Сегодня публикую новый текст Бориса Львина. С его позицией можно также ознакомиться, прочитав Два диалога.

Комментарии будут модерироваться и выставляться.

Статья А.Улюкаева писалась, надо думать, как своего рода программный документ, предвыборный манифест. При этом для подобного документа она на удивление многословна. Многословие это отражает, похоже, некие подсознательные чувства советского “обществоведа”, который твердо знал: главный критерий значительности научного вклада – “листаж”.

Даже отвлекаясь от содержательной бессмысленности приведенного абзаца, составителей “программы” следовало бы немедленно уволить за один только бесподобный стиль предлагаемого широкой публике документа.

Вернемся, однако, к А.Улюкаеву.

В самом начале его статьи обнаруживается восторженный панегирик нынешнему премьеру, в особую заслугу которому почему-то ставится то, что он, де,

“внес в политику российского кабинета долю осмысленного риска”

Вообще-то руководство СПС издавна испытывало особого рода слабость к власти и лицам, ее персонифицирующим. Помню, какое тяжелое впечатление произвели на меня “мемуары” столь уважаемого мной Е.Гайдара – где все персонажи отчетливо делились на три категории: а) те, кого автор называет просто по фамилии, б) тот, кого автор почтительно величает “Виктор Степанович”, в) тот, который постоянно именуется не иначе как “Президент”…

Так какой же новый риск приветствует А.Улюкаев? Конечно же, очередную чеченскую авантюру, в недолгой истории постсоветской России – как минимум третью. Именно для нее нашел он особо задушевные слова. “У нас появилась надежда” – поведал нам идеолог СПС. Вот что он (точнее говоря, “они” – автор использует множественное число первого лица) думает об этой войне:

Эти позорные слова говорят о многом.

Они говорят о том, что их автор потерял способность рассуждать – не может же человек в здравом уме полагать, будто поражение в Чечне поставит крест на российской государственности. Не может нормальный человек нести сюрреалистический вздор, приветствуя ТАКУЮ “технологию наведения порядка” в “собственном доме”. Или мы должны всерьез поверить, что А.Улюкаев готов приветствовать бомбардировки какого-нибудь Владивостока, Краснодара или, упаси господь, самой белокаменной – для наведения необходимого порядка?

Они, эти слова, говорят о том, что их автор испытывает глубокий комплекс неполноценности – его беспокоят не реальные последствия тех или иных поступков, а “гнетущее наваждение вечных неудачников” (любопытно, кстати, сравнить это признание с основным рефреном СПС – “у нас все было сделано отлично!”). Значит, для А.Улюкаева цель войны – всего лишь избавление от собственных комплексов. Это как раз и есть то, что называется “угроза миру”. Действительно, ведь если бы дать ему возможность “закатать в асфальт” мятежные Баку и Тбилиси, Хельсинки и Будапешт, Пекин и Нью-Йорк – так ли еще расправились бы его плечи! Он бы, наверно, забыл и думать про свое злополучное “наваждение”…

Далее автор статьи пытается развенчать некие мифы о реформаторах, по ходу дела предлагая свою интерпретацию новейшей российской истории. Он так прямо и заявляет:

Должен сказать, что А.Улюкаев тут совершенно прав. Российские реформаторы не были не только тираноборцами (которые тут приплетены исключительно для красного словца), но и последовательными политиками вообще. Они не понимали, какая уникальная возможность открылась перед ними в конце 1991 года. Хотя они и умели в нужные моменты изрекать афористические тирады о гробах коммунизма и забиваемых в этот гроб гвоздях, их реальный вклад в благородное, спасительное для России и человечества дело разрушения СССР был не таким уж значительным. Слишком во многом они просто плыли по волне событий.

