменения: они связаны с инфляцией Б-валюты. От неё выигрывают инвесторы страны Б, вложившиеся в Альфанию. Это легко доказать, ибо не будь инфляции Б-валюты:

а) Инвесторы из Б понесли бы убытки в А;
б) Они прекратили бы инвестировать в экономику А, а это означает, что им пришлось бы искать для инвестиций другое место, где условия, скорее всего, оказались бы менее благоприятными.

Допустим, что правительство Б тесно связано с группами, вкладывающими деньги за рубежом, и хочет обеспечить их долгосрочные интересы. Правительство обещает, что будет поддерживать стабильный курс А-валюты, увеличивая предложение Б-валюты. В результате риски инвесторов резко уменьшаются. Каковы будут последствия такой государственной политики? Она принесет выгоду экспортерам капитала страны Б за счет ее остальных жителей, но не только. Когда король А узнает о новом курсе денежных властей Б, его поведение изменится. Из того, что правительство Б намерено поддерживать курсА-валюты, следует, что король может увеличивать темпы инфляции, не опасаясь негативных последствий. Как мы помним, он сдерживал инфляцию исключительно потому, что боялся бегства из страны иностранных капиталов. Поскольку правительство Б фактически гарантировало стабильность А-валюты, такой опасности больше нет. Итак, новая денежная политика Б приносит королю А дополнительные выгоды, а расплачиваются за это не только граждане А, но и граждане Б.

Вполне возможно, что такое развитие событий перестанет устраивать правительство Б. При всех своих симпатиях к экспортерам капитала оно не может просто выбрасывать деньги на ветер: ему нужны средства на финансирование, к примеру, социального обеспечения, армии, строительства дорог и т.д. Правительство Б не сможет примириться с тем, что правители А проедают их деньги, даже если это идет на пользу инвесторам-гражданам Б. Рано или поздно оно прекратит поддерживать курс А-валюты. Как только это произойдет, в А наступит экономический и финансовый кризис. В период инфляции развивались в первую очередь те отрасли небольшой экономики страны А, в которые вкладывали деньги инвесторы из Б. Пока эти инвестиции осуществлялись, эти отрасли были рентабельными. Но как только финансовый поток иссяк, они стали нерентабельными, а занятые на них люди оказались не у дел. Конечно, работники могут на какое-то время продлить агонию предприятий, согласившись работать за более низкую зарплату, но неизбежно наступает момент, когда капитал проеден, заводы останавливаются, и люди теряют работу. Им нужно искать рабочие места в других секторах экономики. Возникает спрос на новые профессиональные навыки. На рынке появляются новые предприниматели.

Адаптация к новой экономической ситуации чрезвычайно тяжела для многих жителей страны А. Экономические проблемы страны усугубляются также падением курса А-валюты. Иностранные инвесторы больше не интересуются страной А, в то время, как она остро нуждается в притоке денег, чтобы реструктурировать экономику.

Те группы людей, которые получали выгоды от инфляции, представляют собой самое существенное препятствие на пути реформ. Это король, его семья и придворные, которых инфляция сделала самыми богатыми людьми в стране. Важно то, что, если другие богатые альфанцы достигли успеха за счет своей предприимчивости, таланта и умения предвидеть будущее, то король и его присные разбогатели за счет примитивного обмана граждан, которым они, пользуясь политической властью, всучили чудовищное количество необеспеченных бумажных денег. В результате они оказались у руля национальной экономики, совершенно ничего не умея. Непрофессонализм правящей элиты приводит к тому, что положение ухудшается. Кризис переходит в депрессию, так как король лишен предпринимательского чутья, а те, у кого оно есть (бизнесмены), не обладают необходимым капиталом. Но, поскольку депрессия угрожает власти короля, он должен что-то сделать. Так как сам он не способен реформировать экономику, он начинает искать поддержку, в первую очередь финансовую, за пределами страны, иначе говоря, в Б. Естественно, он попадает в политическую зависимость от правительства этой страны. Общий итог печален. Сохраняется, более того, консервируется главная причина бедственного положения экономики А – незаконно (за счет махинаций с национальной валютой) приобретенная собственность остается в плохих руках и продолжает использоваться неэффективно. Сверх того, страна еще оказывается в зависимости от иностранного государства-кредитора.