При этом А.Улюкаев предлагает свое объяснение нашей новейшей истории. Оно выглядит крайне изящно, а именно: “Советскую власть разрушила советская власть”. В разрушении системы виноваты “советские бонзы”, которые “думали только о себе” и “не были ни патриотами своей страны, ни даже патриотами своей системы”. Так и сказано – виноваты. Мол, система была что надо, да бонзы попались слабоваты. В общем, как сказал Сталин – Ленин оставил нам великое наследство, а мы его про…ли.

А в чем же, интересно узнать, заключалась непростительная слабость бонз? В том, что они не решились, в отличие от своих наследников – подающих А.Улюкаеву надежды –подвергнуть Таллин, Баку, Тбилиси и Львов ракетному обстрелу и бомбардировкам?

Между прочим, когда обществовед пытается объяснить поведение политиков соображениями их благополучия – это всегда свидетельствует о слабости его, обществоведа, позиции. В любом случае сравнение благополучия бонз тогдашних и нынешних вряд ли приведет А.Улюкаева к нужным ему заключениям (бонза из бонз, М.Горбачев, собирает деньги, надписывая свои книги зевакам в американских книжных магазинах; В.Гришин, не самый последний из бонз, умирает в очереди в собесе…)

Для разъяснения нам предлагается следующий пассаж:

Может быть, кому-то эти слова о покажутся образцом глубокого анализа. На самом же деле они представляют собой не более чем напыщенное пустословие, такое же нелепое, как и идущее через два параграфа обвинение “системы” в том, что она умирала не просто абы как, а –

То есть в параллельном мире “по Улюкаеву” до, как он выражается, “поздней перестройки” народы СССР жили в радостном слиянии и дружбе, чиновники не ведали о коррупции, а армия и ВПК зорко стояли на страже наших международных позиций. Где-то мы об этом слыхали, не правда ли?

Кстати, что это были за бесценные “международные позиции”, утерю которых оплакивает А.Улюкаев? Возможность финансировать продажных диктаторов? Радость от того, что для миллионов людей слова “русский” и “советский” стали синонимом слов “оккупант” и “угнетатель”?

А.Улюкаев не согласен с теми, кто

Я тоже не согласен с теми, кто так говорит. Разница между мной и А.Улюкаевым в том, что он считает, что, реформаторы действительно действовали как-то особенно резко и прямолинейно. Я же полагаю, что главная вина и беда реформаторов как раз в том и была, что они НЕ действовали с должной решительностью и скоростью. Образ жестоких разрушителей – не более чем легенда; на самом деле практическим лозунгом “команды Гайдара” был неограниченный идеологический и кадровый оппортунизм. Господствовало стремление заключить компромисс с кем угодно, даже с тем, кто сам по себе не представлял никакой силы. Союз с “директорским корпусом” и “здоровой частью аппарата” были любимыми мантрами 1992 года.

В случае же необходимости вытаскивалась на свет давно попорченная молью история о том, как важно сохранить свое собственное присутствие на руководящей должности с тем, чтобы не допустить на нее нехорошего человека. Между прочим, такие рассуждения всегда и всюду говорят лишь об одном – а именно, о нечистой совести говорящего и боязни в этом признаться. Много бывает личных причин оставаться на неприятной службе, и не судьи мы никому. Но только не надо придумывать жалких и нелепых оправданий высшей государственной пользой…

Далее А.Улюкаев переходит к философским изысканиям на предмет “правое-левое”. Начинает он с того, что предупреждает:

“не всякий, зовущий себя правым – правый на самом деле”.

Ну, этим нас не удивишь – в конце концов, мы уже знакомы с персонажем, стоящим во главе некоей организации, называющей себя “либерально (!) – демократической (!!) партией”. Но все-таки хотелось бы узнать – как отличить настоящих правых от ненастоящих, особенно в нашей стране, где вес идеологических ярлыков особенно ничтожен. Ведь исторически еще недавно “правыми” называли деятелей типа Лигачева и Полозкова, противостоящих Горбачеву и Яковлеву…

К сожалению, внятного объяснения нам от А.Улюкаева не дождаться. Взамен этого предлагаются многочисленные, хотя и однообразные заклинания. Правые чувствуют особый “долг перед своим народом”. Они “имеют нравственное обязательство сформулировать задачи той реформации, (при чем тут слово “реформация”, которое в русском языке имеет очень конкретное историческое значение, понять совсем невозможно; разве что для того, чтобы избежать нелепого соединения “революции” и “реформы” в одном предложении? – Б.Л.) того революционного поворота, который ожидает сегодня наша страна”. Наоборот, идеология их противников “исчерпала себя и зашла в тупик”, она “бесперспективна и не нужна”.

Первый абзац этого раздела сообщает, что “формулу грядущей реформации могут предложить только российские правые”. Следующий абзац творчески развивает эту мысль, заявляя, что “программа национального возрождения может быть предложена только правыми”. Далее идут четыре абзаца, где нам на разные лады повторяют, что “левые такой программы реально предложить не могут” и что “в России левая идеология исчерпала себя и зашла в тупик”. После чего мы снова оказываемся на утоптанной дорожке – нам говорят, что “сегодня России необходим правый поворот – пересоздание основ нашей жизни в соответствии с правой политической парадигмой”.

Попутно мы знакомимся с политологическим открытием – “на Западе существуют левые партии, потому что на Западе не было социалистической революции”. Вот он, значит, какой единственный способ победы правого дела: пропустить страну через мясорубку коммунизма. Не зря, выходит, старались Владимир Ильич и Иосиф Виссарионович – иммунитет стране прививали. Конечно, новая “концепция” не вполне объясняет, почему левые партии до сих пор процветают в прошедших через горнило коммунизма Польше и Армении, Сербии и Украине, не говоря уже, естественно, о многострадальной России, но кого это волнует? А.Улюкаеву удобнее верить, будто политическая ориентация людей определяется не убеждениями, не теорией, не идеологией, не разумом, не головой, а, условно говоря, поротой задницей. Концепция, понятно, заведомо ложная, но зато последовательная: капитуляция разума должна быть единообразной, всеобщей, повсеместной.

Все это завершается подлинной симфонией словоблудия:

Ясно, что на митинге подобного рода камлание может иметь определенный успех – если, конечно, его озвучивает талантливый оратор. Для писаного текста его, увы, недостаточно. Ну так что же, спрашивает читатель, какую такую “правую программу” нам все-таки предлагают? И так ли она “права”, как нас пытаются столь велеречиво убедить?

Собственно программную часть А.Улюкаев, как водится, в надежных ленинских традициях, начинает с ВОПРОСА О ВЛАСТИ. Судя по всему, он имел в виду вопрос о государстве, но не будем придираться к терминам.

Что, в этой связи, характерно для настоящих правых? Уважение к разнообразным местным традициям, крайне настороженное отношение к любым попыткам расширения пределы государственного контроля, централизации и унификации государственной машины. В этом они, правые, смыкаются с либералами, которые указывают на многочисленные пагубные результаты государства как института в целом. Для правых и либералов государство как институт– это, в лучшем случае, неизбежное зло, а не ценность сама по себе. Между прочим, необычайно характерно, как старательно избегает А.Улюкаев отчетливой идеологической характеристики “либерал”, к месту и не к месту повторяя гораздо более расплывчатое и неопределенное выражение “правый”…

Так вот, считающий себя “правым” А.Улюкаев предлагает совершенно поразительную формулировку:

За кого А.Улюкаев считает “нас”? За идиотов, не способных самим разобраться в том, какими делами нам надо заниматься?