В наше время экономические и валютные кризисы происходят примерно по описанному выше сценарию. Большая страна Б – это, понятно, США. В течение более чем десяти последних лет американские денежные власти защищали интересы американских инвесторов за рубежом, поддерживая курс разнообразных национальных валют. Эта политика привела к такому росту темпов инфляции в соответствующих странах, что от неё пришлось в конце концов отказаться. На этом этапе последовали кризисы, которые «преодолевались» с помощью либо прямой финансовой поддержки США, либо за счет кредитов международных финансовых институтов, то есть опять-таки американских денег.

Первый из кризисов этого типа случился в Мексике зимой 1994/95 года. Мексиканское правительство было уверено, что ФРС будет поддерживать курс песо после вступления в силу Североамериканского соглашения о свободе торговли (НАФТА) – как оказалось, напрасно. Во время президентской кампании осени 1994 года правительство, как обычно, напечатало кучу песо, и без поддержки ФРС курс мексиканской валюты, естественно, вскоре рухнул. Кризис закончился – но не девальвацией песо, как можно было бы ожидать. Президент Мексики фактически обменял свои властные полномочия на чрезвычайный кредит в 50 миллиардов долларов. С тех пор экономическая политика страны находится под жестким контролем американской администрации, которая действует через органы НАФТА. Граждане США платят за то удовольствие, которое доставляет американским политикам власть над Мексикой, ростом внутренних цен.

В июле и августе 1997 года кризисы потрясли Таиланд, Филиппины, Малайзию, Индонезию, Сингапур и Корею. За несколько дней биржевые индексы резко упали; уровень падения составил от 24% в Корее до 48% в Малайзии. Все страны получили кредиты (иногда – просто гигантские) от МВФ. В тучные годы инфляции ключевые позиции в экономике этих стран захватили политические группы, абсолютно неспособные к реформам. Особенно яркий пример – это Индонезия, страна исключительно коррумпированная даже на фоне других переходных экономик. Вспышки насилия там не утихают до сих пор, что не помешало индонезийскому правительству получить от МВФ кредит в 23 миллиарда долларов. Правящие круги Индонезии десятилетиями грабили страну, увеличивая налоговое бремя и раскручивая инфляцию, но своевременная помощь МВФ помогла им удержать власть.

В июне 1998 года пришел черед России. В этой стране не было серьезных экономических реформ. Крупная промышленность, как и при советской власти, оставалась в руках государства. Центральный банк занимался тем, что искусственно поддерживал на плаву убыточные государственные предприятия, печатая деньги. Что касается биржи, то в России это место, где торгуются государственные облигации и разворовываются западные кредиты. Кризис не стал неожиданностью, хотя точный момент его наступления смогли предсказать лишь немногие эксперты. Россия, как и другие жертвы кризиса, получила кредиты от МВФ и от государств Запада, однако, в отличие от товарищей по несчастью, смогла ограничиться сравнительно небольшими уступками в политической сфере. Причины просты. Во-первых, Россия имела возможность использовать в ходе переговоров ядерную угрозу. Как известно, главный дипломатический аргумент российского президента такой: «Если вы не дадите мне денег, меня не переизберут и ядерное оружие окажется в руках коммунистов». Во-вторых, внешний долг России настолько велик, что его обслуживание без обращения к иностранной помощи само по себе является проблемой. В силу перечисленных причин Россия получила новые кредиты.

Северная Америка и Европа тоже обречены. Всякая экономика, основанная на принудительно навязанных государственных деньгах, обречена. Это только вопрос времени. В день Х все нынешние игры с инфляцией и госдолгом закончатся. Дальнейшее развитие может пойти по двум сценариям. Первый – гиперинфляция; второй – государственная экономика примерно того же типа, что в национал-социалистической Германии, но в масштабах США и/или Европы. Это может случиться через несколько лет или через несколько десятилетий. Кризис может быть отсрочен с помощью валютного союза между долларом и евро (и иеной?), но это не принципиально. В конце пути нас ждет или социализм, или гиперинфляция. Только радикальные рыночные реформы спасут нас. Как говорил Ротбард, мир должен вернуться к свободному рынку денег (иначе говоря – к золоту, естественно выбранному рынком денежному товару), а государство должно отказаться от контроля за денежным обращением.

| в начало статьи | содержание номера | другие номера «Частного взгляда» |