На самом деле он просто впадает в крайне распространенное заблуждение под названием “статолатрия”, обожествление государства. Государство (“власть” по терминологии А.Улюкаева) представляется ему как некое самостоятельное существо, отличное от “нас”, людей, подданных – а так как указать на местоположение этого существа невозможно, то ему фактически приписываются трансцендентные возможности, недоступные простым смертным. Для обществоведа подобное заблуждение непростительно. Ведь в реальности “государство” – это всего лишь условный термин, обозначающий определенную группу людей, составляющую, ясное дело, меньшинство населения. Соответственно, все рассуждения об “особом предназначении” государства, о том, что государство знает некую Правду лучше, чем его подданные – все они призваны замаскировать простую мысль. А именно, что люди делятся на два класса: несмышленую массу, не способную понять своей выгоды, не могущую без руководящего подзатыльника донести ложку до собственного рта, – и просвещенных государственных мужей, готовых посвятить свою жизнь бескорыстной заботе о нас, бедных полудурках.

Трудно представить, что человек, провозглашающий такую идеологию, готов скромно записаться в класс темных подданных, постоянно нуждающихся в отеческой заботе государственной власти. Конечно, за этой идеологией скрывается мысленное отождествление себя с государством. В реальной жизни человек, конечно, может быть кем угодно – от профессора и министра до мелкого чиновника, ничтожного графомана, забытого пьяницы – но рассуждения о величии государства всегда говорят о подспудном комплексе диктатора-неудачника, знающего, “как надо” руководить другими.

Соответственно, все разглагольствования об “общем деле” как главной задаче государства – суть практическая апология социализма. Как известно, “общее дело” было альфой и омегой российской предреволюционной интеллигенции, поэтому она так охотно и пошла на службу самым диким вождям социалистического государства. К сожалению, история грозит повториться и сегодня…

Между прочим, здесь уместно обратить внимание на еще одну, так сказать, отсутствующую самохарактеристику А.Улюкаева. Ранее мы заметили, что он избегает любых намеков на “либерализм”. Вторая характеристика, которую мы не находим – это “демократизм”. Наверно, специалисты по “пиару” рассказали нашим “правым”, что слово “демократия” в сегодняшней России “не катит” – а те с легкой душой, забыв про всякие глупые принципы, побежали за газетной модой. Исповедуя такую “теорию власти”, это было сделать совсем не трудно.

В потоке тех слащавых выспренностей на тему великой и могучей “власти”, которыми заполнена статья А.Улюкаева, все-таки можно вычленить некие содержательные идеи. Конечно, они совсем не новы и совершенно не верны, хотя и преподносятся как величайшая премудрость.

Его идеи об устройстве власти таковы:

Этот комплекс идей когда-то очень давно получил название “бонапартизм”. Впоследствии его называли фашизмом, сталинизмом и многими другими словами, но суть дела от этого не менялась. А была эта суть дела проста: утверждалось, что “нормальные люди” не могут ошибаться по неким “общим вопросам” (суть которых обычно не детализировалась), соответственно, любое инакомыслие – злокозненно и порочно. Вопрос “принципов” не может быть предметом политического обсуждения; он решен раз и навсегда. На практическом уровне все дела вершатся единой, не подверженной фракционным спорам государственной властью (читай – в лице А.Улюкаева со товарищи).

Все это многократно жевано-пережевано, разъяснено и высмеяно, стало тоскливым и неинтересным. Только при чем тут “правизна”?

Далее идет весьма ханжеское поучение на тему того, что власть должна быть – принципиальная, правильная, сильная, твердая. К кому обращается автор? Кто в сегодняшней России провозглашает, что власть обязательно должна быть беспринципная, неправильная, слабая и колеблющаяся? Абсолютно никто. Что в этом “правого”? Абсолютно ничего.

Естественно, болтать о природе власти гораздо проще, чем внятно сказать, ЧТО конкретно должна делать эта власть, а ЧТО – не должна. Но такая конкретная программа для наших псевдо-правых – нож острый.

Потом идут рассуждения о свободе. Об этом предмете мы узнаем много важного и нетривиального: и что

и что

и что

Но как только читатель, взволнованный такими глобальными перспективами, задумается, КАКОЙ же должна быть эта свобода, какие из существующих нарушений свободы следует устранить и каким именно образом, как изложение плавно переползает к очередной возвышенной теме.

Эта тема – местное самоуправление. Вот, казалось бы, благодатная почва для традиционной правой политики. Но нет, А.Улюкаев умудрился поскользнуться и на этой банановой кожуре. Для него самоуправление – не принцип, не императив, а некая награда за примерное поведение. Как иначе можно понять рассуждения о том, что для введения самоуправления необходимо

что для этого должен сформироваться слой неких особенных людей, этаких новых Рахметовых,

Вся эта прекраснодушная маниловщина означает, что вместо требования предоставить людям самоуправление, А.Улюкаев выдвигает требования к ним самим. При этом ему, похоже, не приходит в голову, что и страна, и город, и область состоят из одних и тех же людей. Так что если он априорно доверяет этим людям выборы распоряжающегося ядерным оружием президента и устанавливающего законы парламента, то для решения местных вопросов не следует требовать от этих же избирателей никаких дополнительных экзаменов на политическую зрелость.

После местного самоуправления рассказ переходит уже на общегосударственный уровень. Здесь тоже, казалось бы, все начинается с традиционной правой ноты:

Логично было бы хотя бы вкратце указать, какие же конкретно из ныне существующих государственных функций наши “правые” предполагают устранить, ужать, реформировать. Ведь без такого перечня, пусть даже примерного и предварительного, мы остаемся в области красивых, но пустых слов.

Но переход к конкретике (если так можно назвать последующий текст) не может не разочаровывать.

В области социальной сферы А.Улюкаев полагает, что государство должно предоставлять только те услуги, “без которых в сегодняшнем обществе обойтись нельзя”, например – спасать человека от смерти. Это может звучать убедительно, но только на первый взгляд. На самом деле провести объективную границу между тем, “без чего обойтись нельзя”, и всем остальным невозможно. Более того, экономист должен объяснить, что представление об отдельно существующих “видах услуг” – это не более чем умозрительная конструкция. В реальной жизни не существует таких “услуг” как здравоохранение, питание, досуг или обеспечение безопасности. Человек не выбирает между здоровьем, отдыхом и едой вообще. Речь всегда идет о предельных элементах таких услуг, то есть о том, потратить ли дополнительный рубль на новое дорогое лекарство, на особо изысканное лакомство или новейшую систему безопасности для квартиры. Соответственно, говорить надо не столько об услугах вообще, сколько об их конкретном уровне. Ведь очевидно, что затраты на поддержание жизни любого конкретного человека могут быть сколь угодно велики, что само понятие “жизнеобеспечения” можно легко расширить до любых пределов – так что все слова о “защите жизни” вообще, без конкретизации, оказываются лишь приемом речи.

А.Улюкаев считает, что

Что касается второй половины этой фразы (со слова “разнообразных”), то понять ее смысл довольно затруднительно; первую же половину, похоже, следует истолковывать как прекраснодушное пожелание видеть много частных учреждений типа больниц, пенсионных фондов и т.д. Дело благородное, если бы… Если бы не факт, что начинать следует с обратной стороны. Невозможно всерьез рассчитывать на развитие новых частных институтов, пока государство продолжает массовое и неэффективное изъятие средств на поддержание институтов старых.

Более того. Немедленно за либеральным, хотя и максимально расплывчатым, рассуждением о пользе частных учреждений социальной сферы, в бой вступает тяжелая артиллерия подлинного социалиста-государственника. Государство, оказывается, должно быть не просто нейтрально по отношению к рыночным структурам, будь это больница или обувной магазин; нет, оно должно их “поощрять”, оно должно осуществлять “роль чрезвычайной и надзорной инстанции”!

Чтобы завершить с экономическими вопросами, перейдем в самый конец документа, где провозглашаются некие чисто экономические положения. Увы, и здесь дело обстоит не слишком здорово.

Вместо связной экономической программы предлагается пустая отговорка – “правой экономической политики нет и быть не может”. А раскрывается этот пункт так:

А.Улюкаев не понимает, что в этом и состоит ключевой момент всех политических разногласий. Все политические силы в России согласны с тем, что государство должно разрабатывать правила. Тут “правые” спорят с призраками, несуществующими оппонентами. Вопрос не в этом. Вопрос в другом – КАКИМИ должны быть эти правил, что в них должно быть записано. Ведь правила правилам рознь. Неужели не ясно, что с помощью “правил” можно установить ЛЮБОЙ экономический режим, от свободного до абсолютно тоталитарного? Неужели не очевидно, что “правила” могут служить эффективной заменой ЛЮБОГО прямого административного вмешательства? Неужели не понятно, что вопрос о налоговой системе не сводится к способам агитации за уплату налогов и к требованию наличия

Между прочим, слова о том, “куда пошли его деньги” – это характерный пример чистой демагогии, недопустимой для профессионала. А.Улюкаев не может не знать, что основной принцип бюджетного устройства как раз и состоит в отказе от разного рода внебюджетных фондов, в переводе всех бюджетных средств на единый казначейский счет – то есть то, что в русской экономической литературе давным-давно называлось “принципом единой кассы”. Так что бюджетные деньги – это по определению деньги обезличенные. Узнать, на что пошли деньги конкретного налогоплательщика, принципиально невозможно.

Вспомнив, что документ написан экономистом, что сам Союз Правых Сил прокламирует себя именно как организация специалистов в области экономического управления, читатель с удивлением обнаруживает, что за звонкими отговорками, типа приведенных выше, скрывается отсутствие мало-мальски серьезного обсуждения таких фундаментальных предметов, как НАЛОГОВАЯ экономическая политика, ТАМОЖЕННАЯ экономическая политика, ДЕНЕЖНО-КРЕДИТНАЯ экономическая политика, РЕГУЛЯТИВНАЯ экономическая политика.

Вместо этого вся оставшаяся часть документа посвящена таким режущим и колющим предметам, как “новый империализм”. Автор успокаивает нас – мол, “не надо пугаться термина”. Да кто же у нас боится терминов – у нас, где термины можно изгибать произвольным образом, где примитивный государственный сервилизм величает себя “правым движением”? Бог с ними, с терминами, нам бы в сущности разобраться.

А сущность эта очень проста. А.Улюкаеву не дают покоя лавры Гумилева, Радзинского и Фоменко. Ему тоже хочется изобрести свою “историю” России.

В этой “истории”

“русская культура является общей для всех народов”

В этой истории

Собственно, как может человек нести эту приторную ахинею и одновременно быть апологетом бомбардировок одного из этих народов, понять совершенно невозможно.

Для подкрепления своей “истории” А.Улюкаев поминает призрак “ленинской национальной политики”. В интерпретации А.Улюкаева “большевики сделали ставку на раздробление народов России по национальному признаку”. Неужели ему не известно, что историческая роль большевиков была совсем противоположной? Раздробление старой России (наряду с раздроблением старых Османской и Австро-Венгерской империй) произошло безо всяких большевиков, которые опирались вовсе не национальные окраины, а на великорусские области. Как раз большевики с самых первых недель своей власти приступили к завоеванию отделившихся народов. И победили они во многом как раз потому, что проводили эту политику умнее и тоньше, чем прямолинейные сторонники “единой и неделимой”, наследником которых оказывается наш автор.

Забавно, что, говоря о нехорошей ленинской политике, автор сводит ее к созданию “национальных автономий”, строго осуждая их специальный статус. На следующей же странице тот же автор с большим пиететом вспоминает о дореволюционном опыте создания… таких же автономий, или, как он их пышно именует,

Оставим в стороне абсурдное упоминание “федеративных оснований”, якобы имевших место в самодержавной монархии. Забудем о том, что как минимум последние лет сорок императорской России вся ее внутренняя политика во многом вращалась вокруг ликвидации еще остающихся элементов местной административной самобытности. Но зачем быть таким флюгером, зачем так самозабвенно бежать за любым поветрием интеллектуальной моды – в данном случае моды на тотальную апологетику всего имевшего место до 1917 года?

Поразительно, кстати, как легко наши “правые” позволяют себе решать за других. Так, им известно, что “народам России эта автономизация не нужна”. Кто это говорит? Тот, кто парой страниц выше изображал себя сторонником самоуправления?

Если же эта автономия, это местное самоуправление захочет выработать себе какую-нибудь законодательную бумагу, то наш автор уже настороже. Как, по мнению читателя, относится он к нынешней конституции России (принятой, как известно, вопреки действующему на тот момент закону о референдуме)? Как к рабочему документу, содержащему множество туманных мест и сомнительных положений, типа выборов по партийным спискам? Ответ неправильный. Наша конституция – документ божественной силы, превосходящий все другие. Поэтому ко всем другим документам конституционного характера надо относится так:

Для демагогии нет пределов. Она выплескивается за пределы России. Автор обнаруживает, что

Он до сих пор считает эти государства не вполне независимыми. Он, похоже, так и не вышел из эпохи собственного нахождения в правительстве. Это тогда, действительно, закладывались основания межеумочного СНГ – в первую очередь “рублевая зона” (ныне, к счастью, давно похороненная), нелепый двойной налоговый режим (для торговли внутри СНГ и вне ее) и русские войска, неизвестно зачем стоящие за пределами России. Закладывались, между прочим, как раз в то время, когда нынешние “правые” имели некоторое влияние на ход дел…

Самое же интересное, что он, сам того не замечая, полностью оказывается в плену той самой советской национальной политики, которую так страстно осуждал и которую почему-то назвал “ленинской” (хотя окончательно складываться она стала в 1922-1923 годах, когда Ленин фактически уже вышел из игры). Главная особенность этой политики заключалась в ранжировании народов СССР – одним был положен статус союзной республики, другим та или иная степень автономии в составе союзных республик. Так вот, А.Улюкаев последовательно продолжает этот подход. Бывшим союзным республикам он фактически предлагает вполне разумную альтернативу: или уходите совсем, или вступайте в тесный союз, или входите в состав России. Но бывшим автономиям предлагается гораздо более урезанное меню. Если, например, народу Белоруссии дано право испытать жизнь в рамках полноценной независимости и, при желании, снова добровольно воссоединиться с Россией, то той же Чечне такую же возможность А.Улюкаев предоставить отказывается.

Наконец, поучения автора выходят за пределы собственно России и СНГ. Он вещает народам всего мира:

Воистину, страсть потрафить электорату (как этот электорат видится “правым”) застилает им глаза! Они нашли самое неудачное место и время для проповеди идеологии многонациональных империй. Они не видят, ЧТО происходит вокруг них и у них же самих под ногами. Они не понимают, как во всем мире уже как минимум 150-200 лет идет последовательный процесс формирования именно национальных государств, которые, как общее правило, оказываются наиболее устойчивыми, свободными, динамичными. В одних случаях этот процесс идет мирно и практически безболезненно, в других (там, где излагаемая автором идеология пустила прочные корни) – посредством войн и конфликтов.

При этом, казалось бы, для правых, для либералов основным принципом должно быть то, что люди сами могут решать, как им жить, в том числе – в какой стране. Если жители какой-то области желают жить самостоятельно – что могут возразить правые, если, конечно, они не исповедуют статолатрию, не поставили Государство на место единого Бога?

Собственно, что плохого усмотрели А.Улюкаев в сепаратизме? Сепаратизм – это право на отделение. Противоположность сепаратизму – это крепостное право, принудительная прописка, коммунальная квартира, запрещение разводов, рабство. В этом, что ли, идеал наших “правых”?

Более того. Наш теоретик, “отвергая этнический национализм” и сепаратизм, попадает сразу в две лужи.

Во-первых, на более общем уровне, он не может и никогда не сможет объяснить, почему, собственно, реально существующие государства должны существовать именно в нынешней форме. Конечно, если признать, что Россия – прежде всего страна русских, то все будет ясно и логично. Тогда можно говорить о некотором несоответствии ее фактических границ границам этнографическим, можно думать о возможной будущей ректификации границ – с отказом от областей нерусских, с возможным объединением областей русских. Если же отвергать принцип национального государства, то само существование России (как и любой другой страны) окажется случайной прихотью истории, выстроенной на песке. Единственной рационализацией ее нынешней формы будет факт подчиненности территории властвующему правительственному начальству. Такая рационализация вряд ли может удовлетворить кого-либо, кроме особо завзятого приверженца статолатрии, для которого Начальство и Государство есть начало и конец всего сущего.

Во-вторых, сама реальная историческая практика как старой императорской России, как СССР, так и России нынешней полностью опрокидывает выстроенную автором схему. Внешнеполитические действия России в огромном большинстве случаев были сознательно направлены как раз на дезинтеграцию многонациональных государств. Список воистину бесконечен. Его можно начать с дезинтеграции Швеции посредством отделения Балтийских провинций и Финляндии, дезинтеграции Польши посредством неоднократного отделения украинских, литовских и белорусских земель, дезинтеграции Турции посредством поддержки балканских народов, дезинтеграции Персии посредством отделения армянских и азербайджанских территорий, дезинтеграции Австро-Венгрии посредством поддержки чешских и сербских сепаратистов, дезинтеграции Китая посредством отделения Монголии и Тувы. СССР продолжил это дело – дезинтеграции подверглись Румыния и (снова) Польша, делались попытки в направлении Ирана и Турции, наконец, самую разнообразную помощь получало движение за деколонизацию – по определению дезинтеграционное. Наконец, после 1991 года Россия активно поддержала дезинтеграцию Молдавии и Грузии.

Собственно, как раз случаи участия России в дезинтеграции многонациональных империй автор приводит как примеры особенно благотворного воздействия нашей страны на ход мирового развития (для экономии места можно оставить без обсуждения такие яркие образцы виртуальной истории в стиле Фоменко, как “остановленная” агрессия Карла XII против России и некая глобальная угроза от “неукрощенного” Фридриха):

К области той же виртуальной истории следует отнести и легенду о России как “жандарме Европы”, и россказни о постоянно увеличивающимся числе “конфликтов и нестабильных регионов”, и важную роль России, которая (тут чувство юмора и реальности окончательно изменяет автору) просто

В довершение всего этого – как выражался Ленин, “военная программа пролетарской революции”. Она адекватна “пиаровскому” техническому заданию:

(по-русски это значит, что “правые” полностью одобряют грязную шулерскую игру с “отменой призыва” перед прошлыми президентскими выборами) и

(большой привет от ЛДПР и КПРФ).

* * *

Итак, вот что нам предлагается под маркой “правого курса”, “правого поворота” и прочих сугубо “правых” вещей.

Что здесь правого? Ничего.

Что здесь оригинального, нового для России? Ничего.

Что здесь старого, но верного и испытанного? Опять же, практически ничего.

Этот курс свидетельствует о полном идеологическом крахе тех, кому выпал небывалый шанс в 1991-1992 годах. Уже тогда было ясно, что у той “команды” отсутствует сколько-нибудь адекватная и содержательная экономическая программа. “Радикальная реформа Гайдара” началась и закончилась в январе 1992 года половинчатым освобождением цен. Все, что происходило после, было в лучшем случае медленным отступлением – кадровым, идеологическим, моральным. Отступление это оправдывалось “политическим реализмом”.

Нынешние “правые” так и не поняли, что в настоящей долгосрочной политике принципиальность – лучший актив, а последовательность и честность – лучший реализм. Их методом стала политическая мимикрия, постоянное стремление любой ценой найти место под политическим солнцем.

Это, собственно, никакой не “поворот” и не “курс”. Это окончательная капитуляция разума.